— Ава, ты преувеличиваешь! Нормальное лечение, обычное… Это всё для вашего же блага. Чтобы сделать вас нормальными членами общества.
Я конечно же хотела возмутиться и спросить, действительно ли он считает, что «нормальным членом общества» я до сих пор не была. Удержалась. Я и без того знала, что отец считает меня полоумной, а вступать сейчас с ним в перепалку ни к чему. Спросила вместо этого:
— Скажи, а та больница, она всё ещё работает?
— Закрылась, — сказал папа. — Несколько родителей сбежавших пациенток, включая нас, подали иски на эту больницу за то, что они там за вами не уследили. Суд мы выиграли. Больнице пришлось выплатить нам компенсации, из-за чего она разорилась и закрылась. Девчонок распустили по домам. Если честно, даже жаль немного мне, что мы их обанкротили. Заведение было полезное. Только вас охранять не умели по-человечески.
— Ясно. Значит, здание пустует? — спросила я, живо представив мрачные коридоры заброшенной психбольницы с валяющими на полу облупленными робомедсёстрами и разбитыми шприцами под каталками…
— Нет. Сейчас там новая больница для нервных леди. Твоя мама там лежит. И вообще-то… — Папа разошёлся. — Если б ты была нормальной дочерью, если б ты не шаталась по всяким притонам, то знала бы, что твоя мать на больничной койке уже…
— Две недели, — закончила я.
— А откуда ты знаешь?
— Откуда-то. Что с ней? Диагноз какой?
— «Дамский дефицит успокоительных гормонов», — сказал папа.
Что-то я не слыхала о такой болезни…
— Вот ты не слыхала, — опять взвился папа. — А матери твоей, знаешь, каково? Пока ты там шаталась по притонам и с концерта на концерт за пошляком этим моталась, она в обмороки падала!
— А какие, кроме обмороков, симптомы? — спросила я, из последних сил сохраняя хладнокровие.
— Какие! Да много какие! Ишь ты, спохватилась, путешественница! Много какие симптомы. Дыхание частое, жажда, тахикардия… Впрочем, ты не знаешь, что это такое.
— Я знаю, что такое «тахикардия», я не в лесу росла. Руки холодные?
— Да.
— А тошнило?
— Ещё как тошнило!
— И бледная?
— Ты же знаешь свою мать, Ава! Когда она вообще была не бледной?
— Это точно… Слушай, папа. Из больницы ты должен забрать её.
— Это ещё почему?
— Ну… Это страшное место. Я бы никому не пожелала там лежать. Даже если это уже другое учреждение, просто в том же самом здании — всё равно. Пап, там обстановка нездоровая! На отшибе, вокруг никого и гулять не пускают. И забор под напряжением…
— Не выдумывай. Это очень комфортабельная больница. Там у каждого больного персональный телевизор! Днём и ночью можно новости смотреть. Да при том ещё газеты им приносят.
— Пап, зачем ей телевизор с новостями?! Сам подумай! Да у меня волосы каждый раз дыбом встают даже просто от чтения газеты! Она же и так у нас нервная!
— Ну не может же человек жить без новостей.
— Вполне может. Для здоровья.
— Нет, не может! Так он может попасть в сети коммунистов! Кстати, если бы ты, вместо того, чтобы шататься по притонам и слушать там всякую дрянь, побольше бы смотрела телевизор и анализировала, то многое уже бы поняла!
— Хватит повторять, что я шаталась по притонам! — Я не выдержала.
— А где ты шаталась?
— Расскажу потом, когда вернусь.
— О, да, конечно! Смотри только, чтобы к тому времени, как ты изволишь возвратиться в отчий дом, тебя не завербовали для какой-нибудь диверсии!
Я насторожилась. Он, что, знает?..
— Почему это меня должны завербовать для диверсии? — осторожно просила я.
— Если б ты вникала в то, что в мире делается, то знала б, — сказал папа. — Пару недель назад в гостинице в Москве коммунисты укокошили двоих американцев. Вернее, одного из них укокошили совсем — его скинули с крыши. А в другого стреляли, он выжил. И что бы ты думала? Оба этих типа одевались точь-в-точь так как твой кумир. Они даже причёски носили такие же! Понимаешь ты, что это значит?
— Ну и что же?
— «Ну и что же»! Этот Элвис коммунист!
— Из чего это следует?
— Из того, что его чокнутые поклонники — коммунисты! Кому ещё в голову придёт в Москву переться, как не красным?!
— Ты же сказал, типа, красные их и убили.
— И что?! Коммунякам не привыкать расправляться со своими! Выудят из тебя все секреты — а потом пришьют! Так что вот. Мотай на ус.
— У меня нет никаких секретов, какие могли бы понадобиться коммунистам, папа.
— Нынче нет, завтра есть, — буркнул тот. — Это дело такое… Короче. Домой-то ты скоро?
— Пап, — решилась я. — Давай-ка вот что. Я вернусь после того, как ты заберёшь маму из больницы, и я услышу её голос вот по этому телефону.
— Ты ещё мне условия ставишь?!
— Приходится. Просто знаю кое-что, чего не знаешь ты.
— Сомневаюсь.
— Слушай, я сейчас серьёзно говорю. Забери маму оттуда! Пожалуйста!
— Ты, что, смерти матери желаешь? Надеешься на наследство? Напрасно. У неё ничего нет, имущество на мне всё.
— Пап, я думаю, что дома у неё больше шансов выжить.
— Мы, что, в каменном веке живём? С какой стати бояться врачей?..
