определенные обстоятельства. Среди них такие, как: «…еще в октябре 1942 г. в Радиевом институте могли бы быть начаты лабораторные работы по термодиффузионному разделению изотопов и изготовлению металлического урана. Однако до сих пор, несмотря на указания секретаря Татарского обкома ВКП(б) т. Колыбанова и обещания о предоставлении соответствующего помещения к 10.Х.42 г., оно до настоящего времени не передано Академии наук». Или: «…несмотря на неоднократные обращения в Правительство, завод до сих пор не получил ожидавшихся указаний».
Приводились и такие: «Несмотря на Ваше распоряжение срочно вызвать члена-корреспондента Академии наук СССР т. Алиханова из Еревана в Москву, его приезд осуществился лишь через полтора месяца из-за непредоставления места в самолете в г. Ереване и г. Тбилиси». Или: «Задержка в развертывании физических исследований произошла также из-за непредоставления места в самолете для вылета из Ленинграда т. Г.Н. Флёрову с отобранным им спецоборудованием».
Отсюда – прямое воззвание к Вячеславу Молотову, куратору Атомного проекта и второму после вождя лицу в руководстве страны: «Из изложенного видно, что повышение темпов работы и завершение ее в предположенные сроки невозможно без Вашего вмешательства» [141, с. 298].
Справки, записки, доклады В.М. Молотову за 1943 год пестрят такими пассажами: «Указанное постановление Государственного комитета обороны выполняется неудовлетворительно… Выполнение этих мероприятий затянул… К проектным работам фактически не приступал… Назначенный… на место не выехал… Строительство… материалами не обеспечено…»
И так далее, и тому подобное.
Понятно, что у причастных, а тем более такого ранга, как Курчатов, лиц появлялись крайне неприятные вопросы: что же это за система выросла вокруг Атомного проекта, если она не реагирует на указания второго лица государства? И ответ был очевиден: структура, созданная под товарища Молотова, механизмами исполнения его воли не обладала.
Товарищ Молотов виноват?
Возможно. Судя по документам той поры, реально Атомным проектом у него занимался секретариат. А что такое секретариат, знают все профессиональные руководители. Это прежде всего справка.
А системы работают на приказах.
Правда, от имени В.М. Молотова в Атомном проекте управлял М.Г. Первухин, имевший полномочия аж от самого Совета народных комиссаров. Казалось бы, выше уже некуда. Но как раз на этом уровне выявлялось важное «но». Дело в том, что любой администратор делает свою работу не сам. Он – голова. А его руки – это опять-таки аппарат.
Аппарат, что служил «руками» Михаила Первухина как заместителя Молотова и наркома, не имел необходимых компетенций и компетентности для непосредственного сопровождения Атомного проекта. Первухин был бы прекрасным, разумным куратором уже работающей структуры. Каким он и стал, когда всё заработало. Но на первых порах, когда путь к Бомбе только начинался, ни его самого, ни его аппарата было недостаточно для, образно говоря, акушерского участия в рождении сразу нескольких секторов науки, технологических областей и отраслей промышленности. Отсюда констатации в докладах Молотову, что Первухин и Кафтанов «самоустранились», «не уделяют» и т. д.
Нет, они не самоустранились. У них – увы! – были просто «руки коротки». И не мог Первухин подобно Рошфору в старом французском фильме про трёх мушкетёров воскликнуть: «Мы их удлиним!»
У него не было шпаги…
Вообще у Проекта не хватало человека со шпагой. Или с дубинкой, что более адекватно тем временам.
А такой человек был. И все его знали.
Глава 4Товарищ Берия
Год 1944-й пошёл примерно по тому же сценарию, что и 1943‐й, – что-то делается, и вроде бы немало, но не выходит за рамки академических экспериментов. Практическое осуществление Бомбы всё так же далеко, как и два года назад.
Это было ясно и Первухину, и Курчатову. Назревал трудный, но откровенный разговор. Протокол не вёлся, подробности остались недоступными, но вывод оказался очевиден: «Чтобы догнать заграницу, мы должны поставить разработку проблемы урана на положение важнейшего государственного дела, не менее крупного и важного, чем, например, радиолокация» [330, с. 73].
Зафиксировано это положение не где-нибудь, а в собственноручном письме М.Г. Первухина товарищу И.В. Сталину, переданному в его секретариат в мае 1944 года.
Можно сделать также второй вывод – о состоянии Михаила Георгиевича к тому времени, коли он решился обратиться непосредственно к вождю через голову собственного начальника.
К письму Первухин приложил справку И.В. Курчатова «О состоянии работ по урану на 20 мая 1944 года». В ней глава Лаборатории № 2 констатировал, что их работа «не имела поддержки и в общественном мнении среди ученых, не посвященных, по соображениям секретности, в ход дела и зараженных недоверием к его осуществлению».
