Историческая справка
В период с начала 70-х— до конца 80-х годов ядерная оружейная работа достигла высокого уровня совершенства, разрабатывался ряд
перспективных проектов. В тот же период был заключен ряд двухсторонних договоров и соглашений между СССР и США в области ограничения ядерных вооружений.
При этом в середине 70-х годов США приступили к завершающей стадии создания стратегических вооружений нового поколения: новых твердотопливных ракет «МХ» и БРП/1 «Трайдент», которые оснащались разделяющимися головными частями типа MIRV с числом боеголовок 10 и 14 соответственно.
Советский Союз предпринимал ответные меры. В КБ «Южное» (Генеральный конструктор В.Ф. Уткин) были разработаны новые модификации «:тяжелых» МБР типа Р-36 с более эффективным ядерным боевым оснащением, созданным во ВНИИЭФ. КБ «Южное» получило также задание на разработку твердотопливной ракеты Р-23 с параметрами (стартовая масса, число боеголовок в головной части,
мощность, точность стрельбы), близкими к параметрам американской МХ.
Соответственно КБ «Машиностроение» (Генеральный конструктор В.П. Макеев) получило задание на разработку твердотопливной баллистической ракеты для флота с параметрами, близкими к ракете «Трайдент-1».
Постановлениями правительства Министерству среднего машиностроения поручалась разработка термоядерных зарядов для оснащения МБР РТ-23 и морского комплекса Д-19.
Разработка зарядов велась в габаритно-массовых ограничениях, заданных разработчиками ракет, т. е. энерговыделение, масса, габаритноцентровочные параметры заряда увязывались с основными параметрами боеголовки: масса, запас статической устойчивости, мидель, баллистический коэффициент. Эти параметры взаимно противоречивы и поэтому требовали многовариантных проработок заряда и взаимной оптимизации.
Для МБР РТ-23 были разработаны и прошли полигонную проверку три варианта заряда, и только последний обеспечил выполнение требований ракетчиков, но ценой снижения энерговыделения заряда на примерно 8 % от заданного.
Над решением создания заряда, аналогичного боеголовке \Л/76 ракеты «Трайдент-1», работали оба института: и ВНИИЭФ, и ВНИИТФ. Только во ВНИИЭФ по этому направлению были проведены десятки ядерных испытаний, в которых отрабатывались малогабаритные первичные атомные инициаторы и термоядерные заряды на различных физических схемах построения термоядерного модуля.
4 июля 1976 года успешно был испытан заряд с высокой плотностью термоядерного модуля. В качестве первичного инициатора использовался серийный малогабаритный атомный заряд разработки ВНИИТФ. Хотя параметры мощности заряда были несколько ниже заданного, но из всех ранее испытанных зарядов этого класса он имел рекордное энерговыделение.
Успешно велись разработки и по другим физическим схемам. Блестящие результаты были достигнуты творческим коллективом, возглавляемым В.Н. Моховым. Энерговыделение заряда увеличилось в 2,5 раза по сравнению с находящимся в то время на вооружении боеприпасом разработки ВНИИТФ.
Велись работы по модернизации серийных зарядов с целью повышения их надежности и повышения устойчивости к противодействию. Проводились полигонные испытания по проверке работоспособности зарядов в условиях ядерного противодействия, а также испытания поврежденных зарядов, испытания по проверке физических параметров атомных зарядов и уточнению их работоспособности. Испытывались заряды, взятые из серийного производства, и заряды из боезапаса.
В облучательных ядерных экспериментах (ТИГ-Колба, ТОР, ЭФИР) проверялась стойкость комплексов оружия, ядерных боеприпасов и зарядов, их составных частей и материалов к воздействию ядерного взрыва.
О работах с 1976 по 1990 год и сегодня приходится говорить скупо. В этот период велась лабораторно-конструкторская отработка по двадцати шести наименованиям зарядов. Восемнадцать из них были поставлены на производство и в составе новых комплексов оружия приняты на вооружение.
Сохранились шутливые стихи, написанные 28 марта 1976 года одним из ведущих теоретиков ВНИИЭФ, профессором Юрием Александровичем Романовым, Героем Социалистического Труда. Хотя и далекие от литературного совершенства, они не могли не понравиться Давиду Абрамовичу по причинам вполне понятным — почему он и занес их в свою записную книжку:
Плюет на все могучий Лев,
Проблему стойкости презрев,
А Трутнев — тот стоит стеной
За стойкость, и — любой ценой!
А Негин — тот и за, и против:
«У дела много есть сторон»,
И, к Ленинграду приурочив,
В Загорск поехал на поклон…
И крест несет упорный Фишман,
Пред ним склониться нам не грех.
Да будет стойкость не излишней,
Необходимой и для всех!
«Лев» — это теоретик с Урала Лев Феоктистов. Герой Социалистического Труда, академик, он, к сожалению, в годы перестройки и позднее занял не самую достойную позицию, написав книгу с одиозным названием «Оружие, которое себя исчерпало».
«Трутнев» — ученик академика Сахарова академик Юрий Алексеевич Трутнев, Герой Социалистического Труда.
