Так что не сюрприз, что грамотный рабочий Борис Ванников вступил в 1916 году в очень популярную тогда Партию социалистов-революционеров. Правда, в следующем году из неё вышел, в 1918-м стал красноармейцем, а в 1919-м вошёл в ряды РКП(б), уже находясь на подпольной работе в Баку и Тифлисе.
После занятия Азербайджана 11‐й Красной армией в 1920 году был переведён из РККА в Наркомат Рабоче-крестьянской инспекции РСФСР. В 1921 году выехал в Москву, где стал учиться в Московском высшем техническом училище (МВТУ). Там Ванников успел получить настолько неплохое техническое образование, что уже в годы работы над Атомным проектом академик Юлий Харитон отмечал: это – «блестящий инженер», который умел найти общий язык с большим коллективом учёных.
В 1937 году Борис Ванников становится заместителем наркома оборонной промышленности, а в 1939‐м – наркомом одного из осколков разделённого НКОП, Наркомата вооружений СССР.
А в 1941‐м он угодил в тюрьму…
До сих пор у историков так и нет ясности, что реально было предъявлено Ванникову. По общему мнению информированных современников, он вполне уверенно справлялся со своей работой. Но 7 июня 1941 года нарком был отстранён от должности и арестован. По одной из популярных – но, кажется, наименее обоснованной – версий, его взяли как участника «военной заговорщической организации». Это было то самое дело, по которому в октябре 1941 года расстреляли генералов Я.В. Смушкевича, Г.М. Штерна, П.В. Рычагова – всего двадцать военных.
По другой версии, самого Ванникова, более похожей на правду, его упекли в подвал стакнувшиеся на базе принятия на вооружение 107‐мм пушки А.А. Жданов и Г.И. Кулик. Первый – член Комиссии Бюро СНК СССР по военным и военно-морским делам, второй – начальник Главного артиллерийского управления Красной армии. И ладно бы эти двое просто пропихивали эту пушку, в целом неплохую и, в общем, небесполезную в тех условиях. Но они внедряли забытый с Гражданской войны калибр за счёт снятия с вооружения прекрасно зарекомендовавших себя (и как показала история – спасших судьбу страны) пушек калибра 45 и 76 мм. Вот этому решению активно и противился Борис Ванников.
После ареста держали его на Лубянке. Возможно, Лаврентий Берия и хотел что-то с ним сотворить по примеру всех тех исчезнувших в 1930-х годах товарищей, что знали о его работе в азербайджанской контрразведке несколько больше, чем гласила официальная версия об особом задании родной партии. А может быть, наоборот, товарищ Ванников ничего такого про товарища Берию не знал или знал только хорошее, и глава НКВД хотел спасти соратника по бакинскому подполью.
Логика вещей тех времён склоняет, конечно, к первому варианту, но наверняка что-либо сказать трудно. Кроме одного: когда через месяц после начала войны уже точно стало ясно, что отступавшие советские войска оставили в приграничной полосе просто немыслимое количество вооружений на складах, а ещё более немыслимое потеряли в боях и окружениях, товарищ Сталин вспомнил о Ванникове, а тот оказался жив! И ему прямо в тюремную камеру передали просьбу самого вождя подготовить справку о том, что можно сделать в интересах ускоренного производства вооружений и боеприпасов в сложившей обстановке на фронтах. И он по памяти описал все заводы своего наркомата и дал краткие характеристики того, что они могут сделать для резкого подъёма производства.
Прямо из камеры Ванникова доставили в кабинет Сталина, который сказал ему нечто вроде: «Ваша записка – прекрасный документ для работы наркомата вооружения. Мы передадим её для руководства наркому вооружения». Во всяком случае, сам Борис Львович вспоминал об этом именно так [351].
В ходе того же разговора Сталин – редкий случай! – признал свою ошибку: «Вы во многом были правы. Мы ошиблись… А подлецы вас оклеветали».
Внешне забавной, но трагичной по сути была сопутствующая освобождению сцена. Когда И.В. Сталин предложил ещё формально подследственному «не держать обиды» и идти работать на важном посту, тот развёл руками: я ведь, мол, по факту в тюрьме сижу! И дело против меня не прекращено.
Тогда уже вождь пожал плечами и подписал… удостоверение: «Государственный Комитет Обороны удостоверяет, что тов. ВАННИКОВ Борис Львович был временно подвергнут аресту органами НКГБ, как это выяснено теперь, по недоразумению и, что тов. ВАННИКОВ Б.Л. считается в настоящее время полностью реабилитированным».
Таким образом, прошёл Борис Львович через чистилище, память о котором не затмило и награждение в июне 1942 года звездой Героя Социалистического Труда «за исключительно высокие заслуги перед государством в деле организации производства, освоения новых видов артиллерийского и стрелкового вооружения».
Руководителем Первого главного управления при Спецкомитете Ванников был назначен в 1945 году.