— Слушай… Ну… — Я поняла, что звучала совершенно неубедительно, и начала сочинять на ходу. — Я в одном журнале прочитала, что этот диагноз… ну как его там… дамская чего-то недостаточность… Его изобрели врачи-вредители.
— Что? Кто?
— Врачи-вредители. Ну, в общем, коммунисты, которые специально выискивают женщин с хрупкой психикой, чтобы заманивать их в свои больницы и там постепенно травить.
— Хм… А что за издание?
— Издание «Бдительный патриот».
— Ну не знаю… — сказал папа. — Это всё как-то сомнительно. Если б это было так, то я бы знал. Скорее всего, в этот журнал пишут сами коммунисты, чтобы под видом разоблачения коммунистов клеветать на хороших людей. А такие, как ты, им и верят!
— А как ты отличаешь клевету на хороших людей от разоблачения коммунистов? — спросила я.
— Ава, хватит глупости болтать! Как-как! Уж различаю! Твой старик ещё соображает, уж поверь мне! Я вот понял, почему ты хочешь забрать мать. Ты звонила кому-то из своих подружек, и они рассказали тебе, что Джон и Петси женятся! Скорее всего, самой Петси. Видимо, этим двоим неймётся провернуть это поскорее, чтобы начать делать взрослые вещи! А пока мать в больнице, приходится свадьбу откладывать! Верно? Вот к чему была вся эта выдумка с журналом и остальным?
Интересная версия, подумала я. Если для спасения матери надо, чтобы отец посчитал меня неуклюжей лгуньей, то ладно.
— О, папа, ты прав, так и есть. Ты меня раскусил. Теперь ты тем более видишь, что маму срочно надо забрать из больницы, если ты не хочешь сделаться дедом незаконнорожденных внуков.
— Как вам только всем не стыдно?! — вывел папа. — Только обо всём таком и думаете! А что мать болеет, вам вообще плевать!
Я шумно выдохнула.
— Ты-то хоть мне в подоле не принесёшь? — спросил отец. — Ещё не понесла там, путешественница?
— Нет, — ответила я сухо и спокойно, как могла.
— Значит, чтобы завтра же была дома! — распорядился отец. — И без разговоров. Ты где сейчас вообще?
— Нет, пап. Завтра точно нет, — сказала я.
И повесила трубку.
Этот разговор вывел меня из равновесия. Есть ли у меня в этом мире вообще по-настоящему родные люди, которые понимают меня и которым можно довериться?.. Хотя, может быть, и понимать-то во мне нечего? Может, я и правда дура круглая, как папа полагает? Позволила же я вовлечь себя в эти бредовые шпионские игры с убийством Сталина. Еле-еле живой из них выбралась. А теперь что? Снова вляпалась в какое-то секретное задание! Нормальные люди были на выпускном, поступили в колледж, ищут работу, готовятся к свадьбе, кредиты берут на жильё… А я тут мотаюсь по миру как ненормальная, людей убиваю, с лучшим другом физкультурников тусуюсь… Может, не стоило так уж сразу верить ему на слово насчёт необходимости забрать маму из больницы?.. С другой стороны, Сталин совершенно точно указал на все симптомы, ни разу её не видя… Да и не верится, что в тех стенах, где я лежала, может так уж быстро появиться что-то новое, хорошее…
А с третьей…
Сил нет думать. Голова болит.
Сколько я часов уже не сплю? Пятнадцать? Двадцать? Больше? Господи, даже на то, чтобы посчитать, у меня и то мозгов не хватает…
Чтоб взбодриться и почувствовать вкус родины, я решила закусить. Пошла в «Радиоцыплята дяди Сэма», заказала двойной оппенгеймер без лука в синтибулочке, разноцветную картошку и бутылку аполлолы. Увидала музыкальный автомат…
…После еды и четырёхкратного прослушивания одной из двадцати восьми моих любимых песен стало легче. Я разогнала плохие мысли и стала думать только о том, что через какой-то час самолёт «Пан Американ» понесёт меня в город, где я мечтаю оказаться уже три года подряд…
69. Я в универмаге
Добравшись до Мемфиса, я уже падала с ног от усталости. Сил хватило лишь на то, чтобы вызвать такси, добраться до гостиницы, вселиться в неё и упасть на койку.
Следующим утром из гостиничного зеркала на меня смотрела девушка с мешками под глазами, с растрёпанными патлами без малейших следов завивки и в платье, из которого она не вылезала Бог весть, сколько. Ни косметики, ни бриолина, ни даже расчёски у меня с собой не было, разумеется. Само собою, было очевидно, что в таком виде к Элвису я не попрусь. Да и утром он, наверно, ещё спит, так как всю ночь либо с друзьями тусовался, либо пел… Короче, решено! Полагаю, на это мне деньги и выдали. Если Сталин будет недоволен тем, что я пошла по магазинам, а не сразу куда нужно, я скажу, что замарашку Элвис ни за что бы не заметил и посылку она передать не смогла бы…
Ну, в общем, подумав всё это, я снова вызвала такси и велела отвезти себя в самый большой универмаг из близлежащих или в самый ближний из больших.
Таксист не подвёл: на вид универмаг действительно оказался роскошным. Он был многоэтажный и похожий на гигантский стаканчик для мягкого мороженого, опирающийся на ножки и состоящий из слоёв бетона и стекла. На верхнем слое в разноцветных кругляшках светились буквы, составлявшие название магазина: «Энола Гей». Для утра понедельника машин на стоянке виднелось немало. Значит, место в самом деле неплохое.