Это был великолепный дуэт руководителей: с одной стороны Негин — теоретик, газодинамик, досконально знающий физику и газодинамику зарядов, с другой — Фишман, блестящий конструктор, имеющий свою принципиальную позицию по вопросам конструирования зарядов.
Именно на этой должности в полной мере раскрылся талант «ДАФ» как крупного ученого, возглавившего свою школу конструкторов, разработки которой были оптимальными с точки зрения теоретиков, газодинамиков, технологов, производства и заказчика.
У нас, газодинамиков, всегда были очень тесные контакты с конструкторами, поскольку результаты всех наших новых разработок и исследований внедрялись в заряды усилиями конструкторов. «ДАФ» был тем началом, которое объединяло нас. У него мы искали решения на многие возникающие вопросы.
За глаза мы его ласково называли «Папа Фишман»…»
Что ж, в таком прозвище был резон — Фишман стал фактическим прародителем того зарядного КБ-1, которое быстро превратилось в мощный научно-инженерный «комбинат». При Фишмане из сектора 05 выделились в самостоятельные подразделения научно-исследовательский комплекс, НИК — сектор 15 под руководством Ю.Г. Карпова и технологический сектор 07 под руководством г. Г. Савкина. Еще позднее от сектора 05 «отпочковался» 17-й сектор С.Н. Воронина, за которым были закреплены конструкторские работы по термоядерным зарядам.
Наконец, развитие направления по газовым источникам привело к образованию 19-го сектора, в судьбе которого особую роль сыграл именно Фишман. Был создан самостоятельный отдел 34, курирующий вопросы войсковой эксплуатации и серийного производства зарядов.
За Фишманом также оставались связи как с КБ-2, так и с внешними смежниками: разработчиками носителей и головных частей, «серийщиками», материаловедами, военными…
НЕСМОТРЯ на серьезную реорганизацию КБ-11, казалось бы, предвещающую новый качественный рывок, рубеж 50-х — 60-х годов характеризовался временным спадом ядерной оружейной работы. И — прежде всего — в ее испытательной части. Политические амбиции Хрущева, намного превышающие его способность мыслить здраво и системно, привели к попыткам Советского Союза снизить роль ядерного оружия в мировой политике, хотя было ясно — ведущие державы Запада от него не откажутся.
С другой стороны, уже тогда можно было понять, что мощный ядерный статус СССР окажет огромное сдерживающее влияние на потенциальную агрессивность Запада. Советский Союз дальновидно выдвигал идеи мирного сосуществования, но именно ракетно-ядерные вооружения СССР наилучшим образом обеспечили бы этот режим в военно-политическом отношении. Можно было бы сократить расходы и на обычные Вооруженные Силы.
К сожалению, политика тех лет оказалась непоследовательной. Исследования и опытные работы по ракетным носителям — в том числе и межконтинентальным — возрастали, а в ядерных работах произошло иное.
23 февраля 1958 года на полигоне Военно-морского флота «700» на Новой Земле был испытан перспективный термоядерный заряд второго поколения, а 21 марта — боевой заряд для ракеты Р-12 и крылатых ракет П-5 и П-6. Но уже 31 марта 1958 года Советский Союз объявил о введении одностороннего моратория на ядерные испытания.
Если бы США, Англия и Франция поддержали советскую инициативу, то это вряд ли привело бы к отказу от ядерного оружия, но могло бы обеспечить минимизацию ядерных вооружений и, главное, сдержанность в их совершенствовании.
Задним числом можно сказать, что к весне 1958 года мы имели, собственно, лишь один экспериментальный термоядерный заряд крупного мегатонного класса — изделие «49». И советский мораторий 1958 года сегодня нельзя оценивать как лишь положительную инициативу! Тут далеко не все было продумано, но высшее военно-политическое руководство целесообразность моратория с ядерщиками не обсуждало. А зря!
Так или иначе, реальная «ядерная» хронология 1958 года была следующей.
31 марта начался односторонний мораторий СССР.
Апрель. США и Англия приступили к выполнению программ по совершенствованию своего оружия, предусматривающих крупную серию испытаний. До конца 1958 года США довели суммарное количество своих испытаний до 194, а Англия до пяти. (Для сравнения: СССР до конца марта 1958 года провел 62 испытания).
Октябрь. СССР, не нашедший поддержку со стороны США и Англии, выходит из моратория, заявив о своем праве на проведение испытаний в количестве, равном общей программе США и Англии.
Октябрь-ноябрь… В СССР начата серия собственных испытаний. В октябре только на Северном полигоне было поведено 17 испытаний в интересах ядерного боевого оснащения баллистических ракет.
Ноябрь 1958 года. Вновь объявлен советский мораторий, длившийся до сентября 1961 года и поддержанный на этот раз США и Англией.
Срыв Парижской встречи в верхах, спровоцированный разведывательным полетом Фрэнсиса Пауэрса над территорией СССР на стратегическом высотном самолете-разведчике Ц-2, и резкий дисбаланс в ядерных вооружениях США и СССР привели к возобновлению натурных полигонных опытов в СССР.