Подчинённость структур была схожа с государственной. Спецкомитет изначально был задуман как орган политического руководства Атомным проектом. Своего рода законодатель, некий Верховный Совет Бомбы, если угодно. Или, что вернее, ГКО на данном направлении. А непосредственным руководством новой отраслью должно было заниматься Первое главное управление (ПГУ). То есть стать этаким «правительством» Проекта.
Это было прописано в постановлении ГОКО № 9887сс/оп «О Специальном комитете при ГОКО» от 20 августа 1945 года:
…11. Установить, что Первое Главное Управление при СНК СССР, его предприятия и учреждения, а также работы, выполняемые другими наркоматами и ведомствами для него, контролируются Специальным Комитетом при ГОКО.
Удостоверение Б.Л. Ванникова о невиновности.
[http://www.biblioatom.ru/founders/vannikov_boris_lvovich/]
Никакие организации, учреждения и лица без особого разрешения ГОКО не имеют права вмешиваться в административно-хозяйственную и оперативную деятельность Первого Главного Управления, его предприятий и учреждений [352].
Правда, сами участники процесса наделяли ПГУ более скромной функцией – всего лишь наркомата. Но это – в масштабах государства. А в атомной отрасли Управление играло настолько всеобъемлющую роль, что только правительством его и можно было назвать.
Борис Ванников стал начальником Первого главного управления сразу же после того, как оно обрело субъектность. Примечательно, что в тот же день, когда принимались решения по созданию Спецкомитета и ПГУ, он получил и третью должность. В дополнение к заместительству в первом и руководству во втором он был назначен и председателем Учёного совета при Спецкомитете. Реплики типа «Но я же не учёный!» были отвергнуты как неорганизованные, и Ванников даже удостоился высочайшей шутки: «Вот новость, а мы и не знали! Что же вы так долго не раскрывались в этом?»
Здание ПГУ.
[Портал «История Росатома» / http://www.biblioatom.ru]
Сам Борис Львович позднее говорил, что лично не хотел ни одной из этих должностей. И причину приводил вполне убедительную после всего им пережитого: «Да и чего греха таить, в условиях того времени находиться на такой должности было и небезопасно» [353, с. 21].
Как показала дальнейшая история, Сталин назначением Ванникова «наркомом» атомной промышленности сделал крайне удачный выбор. Мнение практически всех ядерщиков по этому поводу выразил позднее один из близких соратников Курчатова И.Н. Головин: «Б.Л. Ванников и И.В. Курчатов как нельзя лучше дополняли друг друга. Курчатов отвечал за решение научных задач и правильную ориентацию инженеров и работников смежных областей науки, Ванников – за срочное исполнение заказов промышленностью и координацию работ» [146, с. 88].
Игорь Васильевич стал заместителем Ванникова в Учёном совете, который 1 декабря 1947 года был преобразован в Научно-технический совет при СНК СССР. НТС, по словам А.П. Александрова, был «чрезвычайно могущественным» учреждением, «потому что его решения присылались тебе в виде выписки из решения Совета, и ты хоть сдохни, обязан был их выполнить».
Заседания НТС обычно проводил Курчатов, особенно если дело касалось научных вопросов. Ванников от этой работы нередко уклонялся под шутки о том, что у него уши сворачиваются, когда он слушает заумные разговоры этих «физиков-химиков». Но принципиальные решения, вроде того, по ориентации будущего котла «А», принимались всегда при его председательстве.
Кроме Курчатова, в НТС участвовали академики А.И. Алиханов, Н.Н. Семёнов, С.Л. Соболев, члены-корреспонденты АН СССР А.П. Александров, И.К. Кикоин, И.Е. Старик, Ю.Б. Харитон. От административного и инженерно-промышленного корпуса были А.П. Завенягин, В.А. Малышев, В.С. Емельянов, М.Т. Тевосян. Учёным секретарём совета назначили В.С. Позднякова.
Заседания Специального комитета, на которых председательствовал Берия, проходили по нескольку раз в месяц. Курчатову тоже необходимо было в них участвовать как научному руководителю Атомного проекта. Сталин только в течение первого года функционирования совета подписал более 60 инициированных им решений.
Сама же руководимая Курчатовым Лаборатория № 2 вошла в прямое подчинение ПГУ. Как, впрочем, и практически все другие конструкторские бюро и предприятия, работавшие в атомной сфере. К 1951 году в системе ПГУ работало более 700 тысяч человек.
Что это значило для Курчатова как человека и руководителя? Формально изменилось не слишком много. В качестве руководителя он делал, в общем, то же, что и раньше, – возглавлял научный поиск своих сотрудников, на котором всё и базировалось. Именно от него всё отталкивалось – и направления дальнейших исследований, и разработка конструкций, и технологии, и технические задания для строителей и промышленности. По совести, «нарком» Борис Ванников исполнял задания Игоря Курчатова. Этакая сфера обслуживания с неограниченным бюджетом. Да что Ванников! Сам Лаврентий Павлович Берия работал на выполнение того, что заявит Курчатов! Сам же он руководил непосредственно теми немногими людьми, что с самого начала пришли с ним в Атомный проект. А уж они руководили другими.