На первый взгляд вопрос больше относился к металлургам, которым на роду написано создавать новые броневые стали и необходимые для этого сплавы. Собственно, на них и наседал с заказами профильный «броневой» ЦНИИ-48 Наркомата обороны. Но нарком чёрной металлургии СССР Иван Тевосян прекрасно знал научный потенциал Физтеха ещё с конца 30-х годов, когда давал ему заказы – сначала будучи первым заместителем наркома оборонной промышленности, а затем и наркома судостроительной промышленности СССР. Так что – в особенности после сотрудничества с институтом по теме размагничивания кораблей – он нисколько не сомневался, на кого, фигурально говоря, перевести стрелки, когда военные через ГКО и Ставку поставили вопрос о бронях, способных противостоять всё более мощным германским противотанковым снарядам.
Основной проблемой в этом смысле стало появление у немцев в начале 1942 новой модификации их и без того довольно грозной «четвёрки» – танка Pz.Kpfw.IV Ausf.F2 с новой длинной (43-го калибра) 75‐мм пушкой Kw.K.40 L/43. Прошли времена таких боёв, какой дал под Ленинградом старший лейтенант Зиновий Колобанов, уничтоживший 22 немецких танка, сам получив 150 попаданий, ни одно из которых так и не пробило броню его КВ-1. Почти неуязвимые для прежних пушек-«окурков» KwK 37 L/24 наши КВ и Т-34 теперь достаточно уверенно поражались противником на основных дистанциях боя. А уж противотанковая 75‐мм PaK 40 с кумулятивным снарядом Hohlgranate и тем более 88‐мм зенитная FlaK 18/36/37 вообще были смертным приговором для советских танков, даже если попадали в усиленную лобовую проекцию.
Пропуск И.В. Курчатова в Казанский авиационный институт.
[НИЦ «Курчатовский институт»]
ЦНИИ-48 бился в этих условиях головой о стену, но ничего реального предложить не мог. Тут нужны были не столько новые брони, даже из такой замечательной бронестали, как марка М3—2, сколько новая идеология защиты танков вообще. И, уже отталкиваясь от этого, следовало создавать технологию.
Вот этим Курчатов и занялся во главе своего нового научного коллектива.
Теперешняя его лаборатория, под номером 3, располагалась в подвале Казанского авиационного института. Тоже не очень далеко от университета, ближе к Казанскому кремлю.
Основная идея – или, если угодно, та же идеология, выдвинутая Игорем Васильевичем, – заключалась в следующем. На данный момент все разумные способы усиления брони исчерпаны. Их, собственно, два и было – увеличение её толщины и улучшение физико-химических свойств.
Первый вариант упирался в жёсткие ограничения по массе танка.
Курчатов не знал – да и никто не знал ещё в 1942 году, – что немцы через два года склепают танк «Мышь» («Maus», проект 205 V2) с бронёю толщиной до 220 мм в передней части башни и 200 мм в передней части корпуса. Это было почти невероятно по тогдашним возможностям, но что это дало?
Прежде всего, то, что масса машины составила 188 тонн. Одна только башня в 55 тонн весила больше всего танка КВ-2! Этого монстра не держал ни один мост. Он разваливал под собою дороги. Так что передвигаться эта бронтозавровая «Мышь» могла только на специальных железнодорожных платформах (максимальная ширина стандартной универсальной платформы для транспортировки гусеничной и колёсной техники – 3204 мм, ширина танка «Maus» – 3710 мм). Соответственно, способность быстро вступить в бой – никакая. При серьёзной, но далеко не самой крупнокалиберной 128‐мм пушке KwK 44 L/55 получается воистину: гора родила мышь.
Кстати, при сравнимом вооружении – 122‐мм пушке Д-25Т – появившийся в конце войны советский ИС-2 имел боевую массу всего 46 тонн. Ну так и броня у него была на максимуме 120 мм.
Так что в увеличении толщины брони – тупик. Из этого Курчатов и исходил, не зная, конечно, ещё ни о «Мыши», ни об ИС-2.
По пределам улучшения физико-химических свойств броней картина похожа. В том же «Маусе» применялись целых шесть марок стали, в основном хромо-никелевые, хромо-марганцевые и хромо-никеле-молибденовые сплавы. (Тут, впрочем, сумрачный германский гений так и не угнался за ЦНИИ-48 с его выдвинутой на Сталинскую премию кремне-хромо-никель-марганец-молибденовой сталью марки М3—2).
Опять же – но! Но ещё на финской войне был зафиксирован случай, когда мелкая, вообще ни о чём по сравнению с её целью 37‐мм болванка вошла вглубь хорошей, вязкой брони КВ на 68 мм. Чуть не пробила. А с появлением кумулятивного снаряда все тогдашние бронестали превратились вообще в ничто. Бравшие Берлин солдаты вспоминали потом: мальчонка из гитлерюгенда с фаустпатроном – выстрел – в броне дырка в кулак – четыре трупа в танке.
Тоже тупик.
Курчатов пошёл по пути изменения самой конструкции бронезащиты. Первая идея – основную броню средней примерно твёрдости экранировать сверху тонкою бронёю высокой твёрдости. Стальной лист в 10–12 мм не сильно увеличивал массу танка, но зато хорошо умерял пробивную силу что подкалиберной болванки, что кумулятивного заряда.
