которую он возглавил. Но перед этим он сам тщательно вник в проблему, делал обширные выписки из монографий, учился.
20 ноября 1966 года, словно прилежный студент, он законспектировал в дневнике:
«Надежность (понятие) можно определить как способность аппаратуры не отказывать в работе. Мерой надежности оборудования является интенсивность отказов. <.> Надежность — это мера способности аппаратуры работать безотказно, когда она находится в эксплуатации.
Количественно надежность выражается вероятностью безотказной работы аппаратуры в течение данного периода времени в расчетных условиях эксплуатации.»
16 декабря 1966 года в тетради появляется новая запись: «Надежность современных приборов зависит от многих факторов, которые необходимо учитывать при разработке, изготовлении и эксплуатации аппаратуры (приборов).
Не так давно надежность была чисто качественным параметром, а конструкторы и технологи, создающие новую аппаратуру, занимались ею вслепую.
Потому результаты, достигнутые по обеспечению надежности, проявлялись лишь в процессе эксплуатации серийно выпущенной продукции <…>».
Давид Абрамович писал это накануне своего пятидесятилетия. Возраст — достаточно молодой, но далеко не школьный и даже — не студенческий. Однако для Фишмана было важно в деталях, в нюансах осмыслить общую идеологию надежности. И в его тетради появляются формулы и кривые различных законов распределения вероятности — он разбирался, чем одно отличается от другого, какое где применимо. И применимо ли — в зарядостроении — вообще.
Мысли, комплексно выстраивающие систему качества изделий, он записывал тогда часто, чтобы потом выяснять вопрос, уяснять его — вначале самому себе, затем уточнять, доказывать, а потом — и приказывать!
В результате он прочно стоял на занятых позициях! И защищал их не из-за «чести мундира», а потому, что эти позиции были взяты им если и не с бою, то — в честном и упорном труде. В записной книжке 1976 года отыскиваются его заметки о Саратовской системе качества, о Минской системе качества — тогда все это было модно. Однако для зарядов необходимо было нечто самобытное, и ко временам повальной моды в СССР «на качество» «зарядная» система качества Фишмана в решающей степени уже сложилась — я ранее об этом написал. Тем не менее, Давид Абрамович постоянно думал о ее совершенствовании, о том, как организовать оружейную работу оптимально и при этом — экономично. И записывал:
«1. Зачетные испытания можно совместить с установочной партией.
2. Участие ВП (военной приемки. — С.К.) в предварительном этапе.
3. Шире практиковать распространение результатов испытаний на модификации конструкций и проводить только те испытания, которые защищают изменный параметр.
4. ЯКИ (летно-конструкторские испытания. — С.К.).
5. Число макетов зарядов не соответствует получаемой нами полезной информации.
6. Увеличить роль поэлементной отработки и модельных опытов, особенно для новых решений. Это позволит затем сократить объем испытаний на макетах».
Безусловно, непрофессионалу, особенно гуманитарию, читать подобного рода дневниковые записи или вообще неинтересно, или намного менее интересно, чем дневники известного писателя или знаменитого оперного тенора… Но, пожалуй, даже тем, кто далек от научно-технической сферы жизни современного общества, не мешает вчитаться в приводимые в этой книге профессиональные размышления Фишмана внимательно и вдумчиво. Ведь булки не на деревьях растут, а реальные надежные конструкции не возникают в результате пусть самого гениального, но одномоментного озарения… Все определяет труд— много труда многих талантливых или просто квалифицированных профессионалов. А свести труд многих воедино, «к одному знаменателю», дано далеко не каждому.
Фишману это было дано, а точнее, ему далось это все тем же большим трудом — и личным, и коллективным. Об этом хорошо и точно сказал один из преемников Фишмана, Главный конструктор РФЯЦ-ВНИИЭФ Евгений Дмитриевич Яковлев:
«Заслуга Давида Абрамовича прежде всего в том, что он создал систему конструирования зарядов, в основе которой лежит принцип реализации в конструкции сбалансированных функциональных, технологических, эксплуатационных и стоимостных характеристик. Перед разработчиками зарядов всегда стоит острый вопрос: с какой точностью в реальной конструкции должна воспроизводиться физическая модель? Практика создания первых зарядов, профессиональная психология физиков-теоретиков ориентировали конструкторов на воспроизведение физсхемы с предельной технически достижимой точностью. Широкий кругозор инженера-оружейника, понимание особой логики развития военной техники, ответственность за технологические и эксплуатационные свойства оружия не позволяли Давиду Абрамовичу безоговорочно следовать этому условию.
От него требовалась организация масштабной работы по поиску лучших конструкторских решений, кропотливое изучение технологических проблем, оправданный технический риск, непреклонная воля в отстаивании на любом уровне своей позиции для того, чтобы в конечном итоге конструкторские и технологические параметры ядерных зарядов были поставлены на один уровень с их физическими характеристиками».