Результаты были сформулированы так:
За истекший год Лаборатория № 2 Академии наук СССР проверила теорию действия диффузионной машины и, кроме того, пыталась найти другие методы выделения урана-235. Теория оказалась правильной, а лучших методов выделения найти пока не удалось.
В 1943–1944 гг. у нас велись также работы по получению шестифтористого урана – вещества, которое ранее в СССР не вырабатывалось. Эта задача была успешно решена НИИ-42 Наркомхимпрома, на основе работы которого ГСПИ-3 Наркомхимпрома выполняет проект специального цеха шестифтористого урана при заводе № 148 с производительностью 100 кг вещества в сутки. Проектные работы будут закончены к 1 июля 1944 г. <…>
За истекший год в Лаборатории № 2 был выполнен ряд важнейших исследований по физике процесса в котлах; Институт редких металлов Наркомцветмета разработал способы получения зернистого металлического урана, на основе которого к концу этого года должен быть спроектирован специальный цех на заводе «А» для переработки всех добываемых у нас солей урана на металлический уран; на Московском электродном заводе проводится изготовление опытных партий чистого графита, давшее обнадеживающие результаты. Таким образом, многие трудные вопросы уже решены. Практическое осуществление уран-графитового котла откладывается, однако, на неопределенный срок из-за отсутствия в нашей стране нужных для котла количеств (50–60 тонн) урана. В 1943 году было добыто только 1,5 тонны урановых солей, в 1944 году намечено получить 4 тонны, но пока план не выполняется. Месторождения урана разведаны у нас плохо. <…>
Из изложенного видно, что, хотя использование энергии урана и связано с решением труднейших задач, опасность применения атомных бомб и энергетические перспективы атомных котлов настолько существенны для государства, что всемерное развитие работ по урану является настоятельно необходимым.
Прошу Вас поручить рассмотреть вопрос о дальнейшем развитии этих работ.
Начальник Лаборатории № 2 Академии наук СССР академик И. Курчатов [330, с.74–77].
Как видим, не бог весть какие достижения. Особенно на фоне проведённых и готовящихся наступательных операций на фронте в мае 1944 года.
Учёные проверили теорию действия некоей машины, но проекта её нет; исследовали физику процесса в котлах, но котлов нет и не будет неопределённое время; чистого графита – только опытная партия; урана – крохи, план его добычи не выполняется, месторождения не разведаны; возможности по тяжёлой воде только определяются.
Однако адресат обоих обращений промолчал. Во всяком случае, судя по журналам записи лиц, которых принимал глава ГКО, М.Г. Первухина по этому вопросу не приглашали.
Однако, похоже, Курчатов с Первухиным полагали, что все резервы по времени для Проекта исчерпаны. И уже на следующий день письма с тем же содержанием были отправлены В.М. Молотову и Л.П. Берии как заместителю председателя ГКО. Разве что с другим окончанием: «Прошу Вас рассмотреть данный вопрос и принять меня совместно с академиком Курчатовым для более подробного доклада. Аналогичная записка с подробным докладом академика Курчатова мною направлена товарищу Сталину».
А 10 июля Первухин вместе с Курчатовым пишет ещё одно обращение к Берии – видимо, тот проявил заинтересованность и попросил пояснить ряд моментов.
Пояснения были даны:
Проведенные до настоящего времени теоретические, расчетные и экспериментальные работы по проблеме урана позволили определить пути технического использования внутриатомной энергии.
1. Имеющийся теоретический материал позволяет уже сейчас приступить к техническому проектированию уран-графитового котла и котла «уран – тяжелая вода». Это проектирование должно иметь в виду не только и не столько использование новых энергетических возможностей атомных котлов, как образование в результате происходящих в котлах реакций атомного взрывчатого вещества – плутония.
Параллельно с проектными работами необходимо готовить материалы, которые должны быть использованы при постройке котлов. Для осуществления уран-графитового котла требуется 500 тонн чистого графита и 50–70 тонн металлического урана. Для осуществления котла «уран – тяжелая вода» требуется 2–4 тонны тяжелой воды и несколько тонн урана.
С 1943 года по решению ГОКО возобновлена добыча урана в СССР, но добываемые количества ничтожно малы. За все время было получено только около одной тонны урановых солей. Разведанные в СССР запасы урановых месторождений немногочисленны и бедны содержанием урана (около 0,1 %).
Чистый графит не вырабатывался до настоящего времени, и только в 1944 году начато опытное получение небольших количеств этого материала на Московском электродном заводе.
Тяжелая вода до настоящего времени в СССР не вырабатывалась.
Из сказанного вытекает необходимость создания сырьевой базы урана, графита и тяжелой воды в СССР. <…>
…Ближайшей задачей является создание опытной диффузионной установки и разработка проекта диффузионного завода для получения урана-235. Решение этой сложной задачи требует опытной разработки специальных компрессоров и специальной сетки с малыми порами, для чего необходима организация хорошо оборудованного опытного завода… Получение урана-235 диффузионным методом производится из шестифтористого урана, вещества, для промышленного производства которого необходимо построить специальный цех.