С «Негиным» тоже все понятно — это Евгений Аркадьевич Негин, Главный конструктор ВНИИЭФ.
«Загорск» — место дислокации одного из ведущих — тогда — НИИ Министерства обороны СССР. Ныне это — Центральный физико-технический институт Минобороны РФ в Сергиеве-Посаде, бывшем Загорске.
В литературном отношении произведение Юрия Александровича стилем не блистало, но оно интересно тем, что показывает, как высоко оценивал Фишмана и его принципиальность коллега из среды теоретиков. Впрочем, то же самое можно было сказать и об остальных «персонажах» романовских стихов — Фишмана уважали все, даже его недоброжелатели.
Последних, увы, хватало. И весной 1978 года Фишман записал в записную книжку— без конкретизации, которая сразу же сделала бы записи совершенно секретными, но с понятным чувством досады и даже злости:
«Вокруг решения вопроса о стойкости напластовалось как никогда много субъективного.
Причем особо неприятно то, что субъективизм у некоторой части [специалистов] продиктован вовсе не убеждением, а безразличием к вопросу о стойкости и[ли] потому, что именно стойкость в значительной степени усложняет и затрудняет решение даже, казалось бы, понятной и «простой» задачи.
Некоторая категория людей очень любит подменять решение главной задачи, осложненной трудностями, решением второстепенной задачи. В том числе и такое решение обеспечивает занятость, и, может быть, скорее придет ощутимый результат — «успех».
Дело доходит до абсурда.
Типичный эгоизм в науке и технике, вызванный стремлением обеспечить занятость в «науке», безотносительно к решению задачи по существу (т. е. в целом). Конечно, не стоит упрекать в таком подходе отдельных исполнителей, которые стремились по возможности лучше решить отвлеченные задачи. Но вот такая ситуация есть безусловно свидетельство недостаточного (если не отсутствие оного) руководства и координации.
Признавать наличие задачи комплексного рассмотрения, но ничего по существу не делать. Это по меньшей мере обозначает или неуверенность в правильности сформулированной цели, или неумение добиваться и защищать идею.
К сожалению, это стало характерным для стиля руководства последних лет. Образно можно этот стиль характеризовать как «движение— все, цель— ничто». Типичное стремление уйти от руководства по-настоящему (а не плестись в хвосте событий).»
Не зная деталей всех «закрытых» перипетий, которые происходили тогда вокруг проблемы ПРО, многое в этих записях понять сложно. Но общий тон и смысл вполне, пожалуй, понятны. Особенно — чувства Давида Абрамовича относительно «работничков» и «руководителей» со стилем «движение — все, цель — ничто»…
14 января 1973 года Фишман делает обширные записи «О необходимости «: стойких» зарядов, но вот что интересно и неожиданно — записи с рассуждениями о значении «стойких» зарядов вдруг перемежаются в его записной книжке с заметками о поэте Блоке и краткой библиографией о нем: «В.М. Орлов, «Гамаюн»; Николай Крыщук — «Открой мои книги»… Разговор о Блоке». Это для Фишмана очень характерно — литературные «перебивки» в его деловых рукописях встречаются неоднократно. Иногда — сразу за оперативными записями о том, кого и по каким вопросам принять и т. п.
Доказывая свою правоту и борясь за нее, Фишман ездил к московским коллегам-ракетчикам Надирадзе и Непобедимому, к Янгелю (а позднее — к Уткину) в Днепропетровск, на Урал к Макееву и на «новый Объект», на «ПРОшные» фирмы, в родственное ВНИИ автоматики к Аркадию Адамовичу Бришу, на плутониевый комбинат в Сибирь.
На половинке листа с расчетами — запись для памяти: «Илькаев Р.И.; Хлебников А.К.; Иванов В.М.; Мурашкин Б.М.; Шумаев МП; Коблов П.И.; Гончаров г. А.; Фишман ДА
Командировка] к Бришу. Позвонить Шумаеву, Коблову. Материалы для Бриша».
Это — напоминание о предстоящей поездке в Москву. Обычная командировка во ВНИИ автоматики, привычный состав участников — исключая, разве что, уральцев Шумаева, Мурашкина и Коблова. Но даже в этой мимолетной записи можно увидеть признаки смены поколений. После инициалов имени и отчества всех своих младших коллег Давид Абрамович поставил требующиеся по грамматике точки. И лишь у Героя Социалистического Труда Михаила Петровича Шумаева и у самого себя он написал инициалы слитно. Это была привычка ветерана-первопроходца, представителя эпохи «Бороды» «ИВ» Курчатова, «ЮБ» Харитона, «ЯБ» Зельдовича, «АДС» Сахарова, «ПМ» Зернова.
И — «ДА» Фишмана.
Из той эпохи в списке командирующихся к Бришу были теперь только он и Шумаев.
А дела накатывались — служебные и житейские, и он записывал в блокнот-ежедневник вперемешку:
«Справочник по носителям— Яковлев, Богданович (начальники проектных отделов в секторе № 17. — С.К)