…Наркомцветметом (т. Ломако) …Задание заводам не дано из-за непредставления заказчиком спецификации.
…Наркомфином… Тов. Алиханов сообщил, что им еще не представлены спецификации из-за отсутствия чертежей… [141, с. 311].
Критика, в том числе и в адрес лично Курчатова, по тем временам крайне жёсткая. Хотя ему было что доложить:
В Москву доставлено лабораторное оборудование из Казани, Ленинграда, Еревана… Собраны две действующие установки для регистрации быстрых частиц, изготовлена… центрифуга для разделения изотопов, выполнен технический проект электромагнита циклотрона и разгонной камеры к нему, рассчитаны и собираются 3 радиотехнические схемы для изучения процесса расщепления урана нейтронами…
Лабораторией были собраны образцы графитированных электродов с ряда заводов СССР… и производится сейчас анализ степени их чистоты. Кроме того, ведется подготовка к опытам на смеси одной тонны урана и 10 тонн графита с целью определения элементов уран-графитового котла.
Очень важным результатом, который был получен Лабораторией на основе разработки некоторых замечаний английского материала, является возможность создания бомбы из эка-осмия, который будет образовываться в котлах, работающих на обычном уране…
Задачи первой очереди решены [82, с. 391–396].
Но оптимистичный в целом тон доклада не мог никого обмануть. «Первая очередь» – это лишь достаточно поверхностные данные и заключения. Зачерпнули снег пригоршней – а далее ещё целый сугроб.
И конечно, не обманывал сам себя и сам директор ядерной Лаборатории: настоящие глубинные исследования только ещё предстоит организовать.
В центре всех усилий – цепная реакция. Контролируемая, в котле, или взрывная, в бомбе, – это уже техника. Пока что должны разобраться с нею в деталях. Чтобы затем построить наиточнейшие модели. Для этого нужно измерить основные ядерные константы. Теоретики на этой основе построят сначала приблизительные, но по ходу исследований всё более точные модели.
Параллельно выстраиваем теорию котла, в котором будем держать цепную реакцию на привязи. Как то: необходимые материалы, их качество и чистота, их взаимодействие, их поведение при реакции – изменение свойств и прочее; сама конструкция, её параметры и инженерно-технологические особенности.
Третья параллель – теория Бомбы. Какое количество вещества будет критическим, какая необходима чистота его, каким должен быть заряд по форме, как обеспечить отсутствие несанкционированного контакта между подкритичными блоками и как обеспечить их быстрое соединение в критическую массу при контакте санкционированном. Кстати, сколь быстрым должно быть это соединение, дабы реакция приняла взрывной характер? Как и чем заизолировать взрывчатое вещество, дабы оно не «разбрасывалось» нейтронами зря?
Четвёртая параллель – КИПы. Контроль-измерительная аппаратура. Здесь теория и инженерия идут рука об руку. Дело мы имеем с новейшим разделом физики; соответственно, приборы нужно создавать едва ли не с нуля.
Пятая параллель – хотя не параллель уже, а общее поле над всеми теориями и исследованиями: опыты, эксперименты, измерения и практика. Всё просто и необходимо: кто-то (Панасюк?) опытным путём подбирает оптимальные условия размножения нейтронов, кто-то (Фурсов?) занимается расчётами надкритических систем, кто-то (Бабулевич?) делает проект системы регулирующих стержней для управления реакций, заодно подбирая наиболее подходящий материал для них. А кто-то (Гончаров?) тестирует образцы графита на предмет наибольшей чистоты.
А ещё Курчатову нужно прояснить теорию и практику по 94‐му элементу. Из разведматериалов в принципе понятно, что его можно использовать в качестве взрывчатки для бомбы вместо урана-235. Если верно, что их свойства совпадают, это наполовину упрощает задачу выяснить, что нас ждёт и каким будет состояние урана в бомбе в начале развития взрыва. Но как проверить эти свойства, когда для этого не хватает собственной экспериментальной базы? Как выяснить, какие данные верны в противоречивых донесениях об американских работах?
Был бы котёл – наработали бы какие-то количества этого вещества. Только до котла ещё далеко. Какие-то микроколичества можно получить на циклотроне. А чтобы тот собрать, нужно изготовить ускорительную камеру, немалое количество деталей, поставить систему охлаждения магнитных обмоток. Сборку циклотрона Леонид Немёнов обещал закончить за 16 месяцев. Но не в подвале же!
Не хватает и теоретической базы. Некому осмысливать даже то, что получает брат Борис в подвале. Нужны, очень нужны теоретики – ведь от этого будет зависеть дальнейшее развитие процесса и разрушительная способность бомбы.
Но нет теоретиков. Кроме тех, что и так пошли за Курчатовым. Не получила Лаборатория № 2 поддержки научной общественности. Не только в силу секретности, но и потому, что те, кто знал о её задачах, считали Курчатова директором и академиком исключительно по кремлёвской протекции: тот же Капица во время выборов в Академию успел со многими на эту тему пошептаться…
Почва там была, что называется, и без того унавожена: ещё в феврале 1943 года руководство АН СССР было изрядно огорошено выбором Инстанцией на пост главы Атомного проекта простого завлаба. Нонсенс!
