ормацией побудила Сергея Васильевича отринуть в сторону отрицательные заключения академических экспертов и начать работать на Бомбу.
Часть 4И всё-таки – бомба!
Глава 1Враг на пороге… с атомной бомбой?
Взатруднениях в оценке целесообразности начинать вот прямо сейчас, в труднейших условиях 1941–1942 годов, дорогостоящую разработку ядерного оружия пребывал не только Сергей Кафтанов. Но и сам всевидящий, как казалось, заместитель председателя Совета народных комиссаров СССР, курировавший работу НКВД и НКГБ, Лаврентий Павлович Берия. Притом что располагал он, в отличие от Кафтанова, не только теми мнениями, что высказывали советские учёные, но и всеми данными по атомной тематике, которые только могла раздобыть по всему миру советская разведка.
Больше всего заботила советских руководителей, естественно, Германия. О том, на какой стадии находились ядерные исследования немцев, в какой степени близок был фашистский рейх к получению полноценного атомного оружия, в Москве имели самые туманные представления. Советские разведывательные сети в рейхе носили, мягко говоря, неустойчивый характер, состояли в основном из антифашистов без разведывательной подготовки, но с преувеличенной верой в действенность антигитлеровской пропаганды. И доносили (когда могли, а могли весьма редко) до центра в основном политическую и дипломатическую информацию.
Словом, сведения о немецких ядерных разработках поступали в Москву в весьма разрозненном и ненадёжном виде. На фоне господствовавшего всегда в России преклонения перед германской наукой это формировало в Кремле и на Лубянке самые серьёзные опасения по поводу продвинутости рейха в создании атомной бомбы. И как показывают совсем недавно рассекреченные документы ФСБ, опасения эти казались небеспочвенными…
Из представленных ЦОС ФСБ протоколов допроса одного из ближайших сподвижников Йозефа Геббельса группенфюрера Вернера Вехтера (Werner Wächter) следовало, что Германия планировала применить атомную бомбу против СССР уже летом 1945 года. При этом не должна обманывать его принадлежность к аппарату министра пропаганды Третьего рейха: одновременно с должностью начальника штаба Главного управления пропаганды НСДАП Вехтер возглавлял в министерстве пропаганды генеральный реферат вооружения и строительства. И на этом посту тесно общался со специалистами в области секретного вооружения министерства вооружений Германии [450].
Правда, конкретики в данных 10 октября 1945 года в советском главном следственном изоляторе земли Бранденбург на Линденштрассе, 54 в Потсдаме показаниях было маловато. Куда меньше сочинительского лукавства и попыток увести разговор к фантастическим проектам Третьего рейха. Недаром, видно, признанный нацистским преступником и, похоже, казнённый в 1946 году Вехтер руководил у Геббельса так называемой «устной пропагандой». То есть, попросту говоря, заведовал распространением слухов через возглавляемое им Государственное управление пропаганды.
Откровенно в духе своей работы с Геббельсом по «руководству слухами» Вехтер трепался на допросе «об отдельных признаках», которые будто бы давали ему «основание полагать о возможном применении атомной бомбы в войне против Советского Союзе летом 1945 года».
То он ссылался на беседу с ним статс-секретаря министерства пропаганды Вернера Hауманна (Werner Naumann), который, «говоря о военном и политическом положении Германии на последнем этапе войны, заявил, что в скором времени должно все измениться к лучшему, и сослался на слова Гитлера, который в узком кругу доверенных ему лиц заявил: «Да простит мне бог последние 14 дней войны». То рассказывал, как статс-секретарь рейхсминистерства военной промышленности Карл-Отто Заур (Karl-Otto Saur) «по секрету» сообщил ему, что «ведётся усиленная работа по изготовлению новейшего оружия, которое в ближайшее время будет применено на фронте». И так далее, включая ссылку на самого Геббельса, который в апреле (!) 1945 года на совещании сотрудников министерства пропаганды заявил в докладе о задачах национал-социалистской пропаганды (!): «Несмотря на тяжёлые испытания, нам не следует терять присутствия духа, так как в скором времени будет применено новое оружие, которое изменит весь ход войны».
Трудно представить, какое впечатление эти откровения произвели на посвящённое в атомную тайну советское руководство, если даже в 2024 году российская пресса с огромными глазами выдохнула: «Нацистская Германия планировала применить атомное оружие против СССР в июне 1945 года!» Но, во всяком случае, по документам СВР можно легко увидеть, что за допросом Вехтера следил лично Иван Серов. А это была большая фигура в то время и в том месте – заместитель Главноначальствующего Советской военной администрации Германии по делам гражданской администрации и уполномоченный НКВД СССР по Группе советских оккупационных войск в Германии. Ну и заместитель наркома внутренних дел СССР товарища Л.П. Берии. И вряд ли товарищ Серов хранил показания соратника Геббельса в тайне от своего прямого начальника. Особенно по такому важнейшему из важнейших вопросу.
Впрочем, Лаврентий Павлович к концу 1945 года наверняка знал мнение по этому поводу Игоря Васильевича Курчатова. Тем более что тот давал своё заключение относительно возможного ядерного испытания в Германии ещё в марте.
