И это — правда!
Давид Абрамович всей сутью своей человеческой и профессиональной натуры был ориентирован на идею качества, понятую предельно широко. И если вдуматься — понятие качества неотделимо от универсального понятия Меры. Той Меры, значение которой глубоко и точно понимали древние греки.
Качество — как мера совершенства деятельности, это вообще-то — все! Недаром у Михаила Булгакова метко замечено, что свежесть у осетрины бывает лишь первая, она же — и последняя.
Так и Качество!
Или идея, конструкция, процесс, организация, человек качественны, и тогда они — не будучи совершенными — способны сохранять требующиеся свойства, работоспособность и эффективность при любых мыслимых, множественных негативных воздействиях, потрясениях и т. п.
Или они — не качественны. И тогда они серьезных испытаний не выдерживают, ломаются, разрушаются… Одна из последних советских пятилеток была провозглашена «пятилеткой качества». Историческая ирония сказалась в том, что результатом стало тогда не столько повышение качества, сколько усиление лицемерия, когда вместо вскрытия и ликвидации низкого качества, его обеспечивали «замазыванием» огрехов и соответствующей «победной» отчетностью.
Такой путь Давиду Абрамовичу не подходил. Да и не было — ко времени «пятилетки качества» — особой нужды принципиально повышать качество зарядостроения. Оно уже существовало — как осетрина первой свежести у Булгакова. И личная заслуга Давида Абрамовича в этом очень велика! В нем редким образом, счастливо для него и для его дела, сочетался талант конструктора и талант организатора. Именно поэтому он смог так мощно повлиять на качество отечественного ядерного оружия.
Ведь качество надо организовать! И если организация верна, то даже непосредственно вопросы конструирования оказываются подчиненными — по отношению к задаче обеспечения качества. Верным образом организованная система качества и аттестации изделий просто не пропустит в серийное производство неудачную, некачественную конструкцию. Образно говоря — не даст ей путевку в большую жизнь!
Судьба, профессиональный опыт, учителя — все работало на то, чтобы человек по фамилии Фишман сформировался как служитель идеи Качества, как человек Мудрой Меры. И его любимые присказки: «Лучшее — враг хорошего», «Уступи в малом» — лишнее тому доказательство.
Поэтому можно согласиться с ветераном-зарядчиком Побитом. Не будет преувеличением роли Давида Абрамовича Фишмана — выдающегося зарядостроителя, сказать, что он всей своей деятельностью обеспечил непреходящее качество зарядной работы. Он — в союзе с соратниками и помощниками, конечно, — создал всестороннюю систему обеспечения этого качества. Комплексную и мудрую Систему, способную развиваться и совершенствоваться — как любое хорошо сработанное дело ума человеческого, но вечную в том смысле, что ее принципы не расходятся с базовыми принципами Бытия, с идеей Меры Бытия.
ТАКАЯ Система возникла, конечно же, не сразу, хотя уже в начале своего инженерного пути Давид Абрамович попал в условия, благоприятные для развития его природного чувства Меры. На ядерном «Объекте» это чувство Меры развилось уже — да простится мне каламбур — в полной мере.
Он исповедовал сам и полностью воспринял, например, подход Н.Л. Духова к стандартизации и унификации как чертежно-технической документации, так и, по возможности, процесса проектирования зарядов и самой конструкции зарядов.
Он одним из первых понял всю важность точных, научно обоснованных оценок надежности зарядов и выработки рекомендаций на основе этих оценок. Недаром он — когда вопросы подобным образом понимаемой надежности встали как актуальные — сам посадил себя за парту, осваивая и теорию надежности, и основы теории вероятности. И вскоре стал Председателем Межведомственной комиссии по надежности.
Он придавал первостепенное значение безопасности и ее постоянному повышению — примером тому эпопея с безопасными электродетонаторами, о которой еще будет речь.
Он много сделал для разработки и внедрения системы отраслевых стандартов (ОСТов) и для обеспечения строгой технологической дисциплины в серийном производстве, для обеспечения постоянной связи разработчиков заряда и серийного производства.
А его предельно жесткая линия по отношению к серийному производству и периодической аттестации качества серийно производимых зарядов оказалась настолько дальновидной, мудрой и эффективной, что позволила во все годы «разброда и шатаний» конца XX и начала XXI века не иметь серьезных проблем с надежностью и безопасностью зарядов… И— в итоге— сохранить качество отечественного ядерного арсенала.
Уже одна эта его заслуга перед Отечеством очень велика, хотя о ней никто кроме опытных зарядчиков и не знает, И дело не в режиме секретности — просто не принято сегодня славить людей дела, их место на пьедестале занимают «эффективные менеджеры».
Фишман основал и развил собственную инженерную школу конструирования и отработки ядерных и термоядерных зарядов. Он воспитал сотни прекрасных специалистов, благотворно влияя на них и просто по-человечески.
