м центрифугирования и получения тяжёлой воды. Поскольку этого было много, а растущая отрасль требовала ещё больше, то в 1947 году было решено создать на базе Инцветмета специальный технологический научный центр. Он получил обозначение «НИИ-9», а возглавить его поручили переведённому с 12‐го завода в Электростали академику Андрею Бочвару.
Ну а само промышленное производство металлического урана было организовано в подмосковной Электростали, на базе завода № 12 Наркомата боеприпасов. Разумеется, сразу тут дело не пошло; довольно долго не могли получить уран нужной чистоты, хоть предложенная и разработанная З.В. Ершовой установка давала лучшие результаты, нежели немецкая. Решение нашлось в то ли философской, то ли идеологической максиме, сформулированной в XIX веке: соедините русское и германское хоть что-либо – и этому не сможет противостоять ничто в мире. А без философии если, то для изготовления нужного продукта из германского чернового урана оказался полезным «впрыск» в 12‐й завод дюжины затрофеенных немецких атомщиков. Под руководством родившегося в России немца Николауса Риля. Того, кто смог ещё в 1943 году получить в уже смертельно раненной Германии семь тонн металлического урана.
Симбиозом это назвать можно было вряд ли. Но по факту сотрудничество немецкого радиохимика (и, кстати, изобретателя люминесцентной лампы), работавшего под Гитлером, Николауса Риля и русского металлурга, бывшего политического зэка-«вредителя», а ныне директора завода Анатолия Каллистова дало блестящий результат. И главное, быстрый: если американцы необходимое количество металлического урана необходимого качества вырабатывали 23 месяца, то русские с немцами управились за шесть.
Кстати, о пленных немецких учёных. Их было довольно много, что участвовали в советском Атомном проекте. Пусть и не добровольно – принцип «Горе побеждённым!», особенно после той войны на уничтожение, что повели в России гитлеровцы, никто не отменял, – но работали и жили они в достаточно комфортных условиях. Не то что не в лагерях – в собственных квартирах! С собственными семьями, с привезённой своей обстановкой, мебелью, книгами, музыкальными инструментами, даже картинами. Им платили высокие зарплаты, они получали хорошее питание. Ну и по результатам труда самые хорошо постаравшиеся были щедро вознаграждены.
Манфред фон Арденне.
[Из открытых источников]
Например, руководивший так называемой лабораторией «А» Манфред фон Арденне дважды удостоился Сталинской премии, а Николаус Риль (Nikolaus Riehl) в дополнение к такой же премии стал и вовсе Героем Социалистического Труда. Особенно пикантно это звание должно было звучать в Мюнхене, если Риль его не скрывал. Там он, выпущенный в апреле 1955 года в ГДР и через месяц утёкший оттуда в Западную Германию, работал в Техническом университете на исследовательском ядерном реакторе FRM, к тому же построенном американцами.
В отличие от американцев, у которых что на ядерный, что на ракетный проект собственных кадров (чтобы не сказать – мозгов) не хватало, в СССР «трофейные» немцы руководили не проектами, а вспомогательными направлениями. Правда, руководили и работали крайне полезно.
Лаборатория «А» бывшего штандартенфюрера СС, кавалера Рыцарского креста с дубовыми листьями барона Манфреда фон Арденне занималась созданием центрифуг для разделения изотопов урана, разрабатывала технологии электромагнитной диффузии и молекулярного разделения урана, а также методы изготовления пористых мембран для разделения изотопов, что так нужны были И.К. Кикоину.
Поначалу его привезли в Покровское-Стрешнево, но там они с Кикоиным оказались в ситуации двух медведей в одной берлоге. Двух академически вежливых, но – медведей. Так что вскоре лаборатория Манфреда фон Арденне переехала в Сухуми, где сам он с семьёю жил в прелестном жёлтеньком двухэтажном особняке, окружённом пальмами и прочей субтропической фауной дендрария. И наверное, завидовал своему коллеге Густаву Герцу (Gustav Ludwig Hertz), научному руководителю соседней лаборатории «Г», который вообще жил в доме, который ему построили по его собственному плану на берегу Чёрного моря…
Вообще, немцы, в представлении и так не обиженных материальным достатком советских атомщиков, буквально купались в роскоши. Не все, конечно, те 7 тысяч «волонтёров», что оказались в распоряжении Курчатова. Хотя и те отнюдь не бедствовали. Но вот лично фон Арденне, например, по твёрдо ходившим в отрасли слухам, получал зарплату в 10,5 тысячи рублей. Побольше Курчатова!
Кроме того, быт германских специалистов украшали и прекрасные переводчицы. Насчёт поголовной прекрасности неизвестно, да и вкусы в каждом времени разные; но переводчицы – без всяких кавычек: выпускницы Военного института иностранных языков Красной армии. И досуг немецких учёных они украшали тоже без всяких кавычек – недаром более двух десятков их уехали затем в Германию в качестве жён своих «опекаемых». Кое-кто – уже и с детьми.
