ические свойства. Диэлектрики с их пробоями. Сегнетоэлектрика. Наконец, первые подходы к пониманию электронных явлений.
При этом Курчатов – отнюдь не теоретик. В его работах, кроме описания собственно экспериментов, частенько приводятся и схемы новых приборов, зачастую изготовленных собственными руками. Да и ход изготовления тоже описывается. Так что он не просто физик, он ещё и инженер из рукастых. На чём, кстати, и сошёлся с не менее рукастым Анатолием Александровым, успевшим прославиться в ЛФТИ стремлением вникнуть в каждую деталь установки для эксперимента и суть самого эксперимента.
Конечно, он работал не один. В плеяде соавторов его публикаций стоят друзья и коллеги, тоже сделавшие себе блестящие имена в науке: Кобеко, Синельников, Семёнов, Харитон… И тем не менее лидерская роль Курчатова в этих описанных в научной литературе исследованиях признавалась даже формально: в 1930 году он возглавил физический отдел института, а в сентябре 1931 года его избрали главой оргкомитета I Всесоюзной конференции по физике полупроводников. А ему всего-то 28 лет!
Более того, А.Ф. Иоффе настолько высоко оценил его профессиональный вклад в эту дисциплину, что уже меньше чем через пять лет работы Курчатова в институте ввёл его в число своих экспертов по отбору в ЛФТИ новых научных талантов. На уровне таких признанных специалистов, как, скажем, руководитель химико-физического сектора института, член-корреспондент Академии наук СССР (и в самом ближайшем будущем – академик) Николай Семёнов или один из виднейших тогда теоретиков, автор первого в СССР курса теоретической физики, тоже членкор Яков Френкель. И вот как раз после этих глыб человеческих и научных именно Игорь Курчатов оказался в роли «оценщика» молодых исследователей из киевского Рентгеновского института. Или, как говорят военные, отбирая нужных призывников в военкомате, «покупателя».
Вот эта история – просто для примера, как это происходило в те годы.
Некий школьный учитель из Киева опубликовал в 1929 году свою первую научную статью. Она попалась на глаза руководителю ЛФТИ (который вообще читал, кажется, всю научную прессу мира), и тот обратил внимание на то, как добротно автор описал итоги исследований смещений связанных зарядов в диэлектрике под воздействием внешнего электрического поля. А главное – что работа «Высоковольтная поляризация в церезине» была построена не на теоретических выкладках, а на осмыслении того, что показывают опыты. То есть в духе школы самого А.Ф. Иоффе, хотя тот был о неведомых «учениках», что называется, ни слуху ни духу.
Вот и отправил директор ЛФТИ за точными сведениями троих своих ведущих сотрудников. Из них Курчатова – в качестве признанного экспериментатора. Он и пригласил автора статьи сначала на съезд советских физиков в Одессе в 1930 году. Где тот успешно прошёл смотр у самого «папы Иоффе» и был приглашён на работу в Ленинград.
Звали этого автора Анатолий Александров. Будущий соратник, друг, правая рука Курчатова в Атомном проекте. А затем – и его преемник на посту директора Института атомной энергии. И в деле всей жизни Игоря Васильевича.
Ещё ранее, причём в самом начале своей карьеры в ЛФТИ, И.В. Курчатов выделил и практически поставил на путь к вершинам науки другого талантливого парня – Павла Павловича Кобеко.
Павел Кобеко, сын нотариуса в Вильно, в 1924 году окончил Горецкий сельскохозяйственный институт, а в марте 1925‐го поступил на работу в ЛФТИ. Там его придали Курчатову в качестве помощника. Самого простого – «подай», «принеси», «свари олифу», «приберись тут». В ЛФТИ он пришёл рабочим, потом стал препаратором. Но довольно скоро Игорь заметил, что «уборщик» хорошо разбирается в химии. Да не просто хорошо, а с пониманием. Недолгий допрос прояснил: препаратор Кобеко имеет диплом сельскохозяйственного института, а ещё до революции успел поучиться на физико-математическом факультете Московского университета, хоть и недолго. Естественно, Курчатов втянул его в свои исследования. Кобеко показал себя с самой лучшей стороны: он отличался не только живым интересом и к своей работе, и к работе других, которым никогда не отказывался помочь, но и, как это сказано в одном из воспоминаний о нём, «необычайной расположенностью к людям». Так что довольно скоро коллегиальное сотрудничество Курчатова и Кобеко переросло в хорошую человеческую дружбу. Тем более что оба сходились и в любви к шуткам и розыгрышам, и в умении сочетать их с самой скрупулёзной серьёзностью в науке.