О таком заключении его попросили из Главного разведывательного управления. Дело в том, что, судя по документам советской военной разведки, о которых уже в постсоветские времена упоминалось в прессе, первоначально в ГРУ воцарилось мнение, что немцы в феврале – марте 1945 года взорвали на секретном полигоне под Ордруфом в Тюрингии именно атомную бомбу. Или даже две. Уж больно убедительной была описанная в разведсводках картина, а как на самом деле будет выглядеть ядерный взрыв, не знал ещё никто на планете. И ради большей ясности начальник ГРУ генерал-лейтенант Иван Ильичёв запросил консультацию у И.В. Курчатова, переправив ему такое донесение:
В последнее время немцами проведено в Тюрингии два крупных взрыва. Они произошли в лесном массиве в условиях строжайшей секретности. На расстоянии 500–600 метров от эпицентра взрыва лежали сваленные деревья. Возведенные для испытаний укрепления и строения были разрушены. Военнопленные, находившиеся в месте взрыва, погибли, причем в ряде случаев от них не осталось следов. Другие военнопленные, находившиеся на некотором расстоянии от эпицентра взрыва, получили ожоги на лице и теле, степень которых зависела от расстояния их нахождения от центра… Бомба содержит предположительно уран-235, и ее вес равен двум тоннам… Взрыв бомбы сопровождался сильной взрывной волной и образованием высоких температур. Кроме того, зафиксирован значительный радиоактивный эффект. Бомба представляла собой шар диаметром 130 сантиметров [451].
Для Курчатова эта информация была исключительно интересной. Он ведь тоже в марте 1945 года не знал состояния ядерных исследований в нацистской Германии – в разведсводках, с которыми он знакомился, данных об этом было крайне мало. Потому что их вообще было крайне мало, и к тому же – крайне малой достоверности. Даже в ноябре 1944 года в утверждённом начальником 1‐го управления НКГБ СССР П.М. Фитиным плане мероприятий «по агентурно-оперативной разработке «Энормоз» о состоянии дел по Германии говорилось довольно уныло: «Точных данных о состоянии научной разработки проблемы «Энормоз» в этой стране у нас не имеется. Имеющиеся сведения противоречивы. По одним из них, немцы добились значительных результатов, по другим – Германия при ее экономическом и военном положении не может вести сколько-нибудь серьезных научных работ в области «Энормоз».
Известно, что работы ведутся учеными: Хайсенбергом, Вейзаскером, Ханом, Эзау и др.» [460].
Поэтому естественно, что глава Атомного проекта СССР живо заинтересовался столь сенсационным, как сказали бы в более позднее время, материалом ГРУ из Германии:
30 марта 1945 г.
Совершенно секретно
(Особой важности)
Материал исключительно интересен. Он содержит описание конструкции немецкой атомной бомбы, предназначенной к транспортировке на ракетном двигателе типа «Фау» [330, с. 260].
Тем более что приводимые разведкой данные представляются Курчатову вполне правдоподобными. В итоге, правда, он делает скорее отрицательное заключение на предположения разведки:
…на основании ознакомления с материалами у меня не осталось полной уверенности, что немцы действительно делали опыты с атомной бомбой. Эффект разрушения от атомной бомбы должен быть большим, чем указано, и распространяться на несколько километров, а не сотен метров. Опыты, о которых идет речь в материалах, могли быть предварительными и делаться на конструкциях, предназначенных для атомных бомб, но без снаряжения ее ураном-235…
…
Трудно себе представить, что какое бы то ни было воздействие гамма-лучей или нейтронов могло существенным образом изменить взрывные свойства урана-235…
И. Курчатов
30 марта 1945 г. Экз. единст. [330, с. 260–261].
Скорее всего, именно такое заключение от наиболее авторитетного тогда в Союзе специалиста по атомному оружию послужило достаточно быстрому осознанию «теми, кому положено», что никаких ядерных взрывов в Тюрингии не было.
А была, по всей вероятности, дезинформационная операция аппарата СД ломающегося в последних корчах гитлеровского режима с целью припугнуть СССР и его западных союзников пресловутым «вундерваффе», «чудо-оружием». Или хотя бы приостановить их наступление, чтобы в паузе суметь договориться с США и Британией о сепаратном мире. Тем более что даты квазииспытаний поразительно чётко коррелируют с датами тайных переговоров разведок США и Великобритании с представителями СС и вермахта в ходе операции «Санрайз/Кроссворд». А в аппарате Гиммлера прекрасно знали о начатых ещё осенью 1944 года аппаратом Даллеса поисках в Германии людей, в свою очередь ищущих контакты на предмет сепаратных переговоров об условиях прекращения военных действий в Западной Европе. Кроме того, после разоблачения адмирала Канариса в РСХА хорошо отдавали себе отчёт о широких возможностях британской разведки в Германии и вполне могли попытаться через неё выложить в подлинном смысле слова «ядерный» аргумент на стол переговоров в Берне.