Так прямо и написал позднее: «Работа в Феодосии меня не удовлетворяла, так как здесь я не мог получить никакого научного руководства в области физики» [65, с. 311].
Да, конечно, в тогдашних жизненных обстоятельствах семьи Курчатовых, когда отца выслали в Уфу будто бы за антисоветские высказывания, а брат доучивается на химика в Казани, наличие любой работы в нищем тогда и голодном Крыму уже было великой удачей. А особенно работы такой, где нужно всего лишь аккуратно, регулярно, трижды в сутки делать метеорологические и аэрологические наблюдения. Да раз в пять дней дополнять их данными полевых замеров на морском маршруте от Феодосии до Судака. Курорт, а не работа! Да ещё и деньги за это платят. Невеликие, но всё же…
Но Игорь хотел быть физиком!
И потому с надеждою принял приглашение профессора С.Н. Усатого приехать в Баку. Чтобы поработать у него ассистентом при кафедре физики в Азербайджанском политехническом институте.
Семён Николаевич Усатый был тем самым первым учителем Игоря в Таврическом университете, коий, собственно, и разбудил окончательно в нём стремление к настоящей физике.
Сам выпускник Петербургского электротехнического института, он всю жизнь занимался исследованиями в области электротехники, электромеханики и электрических машин. Уже в 30‐летнем возрасте он занял должность заведующего кафедрой электрических машин в Петербургском политехническом институте. Преподавал в Политехническом институте в Киеве, оттуда в начале 1920-х годов переехал в Крым, в Симферополь.
Именно он заметил таланты и надёжность двух друзей – Игоря Курчатова и Кирилла Синельникова – и пригласил их работать на своей кафедре физики в качестве препараторов.
В 1923 году профессор Усатый перебрался в Баку, где стал руководить лабораторией, равнозначно принадлежавшей и Азербайджанскому университету, и Бакинскому политехническому институту. И как только в ней открылись и были оформлены соответствующие вакансии, Семён Николаевич вновь позвал сюда своих прежних учеников – Курчатова, Синельникова и Луценко, который Мстислав. При этом первого он оформляет в качестве своего ближайшего ассистента.
В общем, это был великолепный шанс для Игоря. Шанс заняться собственно физикой. В числе работ профессора Усатого фигурировали такие, как «Искровые разряды высоковольтного трансформатора в связи с явлениями в нем происходящими», «Исследование машин переменного тока», «Электрические машины постоянного тока» и т. д. Притом он был дружен с Абрамом Фёдоровичем Иоффе и женат на сестре его жены. А Физико-техническая лаборатория (так она тогда называлась) академика Иоффе уже превращалась в центр отечественной науки.
И.В. Курчатов (сидит в первом ряду слева) в экспедиции на Каспии. В центре С.Н. Усатый. Весна 1925 г. [НИЦ «Курчатовский институт»]
Отношения между профессором Усатым и его молодыми сотрудниками сразу стали не только уважительно-коллегиальными, но и по-человечески близкими. Курчатов с друзьями – и ещё четырьмя коллегами – стали даже жить в большой профессорской квартире на Азиатской улице, 133. Что называется, с открытым столом, то есть завтракают и ужинают тоже здесь. Немаловажно для молодых научных сотрудников середины 1920‐х годов, когда согласно действовавшим тогда нормам так называемого академического обеспечения они получали от 5 до 20 довоенных золотых рублей в месяц. При этом пуд ржаной муки стоил в той же валюте 1 рубль 15 копеек. Это примерно 24 буханки хлеба. То есть пятая часть зарплаты уходила только на хлеб.
Да и эти деньги выплачивались нерегулярно: сумма задолженности научным работникам только по Москве и Петрограду составляла в ноябре 1921 года 1 млн рублей [66].
Осенью 1924 года Курчатов впервые зашёл в лабораторию профессора Усатова, будучи одет в длинную солдатскую шинель. На ногах у него тоже далеко не оксфорды красовались. Денег в карманах не было если не вообще, то весьма близко к этому.
Игорь Курчатов в Баку. 1924 г. [НИЦ «Курчатовский институт»]
Впрочем, он не унывал и всегда выглядел аккуратным и весёлым и даже несколько похожим на модного тогда поэта Владимира Маяковского, от которого млели в те годы девушки.
Хуже собственной бедности была другая – институтская. Курчатова увлекли потенциалы ионизации – переходы электронов в различные состояния, чем занималась тогда масса учёных. Причём уровня Нильса Бора за рубежом и Николая Семёнова в России, который как раз в 1923 году опубликовал в «Успехах физических наук» весьма интересную статью на эту тему.
Но и в Баку пришлось столкнуться с тою же бедою, что в Симферополе или Феодосии, – скудостью приборных возможностей. Тем не менее Игорь вместе с сотрудницей Усатова Зинаидой Лобановой смог составить совместную научную статью по теме эффекта выпрямления переменного тока при электролизе некоторых растворов в присутствии алюминия [67].
Здесь же, в Баку, в «Известиях АГУ» была тогда опубликована ещё одна работа по электропроводности, выполненная ещё в 1923 году с Кириллом Синельниковым в Таврическом университете. Так что как учёный Курчатов состоялся вполне.
