А на следующем этапе Кикоину предстояло осваивать газодиффузное получение высокообогащённого урана. Здесь, на комбинате № 813 в Свердловске-44, как стали называть это местечко.
Газодиффузный метод представляется наиболее эффективным из всех опробованных методов разделения изотопов. Но это так себе эффективность: разница в массе между двумя изотопами составляет всего три нейтрона. И в природном уране изотопов-235 имеется меньше процента. Если точно, то 0,712 %. Причем за один, так сказать, «пропуск» через сетку с микроскопическими ячейками его концентрация увеличивается примерно… на четыре тысячных.
Нетрудно посчитать, сколько нужно собрать и последовательно установить камер с такими «сетками», обеспечив их полную герметичность. Скажем лишь, что к году испытания первой водородной бомбы количество диффузионных установок на 813‐м заводе подошло к 15 тысячам.
Диффузии, разумеется, подвергается не сам уран, а его гексафторид UF6 – фактически единственное достаточно летучее соединение. Но и тут природа приготовила засаду: шестифтористый уран является сильно коррозионным веществом. И значит, вся техника и механика каскадов газодиффузионных установок должна быть выполнена из термостабилизированных металлов – как минимум из аустенитной нержавеющей стали – и не реактивных фторполимеров. А это – создание новых или кардинальная перестройка старых производств.
Первая производственная площадка комбината № 813.
[Из открытых источников]
И.К. Кикоин. 1940‐е гг.
[НИЦ «Курчатовский институт»]
В дополнение к хроническим технологическим проблемам – непредвиденные сбои. То ошибки в рабочем проекте электрооборудования, то у монтажников. Каково, например, в готовой машине обнаружить кусок резиновой перчатки? А стружки от карандаша как могли попасть в делитель?
Значит, переделка, значит, опять потеря времени. Плюс аварийные остановы всего действующего оборудования. Однажды аж 45 часов стояли из-за перебоя водоснабжения…
Уж на что Ефим Славский в своём духе бывшего красного конника из корпуса Будённого лихо командовал, и то не сразу всё пошло. А Исаак хоть и может проявить жёсткость, а всё ж – не «Будённовец», как Славского прозвали с подачи Курчатова…
Да и объективно: в громадной системе из двух – двух с половиной тысяч ступеней ждать равновесия – это несколько месяцев.
А время убегает. Американцы изготовление ядерных бомб уже на поток поставили, шесть испытаний провели, планы войны с СССР плодят. Сталин всё более чернеет в Кремле – ему Бомбу ещё в 1947 году обещали! – и роняет тяжкие вопросы в лицо Берии. Раздражение вождя понятно: по сути, ни один срок не выдерживается, всё уезжает на план-графиках вправо. Получение обогащённого урана-235 опаздывает на два года, плутония тоже, сроки постройки тяжеловодного реактора не выдержаны…
В 1948 году под давлением сверху завод запустили. Со всеми проектными, технологическими и исполнительскими огрехами. И по сути, тут же запороли его.
Завод запороли!
Его реконструкция обернулась практически новой стройкой…
И что на это может отвечать Лаврентий Павлович Берия? Остаётся только юлить перед «Хозяином», обещать разобраться и исправить, догнать… А внутри себя всё сильнее стервенеть…
И ездит Берия по атомным производствам, по комбинатам, по закрытым городкам. В том числе осенью 1949 года приезжает и туда, на 813‐й завод, в посёлок Верх-Нейвинский. Заранее сощурив глаза. За своими такими прозрачными, такими вызывающими дрожь кругляшками пенсне…
Да, научный руководитель Кикоин в своём докладе Берии убедительно разъяснил причины провала и указал на проблемы. Но Лаврентий Павлович оперирует объективной реальностью. А она такова, что согласно постановлению Совета Министров от 9 апреля 1946 года диффузионный завод № 813 должен был заработать 1 сентября 1947 года.
Он заработал? Нет.
Цех завода № 813.
[Из открытых источников]
Газодиффузные машины в процессе работы. Завод № 813.
[Из открытых источников]
Далее. Отсюда готовый уран-235 должен был поступить на комбинат № 817, где своевременно должен был быть получен плутоний для Бомбы.
Он поступил? Нет.
Далее. Готовый плутоний должен был быть отправлен в распоряжение КБ-11, где и стать главным элементом Бомбы.
Отправлен? Нет.
Где Бомба, обещанная «Хозяину» в 1947‐м, а потом в 1948 году? Нет Бомбы.
И что теперь с этим прикажете делать? С этим – и с вами?
Одно, конечно, хорошо: Берия хоть и страшный человек – или, точнее, человек, страшный своею репутацией, – но недоумение его в тяжёлые формы не выливалось. По крайней мере, по отношению к атомщикам. Вот генералов своих он мог разносить страшно. Всех собак на них спускал. А при его внешности – небольшой ростом, но широкий в плечах, со сгорбленной, словно искривлённой спиной, с горбатым носом и пронзительным, требовательным взглядом, который другим, казалось, и не бывает, – это выглядело расправой беркута над зайцем.