Действительно, то, что конструкторы не шли некритически на поводу у физиков-теоретиков — заслуга, прежде всего, Фишмана. Это не всем нравилось, но это почти всегда шло на пользу общему делу.
А это, в конце концов, было самым важным и существенным.
С ГОДАМИ Давид Абрамович стал чаще обращаться мыслями к прошлому — об этом можно судить по тому, что он начал набрасывать воспоминания о Николае Леонидовиче Духове. Приходило и желание обобщить в неком своде правил и советов, а то — ив монографии, свой личный опыт конструирования. Тогда он впервые записал в записную книжку нечто вроде этюда «Об этике конструирования». И тогда же, сразу за пометкой для памяти: «В. Дементьев — Савельевский переулок. Журнал «Москва», № 11–76 г.», он написал ниже и даже подчеркнул: «Сижу в президиуме, а счастья нет!»
Выразительность этой констатации — вне сомнений, чего не скажешь об авторстве, потому что фраза взята в кавычки. Возможно, это была мысль самого Давида Абрамовича, а возможно — вдруг всплыла откуда-то цитата или запись хлесткой сентенции, услышанной от кого-то. Однако написано это было его собственной рукой.
А на следующей странице начинается этюд «Об этике конструирования».
Пожалуй, связь между одним и другим усматривается. И если вдуматься, в такой жесткой и беспощадной по отношению к себе и судьбе констатации не было бравады. Его жизнь и действительно порой была не сахар. Даже в семидесятые годы, со звездой Героя Социалистического Труда, с орденами и лауреатскими медалями на груди.
От временных душевных кризисов никто из подлинно творческих натур не застрахован. Но в целом можно сказать, что вторая половина семидесятых годов, а потом — и наступившие начальные восьмидесятые годы, стали для Фишмана временем спокойного — если можно так выразиться — триумфа. В 1977 году ему исполнилось всего шестьдесят. Через пять лет наступило 65-летие. Ни в душе, ни в теле старость не ощущалась, хотя порой годы и сказывались.
Однажды на каком-то новогоднем «капустнике» его жене — Евгении Николаевне — подарили мини-открытку с незатейливыми стихами:
Она лучшая мама!
В этом счастье и драма!
От Нины и Коли
Она как в неволе…
И тем более —
Что она красивая дама!
(Се ля ви — драма!)
Но и сам Давид Абрамович был не самым худшим папой, и даже более того — отцом он был образцовым. Вот, скажем, его письмо сыну из больницы, куда Фишман попадал не часто, но попадал:
«Дорогой мой Коленька!
Мама вчера мне сказала, что ты уже прочитал «20 тысяч лье под водой». Понравилось, наверное, тебе очень. Напиши мне, кто такой капитан Немо и почему он решил жить под водой.
А я вот в «Неделе» прочитал тоже очень увлекательную историю одного смелого путешествия, которое было предпринято совсем недавно. Это — короткая, но интересная заметка. Называется она «Безумству храбрых», начинается она на 6 стр. и продолжается на 14 и 15 стр. Обязательно прочти и напиши мне свое впечатление.
Через некоторое время, совсем скоро, ты сможешь прочесть «Путешествие на Кон-Тики» Тура Хейердала. Это тоже очень смелое путешествие на плоту через океан. Эта книга есть у нас, Нина поможет тебе ее найти. Коля, давай с тобой регулярно переписываться, хотя бы каждый день. Ну, будь здоров. Жду твоего письма. Целую.
Твой папа».
Еще одно письмо — теперь уже сразу сыну и дочери, написано тоже в палате больничного здания в городском медицинском городке «на Маслихе». Похоже, только оказавшись в постели на положении больного, Давид Абрамович находил время на писание. К тому же, детей ему не хватало — вот он и писал им.
Письмо без даты, но, судя по названию отличного детского фильма «Акваланги на дне», написано оно в середине 60-х годов:
«Дорогие мои ребятки Ниночка и Коленька!
Большое спасибо за коротенькое, но содержательное послание.
Вчера вечером мы с мамой из окна наблюдали, как вы шли на стадион. Из моего окна виден наш дом, вернее угадывается, т. к. он закрыт соснами. Когда завтра пойдете в бассейн, задержитесь возле автобусной остановки и помашите мне рукой, я буду за вами следить.
Жаль, что вы прозевали «Хижину дяди Тома». Коля, напиши мне содержание кино «Акваланги на дне» и пришли с мамой.
Нина, пришли мне I и II том фейнмановских лекций (классические лекции по физике. — С.К.) и «Сопротивление материалов» (лежат на швейной машинке). Конечно, если ты сама читаешь I том Фейнмана, то не надо.
Да, Нина, пришли мне решение задачи с катком. Для тебя это будет повторением.
Коля, твой карандаш оказался неудачным, пришли мне простой, лучше с резинкой.