ВРЕМЕННАЯ «испытательная» заминка имела, впрочем, и свои положительные стороны, несмотря на то, что для теоретиков она означала утрату главного способа аттестации их теоретических расчетов. Тем не менее, за время моратория теоретики смогли даже повысить качество своего понимания физических основ работы зарядов. Юлий Борисович Харитон говорил, что иногда полезно остановиться, оглянуться назад и уж затем более уверенно идти вперед.
Но и для конструкторов временная заминка оказалась полезной. Во-первых, до моратория было испытано немало экспериментальных зарядов, и те из них, которые подтвердили ожидания разработчиков, надо было делать серийно способными. Накопились проблемы, связанные с безопасностью зарядов, улучшением их эксплуатационных качеств, повышением устойчивости к траекторным воздействиям, когда заряд испытывает перегрузки и вибрации при полете носителя. Много времени и сил занимали новые системы зарядов — так называемые «бустеры».
Во-вторых, в период моратория шла работа по компоновке зарядов в боевых отсеках и головных частях новых ракет-носителей. И теперь, когда экспериментальные варианты зарядов разрабатывать «для полигона» не требовалось, появилась возможность перенести центр тяжести конструкторских усилий на это направление, тем более, что в 1959 году завершались летно-конструкторские испытания ракеты Р-7. Для «атомных» конструкторов во главе с Фишманом здесь тоже было много дел и интересных задач.
Последний пуск «семерки» с измерительным «макетом» заряда КБ-11 состоялся в ноябре 1959 года — головная часть достигла Камчатки. А 20 января 1960 года Р-7 была принята на вооружение только что созданных Ракетных войск стратегического назначения, Главкомом которых стал Главный маршал артиллерии Неделин. При этом форсировались работы по ракете Р-7А и по ее оснащению более совершенным зарядом второго поколения. Общими усилиями ракетчиков и ядерщиков (сумевших сохранить мощность заряда при уменьшении его веса) дальность стрельбы у Р-7 А увеличивалась до 10 тысяч километров!
Ядерный статус СССР укреплялся, хотя ядерные испытания и были приостановлены. Выручал задел, созданный испытаниями 1958 и более ранних годов. И в период моратория конструкторы, как и физики, получили возможность критически осмыслить прошлое в интересах будущего. Кроме того, отсутствие жесткого «полигонного» прессинга позволяло имеющийся задел расширить и подкрепить сотрудничеством с теоретиками.
То есть, никакой «деморализации» в конструкторском «кусте» КБ-1 с началом моратория не произошло. И тут можно говорить о заслуге Давида Абрамовича, умевшего создать и поддержать должный деловой настрой… В это неоднозначное время коллектив КБ-1 очень выручало и то новое пополнение, которое создавало атмосферу веселого и неистребимого оптимизма, свойственного молодости, уверовавшей в свои возможности.
К началу 60-х годов в разных отделах КБ-1 работали многие десятки инженеров, каждому их которых не было и тридцати, но которые имели по несколько лет «бомбодельного» стажа. Для работы мысли — если она молода и пытлива — мораториев не существует. Поэтому новые идеи появлялись и у физиков, и у конструкторов. В итоге рос хороший интеллектуальный «задел» для будущих — фактически неизбежных — работ.
И тут роль Фишмана тоже была велика и очевидна.
Временная передышка позволила впервые задуматься также о перспективах мирных ядерных взрывов в интересах народного хозяйства. Тогда это направление лишь возникало, но впоследствии в СССР была реализована масштабная и разнообразная мирная ядерная программа. Рассказать о ней стоило бы отдельно, хотя такой рассказ очень уж выйдет за рамки темы. Однако в своем месте я о ней скажу.
В период моратория у теоретиков КБ-11 появились и первые мысли о чуть ли не фантастических, но технически реализуемых грандиозных проектах типа «взрыволета» Сахарова — космического летательного аппарата со стартовой массой 5000 тонн и полезной нагрузкой в 1000 тонн.
Прикидывали возможности создания атомных взрывных электростанций, взрывомагнитных генераторов и т. п. К проектной проработке всех подобных идей привлекались и конструкторы — чего без согласия и поддержки Давида Абрамовича, конечно же, быть не могло. Евгений Георгиевич Малыхин — на него я еще буду ссылаться, в 2000-е годы писал:
«Когда вопрос о моратории на воздушные испытания стал реальностью, видимо, впервые возник вопрос о конверсионной тематике института. Я и еще один сотрудник были приглашены к Д.А. Фишману. И там в присутствии А.Д. Сахарова нам было объявлено следующее: мы немедленно с чертежными досками переселяемся на 21 площадку в кабинет Андрея Дмитриевича Сахарова, где в течение 1–2 месяцев, основываясь на накопленном опыте, занимаемся предэскизной проработкой ряда проектов, адекватных по возможности тем, что уже созданы в институте, но — для использования их в мирных целях.»
Одним из таких проектов, который прорабатывал Малыхин, как раз и был «взрыволет». Так что и в годы моратория зарядное КБ развивалось, как и весь саровско-«кремлевский» ядерный центр.