Карибский ракетный кризис 1962 года впервые наглядно выявил роль ядерного оружия в деле предотвращения войны. Он также показал, что хватило появления одной советской ракетной базы у границ США, чтобы Америка опасно запаниковала. Вблизи наших границ ядерных баз США был тогда не один десяток! И мы жили, не делая трагедии из того, что политика США всегда была направлена, по емкому и точному определению мозгового центра американской элиты «Рэнд корпорейшн», на «эскалацию превосходства».
Однако не впадать в панику — не значит проявлять беспечность и не беспокоиться! Вся ракетно-ядерная оружейная деятельность сторон проходила под знаком дестабилизирующих инициатив США, и об этом надо говорить прямо — не из желания упрекнуть, а ради объективности и верного исторического ракурса. Однако на каждый вызов США Россия находила свой ответ. Недаром в Сарове аббревиатуру «РДС» расшифровывали как «Россия делает сама»!
Америка первой создала и само ядерное оружие, и стратегическую авиацию, и ядерный военно-морской флот, отправив в Мировой океан первую атомную подлодку «Наутилус». Разделяющиеся головные части (РГЧ) — по американской терминологии «MIRV», также появились в США в 1970 году.
И лишь в 1974-м — у нас.
Это не мнение, а факт: тон в гонке вооружений задавали США. Мы лишь «отслеживали» их проекты, иногда, правда, по русской привычке долго запрягать, а быстро ездить, обгоняя лидера. Так, СССР обогнал США в разработке транспортабельной водородной бомбы, запустил первую межконтинентальную баллистическую ракету — МБР. Но все это было лишь небольшим опережением по времени уже ведущихся работ в Соединенных Штатах. Общий же фон развития стратегических вооружений был таков.
Появление отечественных МБР с ядерным боевым оснащением положило начало паритетным взаимоотношениям с Соединенными Штатами Америки. Заключение Московского Договора 1963 года о запрете ядерных испытаний в трех средах в свою очередь показывало, что Америке приходится считаться с Советским Союзом всерьез. Достижение же очевидного качественного паритета обе стороны относят к концу 60-х годов.
Основой нашей ядерной мощи и ядерного оборонного потенциала продолжали оставаться МБР. Кроме того, как ответная реакция, началось строительство и отечественного атомного флота. По оценкам американских экспертов в 1969 году Советский Союз превзошел США по количеству ракет, а в 1977 году — по количеству боеголовок. И хотя у нас развивались и стратегическая авиация, и военно-морской флот с атомными подводными ракетными лодками, упор делался на шахтных ракетах, размещаемых на национальной территории.
Качественный паритет быстро подкреплялся продвижением и к количественному паритету — без этого говорить о прочном мире не приходилось. Собственно, с момента достижения количественного паритета в ядерных вооружениях СССР и США можно отсчитывать и начало эпохи переговоров об ограничении стратегических ядерных вооружений. Как только Америка поняла, что Россия сильна так же, как она, Америка пошла на переговоры. Первое временное Соглашение между СССР и США, известное как ОСВ-1, было подписано в Москве 26 мая 1972 года и вступило в силу 3 октября того же года.
С начала 70-х годов был обеспечен режим надежной глобальной стабильности как в военно-политическом, так и в геополитическом отношении. Не в последнем счете это объяснялось тем, что наша ядерная оружейная работа вышла на высокий уровень при явных резервах еще более высокого совершенства.
ВРЕМЯ формирования современного облика ядерного оружия совпало с качественным скачком в области ракетных технологий. Ракетное оружие стало повседневностью всех видов и родов Вооруженных Сил СССР. Новые носители разрабатывались прежде всего для Ракетных войск стратегического назначения, однако Сухопутные войска также получили широкую гамму тактических и оперативно-тактических ракет. Оснащался ракетами разных классов Военно-Морской Флот СССР. В его состав вошли не только атомные подводные лодки с баллистическими ракетами на борту, но и надводные корабли, оснащенные ракетными системами оружия. В авиации появились ракеты класса «воздух-поверхность», «воздух-воздух», и, наконец, возникли Ракетные войска ПВО, создавалась противоракетная оборона.
Для всех новых систем оружия было необходимо создавать современное ядерное боевое оснащение. Вопросы компоновки, габарита и массы зарядов, размещаемых в головных и боевых частях, становились важнейшими, как это и предвидел Сахаров… Соответственно, расширялись и функции конструкторов-зарядчиков. Именно конструкторы определяли теперь граничные условия по массе, габаритам и т. п., закладываемые физиками в теоретические расчеты.
Ядерные боеприпасы второго поколения выглядели намного более компактными, чем раньше. Повышалась их удельная мощность, они становились более неприхотливыми и более безопасными в эксплуатации. Этот процесс носил сходный характер во всех ядерных странах. Гонка ядерных вооружений стала при этом менее «громкой» — в 1963 году полигонные испытания «ушли под землю». И уже одно это потребовало от зарядного КБ перехода на новую технологию подготовки к испытаниям и новую технологию испытаний — теперь подземных. Опытный «полигонщик» Фишман — как и все остальные, впрочем, оказывался здесь в положении новичка, но он ведь был мэтром, «законодателем мод», и от него ждали идей, указаний…
Время было, иными словами, непростое.