После лёгкого тычка от Кафтанова АН СССР это решение утвердила. К тому же тогда академическое начальство ещё вполне резонно полагало, что Академия станет «генеральным подрядчиком» в создании Бомбы. Что сможет новоявленная Лаборатория без участия других институтов? Вон сколько Хлопин на свой РИАН берёт. А есть ещё и Капица с ИФП, и Вавилов с ФИАНом, и Семёнов с ИХФ. Это если только о физиках говорить, не считая ещё химиков, геологов, горняков, материаловедов и прочих учёных, без которых такое дело точно не обойдётся.
Заключение И.В. Курчатова по развединформации о возможности использования уран-гидрида-235. [Предоставлено СВР РФ]
Распоряжение Президиума АН СССР № 132 о предоставлении Лаборатории № 2 пользоваться правами института АН СССР. 05.02.1944 г. [Архив РАН]
Конечно, не обошлось. Однако в марте 1943 года академическое начальство ещё не ведало того, о чём узнало к сентябрю: ни одного реального инструмента для управления Лабораторией № 2 правительство Академии наук не предоставило. И когда это решение дошло до Нескучного сада, там оскорбились. Получается, что Курчатова поставили фактически над Академией – непосредственно под правительство. Да ещё и отдали ему полное право кадрово «раздевать» её институты…
Ситуация сложилась гротескная. Ситуация обманутой жены, сказали бы на бытовом уровне. С одной стороны, в глазах академиков лаборатория – не институт. Лабораторий самостоятельных не бывает. А предложение Первухина образовать для Курчатова научный институт по урану академическими авторитетами было отвергнуто на том основании, что Курчатов никогда прежде институтом не руководил.
Лишь в 1944 году руководство АН СССР смирилось с тем, что Курчатов – полноценный директор. Когда наконец по прямому распоряжению со Старой площади признала за Лабораторией № 2 права научного института.
Но в 1943 году заинтересованность властей в академическом росте Курчатова играла скорее против него.
С Академией Игорю Васильевичу не везло. Кандидатуру его в члены-корреспонденты выдвинули в 1938 году. Всё у него подходило: статьи выходят регулярно, есть две монографии, два учебника, два патента, сделан значительный вклад в развитие ядерной физики. И серьёзное открытие совершено – изомерия атомных ядер. Выдвигали его сразу два института – ЛФТИ и ЛГПИ.
Однако имя его из представленных к выборам на общем собрании АН СССР в 1939 году списков просто… выпало. На этапе отбора в Отделении математических и естественных наук Курчатова тихо, без обсуждения, забаллотировали. В членкоры прошёл Алиханов.
Возможно, на следующих выборах Игорь Васильевич прошёл бы, но началась война. Новые выборы в состав АН СССР наметили на 1943 год, когда немцев уже гнали назад. И тогда по Отделению физико-математических наук его академик-секретарь Абрам Фёдорович Иоффе назвал две кандидатуры в академики: А.И. Алиханова и И.В. Курчатова. Причём последнего – минуя ступень члена-корреспондента.
И всё бы хорошо, но на две кандидатуры в Отделении оказалась только одна вакансия.
И тут вмешалась Инстанция.
С.В. Кафтанов сообщил в Академию наук 21 мая 1943 года, что его комитет «поддерживает решение ОФМН о выдвижении кандидатуры И.В. Курчатова в действительные члены» и «считает его одним из наиболее достойных кандидатов в академики». Со своей стороны, кто-то запустил слух, что товарищей академиков побыстрее принять И.В. Курчатова в свой круг попросил (!) сам товарищ Сталин. Возможно, за этим слухом стоял А.Ф. Иоффе, намекнувший, что соответствующее пожелание выразили с сами-понимаете-какого верха.
Академика Капицу это возмутило. Он буквально наскакивал на Иоффе, требуя от того документального подтверждения пожелания ЦК. Издевался, конечно: никаких письменных распоряжений на эту тему Инстанция, понятно, давать не собиралась.
Очень горячо – чтобы не сказать бешено – агитировал против Курчатова академик Тамм. Не то чтобы Игорь Евгеньевич был доктринальным его противником. Он просто в ту пору был очарован Алихановым, который в обворожительной манере рассказывал про свои открытия в электрон-позитронных парах, про недавние наблюдения за космическими лучами на Кавказе и обещал открыть в них немало новых элементарных частиц.
В отличие от коллеги, Курчатову рассказать было особо нечего: прежние его открытия все знали, а чем он теперь занимается, всем знать было вовсе не положено.
И физики нахмурились. Даже Иоффе под настырным давлением Капицы заколебался на заседании отделения между двумя кандидатурами.
В академики избрали Алиханова.
Сталин, по чьему логичному указанию сделать И.В. Курчатова академиком – для увеличения его веса в научной среде – того и выдвинули в действительные члены АН СССР, на этот тихий демарш ничего не ответил. Но президент Академии В.Л. Комаров вдруг сразу же отнёсся к заместителю председателя Совнаркома академику же А.Я. Вышинскому с сообщением, что «на прошедших выборах остались незамещенными три вакансии действительных членов». Не пояснив, правда, как они возникли. И поручил – как члену Академии наук – войти в правительство «с представлением об использовании этих трех вакансий…». [343].