Работы по созданию ускорителей заряженных частиц к тому времени начались уже в Харькове, в Физтехе, где над этой темой корпели добрые друзья Игоря Кирилл Синельников и Антон Вальтер.
«Папа Иоффе», исходя из сделанного им в 1928 году на украинском ВСНХ заявления, что «в первые десять лет советской власти физика концентрировалась в городах Москве и Ленинграде», что выкачало «из страны все таланты» и потому «настало время создания институтов на периферии», вообще более чем щедро поделился кадрами при «почковании» ЛФТИ. В харьковский, как тогда полагали, филиал из Ленинграда поехали такие острые и, главное, яро нацеленные на результат умы, как А.К. Вальтер, К.Д. Синельников, А.И. Лейпунский, которые и стали в УФТИ начальниками лабораторий, занявшихся ядерной физикой. Стоит добавить сюда двух блестящих теоретиков – тоже физтеховцев Л.Д. Ландау и ещё не оставшегося на Западе Г.А. Гамова.
Конечно, и в Харькове делались пока первые шаги, и речь шла всего лишь об ускорительных трубках. Но лиха беда начало – быстро нарабатывался опыт, а с харьковскими коллегами у Игоря всегда были хорошие отношения. Почти родственные. Причём не в том было дело, что Кирилл Синельников – старый друг и вообще родной шурин. И не в воспоминаниях о совместной учёбе в Симферополе или о том, как Кирилл, замеченный на V съезде физиков в 1924 году самим Иоффе и приглашённый им в Ленинград, перетащил в заветный ЛФТИ и Игоря. Об этом, разумеется, помнилось, но жизнь подобна камнедробилке, измельчающей былые события в жерновах новых, по определению принимаемых как важнейшие.
Нет, просто они – и заводной Антоша Вальтер, третья фигура их творческого и дружеского триумвирата, – очень хорошо понимали друг друга. Именно по-родному. Ибо воспоминания о былых делах и проделках действительно съёживаются, притуляясь в дальних уголках памяти, но основное остаётся всегда рядом. Только руку протяни – и вновь её коснётся тёплое, какое-то хлебное даже дыхание той атмосферы, в которой они жили, творили и дружили. И которая никуда не ушла. Как бы ни разводила их поособь неумолимая жизнь…
Особенно после того, как именно в харьковском ФТИ в 1932 году впервые в СССР и вторыми в мире учёные смогли расщепить атом.
Об этом с торжеством объявило руководство института в телеграмме на имя Сталина, Молотова и Орджоникидзе. Телеграмма была немедленно напечатана прямо на первой полосе газеты «Правда»:
Разрушено ядро атома лития.
Крупнейшее достижение советских ученых.
МОСКВА, тт. СТАЛИНУ, МОЛОТОВУ, ОРДЖОНИКИДЗЕ, «ПРАВДЕ»
Украинский физико-технический институт в Харькове в результате ударной работы к XV годовщине Октября добился первых успехов в разрушении ядра атома.
10 октября высоковольтная бригада разрушила ядро лития, работы продолжаются.
Директор УФТИ Обреимов. Секретарь парткома Шепелев.
Местком – Федаритенко [218].
Курчатов хоть и не оказался рядом с Кириллом и Антоном, когда те совместно с А.И. Лейпунским и Г.Д. Латышевым вторыми в мире расщепили ядро лития, создав великолепное событие в отечественной физике, но из переписки прекрасно знал, над чем трудятся в УФТИ. И какой там уровень и потенциал. И сразу же выехал в Харьков в первую командировку в своём новом статусе, чтобы заняться с тамошними друзьями-коллегами созданием многообещавшей высоковольтной установки. И вообще ускорительной техники.
Затем такие командировки стали ежегодными. И помимо прямого результата – харьковский Физико-технический институт не без участия молодого руководителя атомного направления из Ленинграда вошёл к концу 1930‐х в число важнейших мировых центров по ядерной тематике – Игорь Курчатов много полезного усвоил и для себя. Точнее, для сотворения технической базы для ядерных исследований в Ленинградском физтехе.
Передовица в газете «Правде» о расщеплении в УФТИ атома лития. [Из открытых источников]
Только у себя он сразу нацелился на циклотронную технику. Вместе с Михаилом Еремеевым они начали собирать ускоритель заряженных частиц с магнитом массою в две тонны. И довольно быстро его сделали – уже в 1933 году в России появился единственный тогда в мире циклический ускоритель за пределами лаборатории Лоуренса.
Правда, он был вынужденно небольшим и, как всё первое, не без недочётов. Но даже небольшой циклотрон – это уже возможность заглядывать внутрь атомов, изучать их свойства, разбивать их, наконец, расщеплять, получая новые элементы. И даже на этом, как его называли в курчатовском отделе, «циклотрончике» им удалось получить пучок протонов с энергией 350 кэВ. А затем и начать проводить собственные эксперименты на литии и боре.
Но… как всегда, появляется «но». Мало! Всё равно мало энергии у «циклотрончика»! Конечно, уже не та заёмная ампула с граммиком радона и бериллия, что долго служила в институте источником нейтронов. Но уж больно далеко этому ускорителю-первенцу до построенной в 1932 году американской машины, выводящей протоны на энергию 5 МэВ!