Главное, Берия – не только великолепный организатор, но и предельно разумный человек с техническим образованием. И поскольку оперирует объективной реальностью, то вполне понимает всю сложность объективных обстоятельств при создании и наладке во вчера ещё крестьянской стране такой сложной и прецизионной – уровня трёх нейтронов – системы, как атомная промышленность. И глубоко вникает в рапорты, подобные тому, что подал Кикоин по 813‐му заводу. И лишь затем принимает решения, как исправить ситуацию и наладить дело.
На учёных Берия не кричал никогда, пояснения специалистов на объектах слушал больше молча и вникал. По пометам его на документах – докладах, записках, отчётах и прочих – видно, что изучал их очень внимательно. Курчатов ни разу не видел, чтобы после его совещаний проштрафившихся в лагеря отправляли.
А вот располагающий к себе Ванников расходился не на шутку. И не всегда поймёшь, истинный это ор, от эмоций, или натужный, ради сцены. Но только все знали, что этот любитель по-доброму пошутить мог запросто без всякого юмора спросить у подчинённого, есть ли у того дети. И, получив утвердительный ответ, проорать яростно: «Если не выполнишь задание, детей своих не увидишь».
И этому верили, потому что на важных совещаниях у Бориса Львовича сидели два полковника из госбезопасности. И иногда прямо от стола выводили кого-нибудь для производства быстрого следствия. После которого люди, бывало, исчезали на много лет.
Искать защиты смысла не было – все знали дежурную на такие случаи фразу председателя ПГУ: «Ты можешь пожаловаться на меня Берии или Сталину, а мне жаловаться некому, с меня Сталин спрашивает, как тебе и не снилось, так что не обижайся» [412, с. 167].
В этот раз, когда Берия вместе с руководством ПГУ приехал на 813‐й завод в заметно взвинченном состоянии, души у многих, что называется, затрепетали. А уж когда он, выслушав доклады, объявил: «Всё, что вы просили и требовали, страна дала в избытке при всех трудностях. Поэтому даю вам сроку три месяца на решение всех проблем по пуску завода. Но предупреждаю: не выполните – готовьте сухари. Пощады не будет», – все восприняли эти слова предельно серьёзно [3, с. 391].
Письмо И.В. Курчатова Л.П. Берии об установлении уран-графитового котла на Урале.
[Из открытых источников]
Многих продёрнуло холодком по позвоночнику. И сухари не понадобились – все лихорадочно, но при этом весьма целенаправленно забегали. Не только на самом комбинате, но и на смежных производствах. И с 92‐го завода от Амо Еляна пришло оборудование необходимого качества.
И вот что значит волшебная сила бериевского гнева. В октябре он дал сроку три месяца, а уже к концу осени была получена первая партия обогащённого до 30 % урана. Больше четырёх килограммов.
Тогда же параллельно заработавшей первой очереди производства, Д-1, стали строить другую – Д-3. С использованием трубчатых фильтров, которые повышали мощность машин в два – два с половиной раза.
Справились, хотя и на три года позже запланированного 1947‐го…
А к войне Штаты готовились совершенно неиллюзорно. Планы ядерных бомбардировок СССР – «Тоталити», «Пинчеры», «Бушвэкеры», «Кранкшафты», «Хафмуны», «Когвиллы», «Оффтэки», «Чариотиры» и другие, со зловещим постоянством, ежегодно, а то и по паре раз в год сменявшие друг друга ещё с декабря 1945 года, – все они разрабатывались не фантазёрами, а военными в комитетах и штабах. И не от избытка свободного времени генералы этим занимались, а во исполнение директивы Объединённого комитета начальников штабов США. В коей постулировалось, что «наиболее эффективным оружием, которое Штаты могут использовать для нанесения удара по Советскому Союзу, являются имеющиеся в наличии атомные бомбы» [289].
Да и слова президента США Гарри Трумэна после успешного испытания ядерного заряда 16 июля 1945 года: «Наконец-то у меня есть дубина против этих русских парней!» – были в Москве прекрасно известны [290].
При этом, как доводилось до руководителей Атомного проекта – прежде всего военных, но и до гражданских, естественно, доходило, – с каждым американским новым планом список советских городов в качестве целей для ядерных бомбардировок неумолимо возрастал. Как и количество предназначенных для них бомб: от 20–30 ядерных фугасов на 20 советских городов в первоначальных диспозициях до 300 по 200 целям в 100 городах по плану «Дропшот» 1949 года.
Кое-кто из грамотных военных – а неграмотных в Атомный проект не брали – выражал, правда, мнение, что американцы блефуют. Разведка не подтверждала наличия у них такого количества атомных бомб, которое потребно было для накрытия всех заявленных целей. Тем более что американцы в своих планах выделяли довольно значительный процент атомного тоннажа на уничтожение чисто военных целей, прежде всего аэродромов. Скептики не исключали, что янки специально допускали утечки информации о содержании таких планов, дабы сделать советское руководство посговорчивее. Кризисы после войны возникали со зловещей регулярностью: то Иран, то Китай, то Восточная Европа. Вот и стремился Вашингтон хотя бы таким манером усилить свои переговорные позиции. В природе это у американцев, в характере – держать пистолет у виска другой стороны.