Он закладывал новые направления зарядной работы и поддержал десятки интересных, перспективных идей («зарубив» при этом — что тоже немаловажно — немало идей амбициозных, авантюрных или тупиковых).
Он руководил разработкой нескольких сотен экспериментальных, опытных и серийных изделий и рядом уникальных инженерных проектов.
Но он же заложил мощный и надежный фундамент инженерного здания ядерной оружейной работы, которое с честью выдержало все потрясения и кризисы, выпавшие на долю страны и на долю ее ядерного оружейного комплекса. Не знаю, сколько еще это здание выдержит — очень уж мощные удары наносятся по нему по сей день, но пока оно выдерживает.
И спасибо за это Фишману!
СКАЗАННЫЕ выше общие слова можно проиллюстрировать конкретным примером — редкий, надо заметить, случай для ядерной оружейной работы с ее секретностью.
Как вспоминал физик-экспериментатор Валентин Матвеевич Горбачев, в середине 60-х годов ВНИИЭФ начал активно вести работы по испытанию ядерных зарядов в скважинах.
К тому времени испытания ушли под землю — в штольни, прорубаемые в горных массивах наподобие тоннелей метро. Но «штольневые» опыты обходятся дороже, и при возможности старались обходиться бурением вертикальных скважин — что было, вообще-то, тоже делом непростым. Непросто было обеспечивать в скважинах и достаточно полный объем физических измерений параметров ядерного взрыва.
Для первых двух «скважинных» опытов были разработаны специальные герметичные контейнеры для размещения в скважине заряда и регистрирующей аппаратуры, однако не все проходило благополучно. В первом опыте заряд сработал, но — далеко от расчетного режима. Измерений фактически не получилось, а вся испытательная техника, размещенная в скважине, погибла.
Во втором опыте, чтобы избежать «отказа», был применен ранее успешно испытанный заряд. Подготовительные работы прошли успешно — заряд и измерительные контейнеры опущены в скважину, бетонные пробки забивочного комплекса залиты.
Ждали, пока бетон наберет требуемую прочность. Неожиданно при очередной проверке состояния измерительных линий обнаружили, что половина кабелей показывает «закоротку», то есть, произошло замыкание. А вскоре «закороченными» оказались все коаксиальные кабели, идущие к датчикам. Это был еще «тот» сюрприз — а что, если выйдут из строя и кабели подрыва изделия? Тогда заряд окажется замурованным, но не взорванным. То есть, мы имели бы атомную мину, но не знали бы — может ли она сработать, и — когда?
Руководитель испытания и начальник экспедиции ВНИИЭФ И.Ф. Турчин часами сидел на линии правительственной связи (ВЧ), ведя переговоры с руководством Главного Управления министерства и с «домом», то есть, с Фишманом. Под общую ответственность решили провести подрыв в сложившихся аварийных обстоятельствах. К счастью, взрыв состоялся, хотя и без физических измерений.
Параллельно с опытом проводился «разбор полетов» — анализ причин выхода из строя кабельных линий. Руководство опыта и ВНИИЭФ считало, что причина кроется в высокой температуре разогрева твердеющего бетона в забивочном комплексе. Она могла намного превышать допустимую температуру нагрева изоляции коаксиальных кабелей. Поскольку кабели крепились с помощью резиновых жгутов (шкимок), то при разогреве изоляции жгут мог пережать кабель и замкнуть медную оплетку кабеля на центральную жилу.
Проектный же институт категорически возражал против такой схемы аварии. Проектанты считали, что сильного разогрева в бетонной пробке быть не должно, и что они выполнили требования технического задания в полном объеме. Выходило, что вся вина за случившееся ложится на ВНИИЭФ, хотя было и неясно — в чем он виноват конкретно?
Истину мог установить только эксперимент, и по совместному решению заместителя Министра среднего машиностроения СССР и начальника 12-го — «ядерного» — ГУ Министерства обороны СССР была создана комиссия по выявлению причин выхода из строя коаксиальных кабелей.
Вызвали специалистов из НИИЦемента, разработали программу исследований, на берегу Иртыша пробурили три скважины глубиной до пяти метров и воссоздали систему прокладки и крепления кабелей использованных типов с моделированием бетонной забивки. Бригада специалистов-«бетонщиков» из НИИЦемента организовала необходимые температурные измерения по длине и радиусу скважин. Теперь надо было ждать, и заместителя руководителя экспедиции по физическим измерениям Горбачева срочно вызвал в институт Фишман.
Прилетев в Саров, Горбачев прямо с аэродрома отправился к конструкторам, где срочно собрали совещание. Прежде всего, стали внимательно разбираться с техническим заданием (ТЗ) ВНИИЭФ на проектирование скважины для опыта. Скрупулезно, шаг за шагом анализировали пункты ТЗ. И вот у всех вырвался вздох облегчения: в ТЗ говорилось, что система забивок должна обеспечивать сохранность кабелей при механических, тепловых, химических и многих других типах воздействия. А, сле