И.В. Курчатов (крайний слева) с коллегами около ускорительной трубки. Харьков, УФТИ, 1934 г. [132, с. 15]
Это было очевидно всем: чтобы двигаться дальше и всерьёз, нужна более совершенная техника. Причём промышленного изготовления. И Курчатов с тоже сильно прикипевшим к этой теме Алихановым тут же начали «наглеть», как это охарактеризовало (беззлобно, впрочем) руководство. То есть сразу же после первых опытов, в том же 1933 году, начали давить и доказывать, что без большого, «настоящего» циклотрона дело дальше не пойдёт. И пусть «циклотрончик» можно довести – и доводили – до энергий уровня 500–530 кэВ, но дальше-то куда? Не к американцам же ездить опыты ставить…
А значит, нужен циклотрон промышленного, так сказать, масштаба. Потому как великий Резерфорд подсчитал однозначно, что для расщепления атомов потребно разгонять протоны до энергии 1000 кэВ! То есть до одного мегаэлектронвольта.
Правда, его же ученики Джон Кокрофт (John Cockcroft) и Эрнест Уолтон (Ernest Thomas Sinton Walton) – те самые, что успели первыми до харьковчан разбить ядро лития, – добились расщепления и с пучком энергией всего 700 кэВ. Но всем понятно, что генеральный путь всё же в дальнейшем увеличении мощности пучка. А значит – энергии. И если можно допустить, что для академических опытов в Кавендишской лаборатории достаточно 700 кэВ, то генеральный курс к глубинам атома – за технологиями лаборатории Эрнеста Лоуренса в Беркли. Который, по достоверным сведениям, замахивается даже на 8 МэВ…
В.Г. Хлопин.
[Архив РАН]
В общем, Игорь Курчатов сумел доказать необходимость идти по пути американцев и строить свой большой циклотрон. Хотя бы один. Убедил. И… отправился в Радиевый институт, куда был приглашён его директором, членкором АН СССР Виталием Хлопиным.
Виталий Григорьевич позвал сотрудника «соседей», дабы тот помог довести до конца – и до ума – затянувшееся строительство и наладку здешнего циклотрона.
Изготавливать его начали в 1933 году на заводе «Большевик» после решения учёного совета Радиевого института от 1932 года. Оно, решение это, в свою очередь было инициировано Львом Мысовским, уже серьёзно знаменитым исследователем в области ядерной физики и физики космических лучей. Тот даже циклотронный зал предложил устроить прямо в своей квартире. Тем более что Л.В. Мысовский, как и многие в те годы из ведущих сотрудников Радиевого института, жил на его же территории. Так что первый в Европе циклотрон решили построить прямо в его гостиной, чтобы и сам Мысовский, который много болел и плохо передвигался (в 1939 году он умер), мог работать дома.
Можно только подивиться надёжности конструкций дореволюционных домов (а Радиевый институт разместили в 1922 году корпусе Александровского лицея на Лицейской улице) – ведь циклотрон весил 36 тонн!
А поскольку в те годы институтом ещё руководил самый портретный советский академик из старых Владимир Вернадский, то с финансированием этого решения проблем особых не было. Это не работяга ЛФТИ, которому Главнаука, а затем руководство Экономсовета при Совете народных комиссаров СССР отпустили 100 тысяч рублей на те же темы только в 1939 году…
Проблемы были со специалистами.
В самом деле, сталь какой марки должна использоваться в изготовлении, например, станин для такого аппарата? Каково должно быть конкретно качество полюсных наконечников, если обойтись без дежурного и ничего специалистам не говорящего определения «высшего»? Вакуумный канал – каково должно быть минимально допустимое давление в нём? Нулевого-то ведь не достичь никогда! Кто всё это расскажет – а главное, потом примет в качестве готового продукта – инженерам на заводах «Большевик» и «Электросила»?
И это при том, что с начальником технического отдела на «Электросиле» (и будущим главным инженером завода) Дмитрием Ефремовым складываются прекрасные отношения. Это был действительно великолепный специалист, ставший в 33 года профессором, не отрываясь от заводского производства. И он оказывал учёным всю возможную поддержку. Это, кстати, он же, Дмитрий Васильевич Ефремов, став после войны министром электротехнической промышленности СССР, буквально своими руками проводил в жизнь им же намеченную большую программу строительства в СССР крупных ускорителей.
Л.В. Мысовский.
[Из открытых источников]
Циклотрон Радиевого института в период настройки и первых испытаний. 1936–1937 гг. [196]
И.В. Курчатов (справа) за работой у первого советского циклотрона.
[Из открытых источников]
А.И. Алиханов.
[Архив РАН]
Но ведь дело-то это новое! Для всех! И при всём, как говорится, желании всё сразу не получается.
Вот и позвали Курчатова, который немедленно взял изобилующий совершенно неожиданными проблемами процесс наладки циклотрона в свои руки. И к делу подошёл по-своему. Лично формулировал заказы и передавал их изготовителям, лично мотался по заводам, лично разрешал проблемы и устранял никакими «сталинскими репрессиями» не устраняемое «авось» – разгильдяйство. И своими руками проверял, отбраковывал или принимал узлы и детали впервые осваиваемой отечественной промышленностью техники. А затем своими руками монтировал и подтягивал-дотягивал те же узлы и детали на собираемой, словно фантастическая машина из будущего, установке.