Здесь же, в дендрарии, расположилась и территория объекта «А», в прошлом санатория ВЦИК «Синоп», в будущем НИИ № 5 и позднее – Сухумского физико-технического института. Чудесный климат, обросшие зелёной щетиной горы, море в двух шагах, и на здешнем пляже не бродят чёрные местные свиньи… Что ещё нужно учёному, чтобы безудержно творить? Разве ещё чтобы жена по вечерам уютно музицировала – так вот он, рояль, русские его тоже из дома в Берлине привезли.
Кстати, фон Арденне фактически пленным не был. Уже 10 мая 1945 года он сам написал письмо И.В. Сталину, в котором уверял, что будет «с особой радостью приветствовать совместную работу моих оставшихся вполне работоспособными институтов с центральными научными учреждениями СССР».
Заявление это стало следствием «четверного пакта», заключённого в тайном порядке самим фон Арденне, а также нобелевским лауреатом Густавом Герцем, директором Института физической химии и электрохимии Петером Адольфом Тиссеном (Peter Adolf Thiessen) и директором Института физической химии при Берлинской высшей технической школе Максом Фольмером (Max Volmer). Договор заключался в том, что тот, кто первым вступит в контакт с русскими, предложит им сотрудничество от имени всех – дабы уберечь свои институты, продолжить их работу и избавить себя от преследования за службу гитлеровскому рейху.
Так что всё было добровольно, тем более что русских солдат приятно впечатлил написанный по-русски плакат: «Мы приветствуем Красную армию!» В профессиональный контакт с немецким учёным 10 мая 1945 года вступил Василий Махнёв в сопровождении Исаака Кикоина, Льва Арцимовича и Георгия Флёрова.
Корпус объекта «А».
[Из открытых источников]
Вернувшись домой в 1955 году, Манфред фон Арденне остался в ГДР, где в бывшем фамильном имении в Дрездене создал научно-исследовательский институт, вложив в него собственное состояние. А позднее написал книгу воспоминаний с говорящим названием: «Счастливая жизнь для науки и техники».
Скончался он уже в новой исторической реальности и для Германии, и для России – в 1997 году…
Николаус Риль, после того как в 1950 году закончил свою работу в 12‐м заводе, наладив там выпуск чистого металлического урана (его в Электростали производили уже почти тонну в сутки), возглавил лабораторию «Б» на базе санаторий «Сунгуль» (ныне город Снежинск). Здесь он занимался изучением воздействия радиоактивных излучений на живой организм и разработкой способов защиты от радиации.
Риль тоже был своеобразным отражением – отражением Манфреда фон Арденне. До войны он работал у того в лаборатории в пригороде Берлина Лихтерфельде, они вместе сотрудничали с берлинской компанией «Ауэр-Гезельшафт», откуда вместе же плавно ушли в германский урановый проект. Кстати, Риль не подтверждает, что его неудача объясняется тихим саботажем немецких ядерщиков; исследователь, обладающий научным любопытством или заинтересованный техническими новшествами, писал он позднее, едва ли сможет устоять перед очарованием такого проекта. Потому «вялый ход работы над урановым проектом» он объяснял «относительно слабым интересом к проекту со стороны интеллектуально примитивного Гитлера и его людей».
Но если фон Арденне сдался советским властям добровольно, то Риль – добровольно-принудительно. Его тоже нашли поисковики НКВД в сопровождении Арцимовича, Флёрова и Харитона; он был приглашён на 10 минут в штаб советской оккупационной администрации, но в итоге, по его словам, те 10 минут превратились в 10 лет. Однако сохранённые им запасы урана в Ораниенбаумским заводе (12 тонн!), где он работал, а также 100 тонн оксида урана Риль передал советским сам. И в Союз поехал сам, хоть и не хотел. Очевидно, доводы советской стороны были убедительны.
Они ещё раз поработали с фон Арденне вместе – уже в Сухуми, где Риля «выдерживали» после Сунгуля, пока не остынут самые горячие секреты его работы в лаборатории «Б». Вместе они вернулись домой, подписав условие, что останутся в ГДР. Вот только Риль этого условия не выполнил.
А книжку воспоминаний своих он назвал «Десять лет в золотой клетке».
Николаус Риль.
[Из открытых источников]
Лаборатория «В» была организована в Обнинске. Её научным руководителем стал профессор Рудольф Позе (Rudolf Heinz Pose), также один из первых германских ядерщиков. Этот человек истово служил рейху на научной стезе, причём, в отличие от многих коллег, именно Третьему рейху и, похоже, искренне: ещё в ноябре 1933 года он вступил в штурмовые отряды СА, а в 1937‐м стал членом НСДАП.
Позе с 1939 года участвовал в германском урановом проекте, исследуя превращения элементов и параллельно с Флёровым и Петржаком открыв спонтанное деление урана в том же 1940 году.
С 1941 года он работал в Лейпциге, где Гейзенберг и Дёпель (Georg Robert Döpel) строили экспериментальный ядерный реактор. Тот самый, который по неизвестной причине взорвался; но что любопытно – в тот момент, когда температура в реакторе начала повышаться, рядом с ним находился только Рудольф Позе.