Одновременно возникал вопрос — как должно развиваться зарядостроение? С одной стороны, расширилась номенклатура ядерных боеприпасов. С другой стороны, США начали активно пропагандировать идеи противоракетной обороны (ПРО), причем — ядерной. И теперь приходилось думать, как противодействовать ПРО, как обеспечивать ее прорыв? Тут не помогала — в чистом виде — даже новинка в виде существовавших тогда лишь в замыслах разделяющихся головных частей (РГЧ). Ядерный заряд противоракеты мог вывести из строя сразу несколько боевых блоков РГЧ.
Мнения о путях выхода из намечающегося кризиса разделились не только внутри отрасли (ВНИИЭФ и уральцы имели разные «рецепты» решения проблемы), но и среди военных. Разные НИИ Министерства обороны смотрели на проблему по-разному. Порой выдвигались просто несуразные идеи, и их авторы были весьма активны, пытаясь доказать свою правоту «наверху».
И вот тут Давид Абрамович проявил все свои лучшие качества. Он был одним из немногих, кто сразу, твердо и убежденно, заявил, что будущее стратегических ядерных вооружений — за боеприпасами, стойкими к поражающим факторам ядерного взрыва: нейтронному облучению, рентгеновскому излучению и ударной волне. Надо повышать не только уровень удельного энерговыделения (то есть — количество килотонн на килограмм веса заряда), но и уровень стойкости. При этом он был готов «отдать за стойкость» вполне разумный процент мощности заряда.
1966 год стал в этом отношении «знаковым» — было испытано два заряда разработки ВНИИЭФ с повышенным уровнем стойкости и удельного энерговыделения. Они и явились основой для схем и конструкций зарядов третьего поколения.
Направление, заданное далеко не в последнюю очередь Давидом Абрамовичем, определило весь последующий облик ядерной оружейной работы. А его идеи имели далеко идущие последствия, и далеко не только для конструкторов. Был дан мощный толчок развитию всего института: новые методики расчетов и оценок, новые физические установки, воспроизводящие поражающие воздействия, новые материалы, новые подходы к конструкции — все это имело истоком тот подход, одним из идеологов которого был Давид Абрамович.
Более того — теперь и ракетчики начали уделять вопросам стойкости соответствующее внимание.
ОТДЕЛЬНОЙ эпопеей стала разработка принципиально новых, безопасных капсюлей-электродетонаторов (БЭДов) для зарядов. Это была исключительная по важности и актуальности задача, решение которой пришлось на начало 60-х годов, и вклад Фишмана здесь оказался выдающимся.
Не вдаваясь в подробности, можно сказать, что при всей внешней малости объекта разработки (капсюль-детонатор по размерам невелик), создание БЭДов имело огромное значение для обороны страны — новые капсюли позволяли существенно повысить боевую готовность и безопасность систем ядерного оружия. Последнее было очень важным — вспомним хотя бы все волнения, связанные с вынужденной посадкой Ту-16 с РДС-37 на борту.
В первом атомном заряде РДС-1, испытанном в 1949 году, был применен капсюль-детонатор, исключительно чувствительный к зарядам статического электричества. В детонаторе применялось инициирующее взрывчатое вещество, для взрыва которого, по образному выражению доктора физ. — мат. наук Владимира Константиновича Чернышева, было достаточно энергии, затрачиваемой на единичное моргание одного глаза.
Были случаи самопроизвольного срабатывания подобных капсюлей-детонаторов от зарядов статического электричества. Случалось — гибли люди.
«Нештатного» подрыва детонаторов в составе «изделий» не происходило ни разу — это было бы уже не просто ЧП, а катастрофическое ЧП даже в том случае, если бы ядерного взрыва не произошло. Однако потенциальная опасность имелась, ее видели, но понимали, что «в лоб» такую проблему не решить. А решать ее надо было. Войска насыщались ядерными зарядами, а заряды были оснащены очень опасными инициаторами подрыва.
Поднял вопрос тот же Чернышев — в 1955 году он подготовил письмо в Совет Министров СССР с предложением поручить специализированному НИИ разработку электродетонатора без инициирующих ВВ.
Ответа не последовало.
Чернышев еще раз проанализировал результаты собственных исследований по возбуждению детонации в бризантных ВВ ударными волнами и под действием удара летящей пластины, проработал зарубежную литературу по этому вопросу… И пришел к убеждению, что можно создать не только электродетонатор без инициирующих ВВ, но и генератор с приемлемыми массо-габаритными параметрами для синхронного подрыва таких ЭД в больших группах — до 1000 штук.
Затем было проведено специальное исследование, завершившееся созданием безопасного экспериментального электродетонатора. С учетом места изобретения первого безопасного ЭД он был назван Д-22 — детонатором 22-го отдела, и в 1962 году экспериментальный образец Д-22 в составе ядерного заряда был успешно испытан в полигонном опыте. Это был революционный шаг в обеспечении безопасности ядерного оружия и взрывных экспериментов.