Кстати, последнее обстоятельство упоминают практически все, кто в те годы работал рядом с Курчатовым, – что тот, вполне на равных участвовавший в принятых в институте юморных розыгрышах, был неизменно строг и требователен в работе. Плюс обязательность и пунктуальность. Этакого по-хорошему немецкого типа. Своим доскональным отношением к характеру и результатам исследований он заставлял сотрудников нервничать и старательно подчищать, что называется, хвосты. Даже его друг А.П. Александров вспоминал впоследствии, что поначалу курчатовский стиль разговора казался ему «отвратительным». В частности, в такой ситуации: «Прецизионный магазин емкостей, а он нам был очень нужен, был только у Курчатова. И тут мы этого милого, доброжелательного, готового все отдать человека узнали с другой стороны. «Магазин емкостей, – спросил он у меня. – А для каких измерений?» Я объяснил. «А если пробьет диэлектрик, какое может быть напряжение на магазине? Не пробьет ли его? Когда начнете измерения? В три часа? Когда кончите? Ну вот и приходите за ним без четверти три, а к четырем принесете его ко мне!» [133].
И.В. Курчатов. 1930‐е.
[НИЦ «Курчатовский институт»]
Однако, признался Александров, «позже я понял, что тут нет никакой недоброжелательности, что это отражение той чрезвычайно строгой организованности работы, которая была свойственна Игорю Васильевичу».
Эту черту характера И.В. Курчатов пронёс, что называется, через всю жизнь. Спустя несколько десятилетий бывший прикомандированный к Институту атомной энергии аспирант, а позднее – член-корреспондент Российской академии наук Н.А. Черноплеков вспоминал его в 1956 году таким: «Осуществлять… переход он мог только в результате тщательного научного анализа, что было одним из главных положений Курчатовского стиля работы. А в этом анализе непременным элементом были увлекательные и детальные научные семинары.
И.В. Курчатов обладал какой-то особой способностью их проводить, не допуская снижения научного уровня, но безжалостно требуя и от основных докладчиков, и от выступающих, и от задающих вопросы физически ясного изложения своих мыслей. При этом ему удавалось вовлекать в дискуссию большинство участников семинара и весьма образными замечаниями приводить его к конструктивному результату» [447, с. 376].
Безжалостно!
Но в то же время Николай Черноплеков подчёркивает результат такой требовательности: «Семинары И.В. Курчатова были увлекательными, поучительными, продуктивными и естественными «мозговыми штурмами», так как без предельной отдачи любимому делу – физике – ни себя, ни своих коллег он не представлял. Сотрудники института и гости испытывали истинное наслаждение от участия в таких семинарах».
И далее: «Для своего ближайшего окружения и для всех людей, вовлеченных в сферу его бурной деятельности, он был образцом ученого с глубокими и разносторонними знаниями, преданным науке и ее предназначению, образцом высокой требовательности к себе и своим коллегам» [447, с. 376].
При этом, однако, обижались на Курчатова мало – его доброжелательность при строгом спросе была очевидна, а почти всегда присутствовавшая на его лице улыбка просто не давала возникнуть напряжению. Он, вспоминал Черноплеков, «был удивительно доброжелательным человеком при всей своей внешней резкости и необходимой решительности. Он глубоко уважал достоинство каждого человека, с которым его сталкивала жизнь. В конфликтных ситуациях он никогда не переходил грани делового обсуждения, не позволял себе опускаться до скандалов или оскорблений и находил, как правило, человечески приемлемые пути их разрешения. При этом он сам был скромным и обязательным человеком, защищенным высокими чувствами юмора и самоиронии».
Эту характеристику – высокую и даже «резкую» требовательность при полном уважении к коллеге, собеседнику, сотруднику – подтверждает один из наиболее близко знавших И.В. Курчатова людей, А.П. Александров: «Мне кажется, это был очень удачный выбор, определивший в конечном итоге успех всего дела. Действительно, рядом работали выдающиеся ученые, но, пожалуй, никто из них не мог так самоотверженно заниматься работой столь крупного масштаба, так увлечь собственным интересом, так зажечь огромный коллектив людей. <…>
Курчатов разворачивает непостижимо разностороннюю деятельность, вовлекая других в вихрь идей, расчетов, экспериментов. На основании тончайших измерений, лежащих на грани возможностей науки того времени, делает далеко идущие (и всегда правильные) прогнозы. Темп и напряженность поисков были на пределе человеческих возможностей. Это мог выдержать только Курчатов» [447, с. 379].
Необходимо отметить, что слова эти Анатолий Петрович произнёс для институтской газеты ИАЭ «Курчатовец», то есть обращался с ними не к посторонней публике, а к тем, кто Игоря Васильевича хорошо знал. И сказал это Александров незадолго до собственной кончины, в 1993 году, а значит, пронёс это впечатление о своём друге и начальнике через всю долгую жизнь…
А тем временем Игорь Васильевич Курчатов в сентябре 1930 года становится почти одновременно заведующим лабораторией сегнетоэлектриков и заведующим Физическим отделом ЛФТИ. Ещё его назначают начальником группы физики кристаллов и избирают руководителем оргкомитета конференции по твёрдым выпрямителям и фотоэлементам. А ещё он выпускает монографию «Электрическая прочность вещества» и пишет рефераты и обзоры для научных журналов по физике. По словам брата Игоря Бориса Курчатова, «в 1931–1932 годах Игорь Васильевич отдаёт дань новой зародившейся тогда области физики твёрдого тела – физике полупроводников. Он проводит подробные и изящные исследования» [448, с. 9].