Нет, масса всё же увеличивалась. Ладно, можно поработать и над этим. Например, рассчитать такой экран, в котором будут… дырки. Дырки не весят ничего. А если их диаметр меньше калибра снаряда, то они и дырками могут не считаться. Как рассчитал Я.И. Френкель (и даже построил на этих расчётах статистическую теорию поворота снаряда или пули), при прохождении снаряда через перпендикулярную его траектории решётку получится либо преждевременный взрыв, либо дробление болванки. Либо её поворот относительно оси траектории. Разумеется, при достаточной твёрдости и вязкости стальных элементов решётки.
Дополнившая теорию практика экспериментов, проведённых в лаборатории Курчатова, вывела близкую к идеальной технологическую формулу такой навесной брони. Она производится в форме решётки. Решёток должно быть две. Или одна двухрядная. Тогда снаряд гарантированно разрушается, не проникая в сам танк, а на основную броню воздействует практически безвредный пучок осколков, распределённый по площади.
Притом подобные решётки перспективны не только для танков. Почему бы нечто подобное, только потоньше и полегче, не применять для защиты от пуль? Пехота спасибо скажет за такой бронежилет!
Сколько там дней от апреля до августа? Четыре месяца? Да, через четыре месяца, 18 августа, уже были проведены первые полигонные испытания новой «брони ЛФТИ». Испытания показали: бронеплита толщиной 12 мм с решёткой перед нею толщиной 10 мм эквивалентна по бронепробиваемости гомогенной броне толщиною 30 мм. Разница всего в 8 мм? Да! Но только экономия в весе составила 35 %! Что оборачивалось увеличением мощности двигателя, а следовательно, скорости и манёвренности боевой машины.
Дальнейшие испытания на более толстых и более мощных бронях – гомогенных и конструкционных от ЛФТИ – показали аналогичные результаты. В том числе при применении трофейных немецких остроголовых бронебойных и подкалиберных снарядов. И те и те оставляли на плитах основной брони лишь лёгкие отметины от осколков. А экономию по весу удалось довести вообще до 50 %!
Успех? Безусловный! Но… и неудача в то же время.
Ибо дальше было то же, что и в случае с моряками при размагничивании судов.
Заказ на изготовление образцов экранированной брони был выдан 178‐му заводу Наркомата танковой промышленности. Но вместо немедленного внедрения там начались новые испытания. Формально – для отработки вопросов массового производства. А фактически решётки из готовой бетонной арматуры «гоняли» на полигоне с декабря 1942 года до конца марта 1943 года. Пока танкисты горели в степях после окружения Сталинграда.
Наконец свершилось!
«Распоряжением по НКТП указанные схемы стержневого экранирования были разработаны и реализованы каждая на пяти экземплярах танков Т-34 и Т-70…»
На пяти?!
«…и в июле 1943 г. отправлены в действующую армию».
И?..
«…но на этом следы их теряются» [303, с. 35–36].
Всё же легенды о высокой эффективности режима управления при И.В. Сталине изрядно преувеличены…
Между тем 12 июля 1943 года под Прохоровкой немцы, имеющие в распоряжении превосходившие в моменте любую советскую бронетехнику «Тигры» и «Пантеры», выбили из строя 77 % танков 29‐го танкового корпуса 5‐й гвардейской танковой армии – 153 машины из 199 участвовавших в бою. Причём 105 сожгли безвозвратно [304, табл.26]. И в результате вся 5‐я гв. ТА утратила ударную мощь. И не смогла, как планировалось, войти в прорыв и тем дать возможность Красной армии завершить Курскую битву не 23 августа, а, возможно, 23 июля. И кто знает, не кончилась бы в этом случае война на год раньше. Да хотя бы и на месяц…
Увы, следы курчатовских чудо-броней не были обнаружены, а производство их не было налажено. Зато был год 1944‐й. И год 1945‐й. И Берлин. И почти 2000 потерянных в ходе Берлинской операции танков и САУ.
И дырки в броне с кулак. И четыре трупа в танке.
И самодеятельные попытки танкистов экранировать свои машины листами жести…
Глава 4Возвращение к атому
Война войной; она, конечно, требует своего. Требует особой дани. Но то, что она очень скоро затребует атомное оружие, Курчатов предвидел давно. Ещё с того достопамятного доклада Харитона и Зельдовича в 1939 году в ЛФТИ о цепной реакции.
Собственно, это было ясно многим. Например, Игорь Тамм в том же августе 1939 года прокомментировал тот доклад в следующих выражениях: «Знаете ли вы, что означает это новое открытие? Оно означает, что может быть создана бомба, которая разрушит город в радиусе, возможно, десяти километров» [167].
Впрочем, нет. Реакция-то возможна, это ясно, но тогда большинство ещё думало примерно как Вернадский с Хлопиным: мол, деление ядра атома урана под действием нейтронов сопровождается выделением огромных количеств энергии, а значит, имеется возможность использования внутриатомной энергии для нужд человечества. О том, что эти нужды могут выразиться в оружии страшной разрушительной силы, как-то не думали.
А на том физтеховском семинаре летом 1939‐го Яков Зельдович с Юлием Харитоном представили в качестве научного доклада параметры перехода цепной реакции именно во взрывную форму. Позднее, в 1940 году, этот доклад, переработанный в научную статью, был опубликован в «Журнале экспериментальной и теоретической физики». И это вызвало серьёзную реакцию. Ибо – имена!