Конечно, каждому учёному ценна его научная публикация. Но главное было в том, что профессор Усатый ещё раз убедился: за прошедшие годы его бывший студент не растерял своего потенциала для исследовательской работы, следит за публикациями, остаётся надёжным и усидчивым экспериментатором. И, сделав такие выводы, Семён Николаевич не стал держать молодого сотрудника в далёком от центра советской научной мысли Баку, а написал на него положительную рекомендацию для А.Ф. Иоффе.
Кирилл Синельников в ЛФТИ. [НИЦ «Курчатовский институт»]
Имеется также свидетельство, что свою рекомендацию дал и друг Игоря Кирилл Синельников, приглашённый в Физтех от Усатого же за полгода до того. «Иоффе сказал Кириллу Дмитриевичу: «Если Курчатов хоть вполовину такой, как Вы, то зовите», – приводит строки из черновых конспектных записок жены Курчатова Марины со ссылкой на архив Дома-музея И.В. Курчатова Раиса Кузнецова [4].
И Игоря Васильевича пригласили в Ленинградский физтех.
Глава 7ЛФТИ
Ленинградский физико-технический институт в 20–30‐х годах XX века возвышался Монбланом в советской науке. Ещё до подписания 23 сентября 1918 года декрета о создании физико-технического отдела Государственного рентгенологического и радиологического института, с чего, собственно, начался ЛФТИ, глава этого отдела А.Ф. Иоффе начал собирать в нём и вокруг него оставшиеся в большевистской части России выдающиеся умы. Каких бы убеждений они ни придерживались. И постепенно вокруг Ленинградского физтеха сформировалась целая плеяда учёных, имена которых написаны на всех восьмитысячниках российских научных Гималаев. А иные – и на мировых.
Вот эти имена:
– нобелевские лауреаты: П.Л. Капица, Л.Д. Ландау, Н.Н. Семёнов, И.Е. Тамм, Ж.И. Алфёров;
– создатели принципиальных научных и научно-технических направлений: А.П. Александров, А.И. Алиханов, Я.Б. Зельдович, И.К. Кикоин, И.В. Курчатов, Ю.Б. Харитон;
– крупнейшие учёные в своих сферах науки: Л.А. Арцимович, М.П. Бронштейн, Я.Г. Дорфман, П.П. Кобеко, Б.П. Константинов, Г.Н. Флёров, Я.И. Френкель;
– академики В.Н. Кондратьев, Г.В. Курдюмов, А.И. Лейпунский, М.А. Садовский, А.И. Шальников.
Особенно контрастно – и это очень выпукло иллюстрирует стремление рвущегося в настоящую науку И.В. Курчатова именно в ЛФТИ – «школа Иоффе» выглядела на фоне сильно расплодившейся после революции поросли так называемых «красных профессоров». Из тех, кого в это звание определила советская власть, страдающая после эпохи смуты 1917–1921 годов от воистину лютой нехватки научных кадров, а потому «верставшей» в науку прежних лаборантов, ассистентов, приват-доцентов, а то и рабочих.
А.Ф. Иоффе. [122]
Советская власть бросилась срочно создавать «рабочие факультеты», «пролетарские институты» и «марксистские университеты». Студентов обучали по ускоренному курсу. Ну а корпус учёных и преподавателей срочно наполнялся теми же прежними ассистентами и приват-доцентами, пусть те и перепрыгивали через необходимые карьерные ступеньки.
И вот в этих условиях А.Ф. Иоффе отбирал и затем пестовал в своём институте настоящие, полноценные научные кадры. Такие, которые не только смогли вести исследования на передовом даже на мировом фоне научном уровне, но и образовать впоследствии собственные научные школы. Частью сохранившиеся и поныне, столетие спустя!
Не зря Абрама Фёдоровича Иоффе часто называли «отцом советской физики».
Впрочем, ещё больше ему подошло бы определение «отец советских физиков». Фигурально, конечно, – физики любой национальной принадлежности прекрасно рождались от собственных родителей. Но вырастить своей стране плеяду имён, практически каждое из которых – история, – что-то от отцовства в этом и в самом деле есть, не так ли?
Причём историей стали уже первые ученики А.Ф. Иоффе. Вот как он сам об этом вспоминал: «Из 10–12 учеников, работавших как в университете, так и в Политехническом институте, был в 1916 г. образован семинар, который впоследствии и составил ядро Физико-технического института. В нем участвовали Н.Н. Семёнов, Я.П. Френкель, П.Л. Капица, П.И. Лукирский, Н.И. Добронравов, Я.Г. Дорфман – теперь крупнейшие физики с мировыми именами. Остальные, если и не достигли по разным причинам такой научной высоты, то все же оставили заметный след в науке» [453].
А вот как характеризовал руководство научной работой со стороны Иоффе его ученик Анатолий Александров:
Еще на институтской скамье студенты должны были приобщаться к научным исследованиям, работать в лабораториях Физико-технического института. Целью высшего образования Абрам Федорович считал не столько сообщение студенту какого-то законченного комплекса знаний, сколько воспитание у студента приемов работы с научной литературой, умения и навыков в решении задач, выдвигаемых развитием науки; понимание того, что для развивающейся науки характерна незавершенность.