Да, студентов по этой специальности начали готовить, но первые выпуски подтянутся года через два. Да и настоящими учёными те студенты станут только лет через пять. А пока…
А пока же в Атомный проект научных работников отбирали едва ли не по мобилизации. Где поштучно, подчас буквально выцарапывая умные головы из цепко державшихся за них научных и производственных заведений. А где – прямо противоположным образом: забирали и переводили на ядерные темы целые институты и КБ. Как, к примеру, сделали с «капичником», когда отца-основателя Института физических проблем отправили дышать дачным воздухом, а его сотрудников фактически именно что мобилизовали в Атомный проект.
С Центральным НИИ артиллерийского вооружения вообще произошла грустно-анекдотичная история. Мечтавший избавиться от его руководителя, создателя легендарной пушки ЗИС-3 Василия Грабина министр вооружений Дмитрий Устинов в 1953 году самолично предложил Ванникову забрать грабинский институт в ведение Минсредмаша. Иначе убрать лично ненавистного ему конструктора не получалось.
Ванников отказываться не стал. Так и возник ЦНИИ-58, занявшийся проектированием реактора на быстрых нейтронах для Физико-энергетического института в Обнинске.
И в том и в другом случае руководил приобщением коллективов к Атомному проекту незаменимый гений человеческого общения Анатолий Александров.
В КБ-11 подбором кадров занимался Юлий Харитон. Поначалу кандидатура его самого вызывала сомнения на Старой площади. И академик Семёнов не хочет его отдавать (вот-вот, тот самый случай, когда руководитель не хочет отпускать «свою» светлую голову!), и сам Харитон в бой за Бомбу не рвётся. И к тому же больно уж мягок и интеллигентен. Какой из него руководитель?
Но Курчатов настоял на своём, убедив руководство: если кто и сможет поднять теоретические основы ядерного взрыва, то только Харитон с Зельдовичем.
И Харитон развернулся. И прежде всего – в той же охоте на кадры.
Первым делом он обескровил НИИ-6 Министерства сельскохозяйственного (ну а какого же ещё?) машиностроения, где исследовали и создавали взрывчатые вещества. Директора, профессора Александра Закощикова вежливо попросили откомандировать сотрудников «на срок до особого указания».
А те далеко не все хотели быть «откомандированными». Несмотря на обещания очень даже высокой зарплаты – отнюдь не лишний посул в голодное время сразу после войны. Побаивались люди подписки по секретности давать. К тому же не зная, на что именно подписываются…
А тут ещё и госбезопасность, лишившаяся после Победы прежнего объёма задач, но закономерно не желавшая сокращаться, стала путать безопасность с директивами идеологического отдела ЦК.
Но настойчивость Харитона, с годами и ответственностью становящегося далеко не таким «уютным», как раньше, обычно помогала ломать такое негласное, но сопротивление. С обеих сторон.
На самый худой конец можно было прибегнуть к помощи Курчатова или даже самого Берии. Как это (правда, позже, уже в 1951 году) произошло в истории с Львом Альтшулером.
Тот, специалист по высокоскоростным методам рентгеноструктурного анализа и импульсной рентгенографии явлений при взрыве и выстреле, заведующий лабораторией по исследованиям в мегабарном диапазоне сжимаемостей делящихся материалов, яро презирал «мичуринца» Трофима Лысенко. И откровенно демонстрировал это, равно как и симпатии к настоящей генетике. Кто-то из коммунистов довёл эту позицию Альтшулера до ЦК. Оттуда по партийной линии (а кадры на Объект утверждались именно там с формулировкой «Направляется на спецработу по решению ЦК ВКП(б)») спустили грозную указивку.
Люди Василия Детнёва, представителя госбезопасности при КБ-11, затеяли процесс удаления строптивого учёного с секретного объекта. С очевидными дальнейшими последствиями – товарищ Детнёв крутенек бывал и жестокосерд. Как по должности, так и по личным качествам. К тому же с прошлым активом комиссара партизанского отряда и начальника отдела «Смерш» УНКВД Московской области в войну.
Однако за дело взялся Юлий Борисович Харитон. Он дозвонился до самого Л.П. Берии, которому поведал всю нелепость истории, когда одного из ведущих специалистов по атомному оружию изгоняют из столь нужного стране дела по довольно нелепой причине – из-за научного спора далеко обочь главной темы. Берия, при котором не было репрессировано ни единого человека из Атомного проекта, задал только один вопрос: «Он вам очень нужен?» И на естественно положительный ответ бросил только одну реплику: «Ну ладно!» На чём история с Альтшулером благополучно и завершилась.
Зато на Детнёва навалились неприятности по другой линии. Нет, как деликатный (правда, заметно пожестчавший за время руководства КБ-11) Юлий Харитон, так и совсем не деликатный товарищ Берия был тут ни при чём. Просто однажды режимщик отменил какие-то послабления для заключённых. И грубо отказался пересмотреть своё решение в ответ на их доведённый через «кума» протест. После этого однажды днём (днём!), когда жена уполномоченного куда-то ушла, к его дому подъехал грузовик. И ухватистые грузчики споро вынесли из квартиры буквально всё – вплоть до вывинченных из патронов электрических лампочек.
Это было форменное издевательство! В закрытом городе, откуда нельзя просто так выйти, ничего нельзя вывезти и вынести, исчезло имущество заместителя начальника объекта по режиму – и вещей не нашли! Те, кто знал об этом случае, – а Ю.Б. Харитон знал и рассказал о том по-дружески Курчатову – тихо, в рукав, хохотали…
Но в целом, несмотря на столь эпичный афронт своего начальника, главную свою задачу – сохранение строжайшего режима секретности над Проектом – чекисты исполняли надёжно. Сам объект № 550 со всеми его особо секретными объектами был окружён двумя рядами колючей проволоки. Между ними располагалась контрольно-следовая полоса вспаханной земли. На КПП стояли и проверяли документы только офицеры, а сам контрольно-пропускной пункт представлял собою здание с несколькими изолированными проходами через турникеты. Причём каждый уровень допуска предполагал свой собственный турникет.
Машины в отдельных двойных КПП осматривались скрупулёзнейшим образом. Из города наружу связи не было никакой. Ни телефонов, ни телеграмм. Всё – только через службу режима. Приказы в отношении недопустимости «всякого рода болтовни о местонахождении и назначении объекта» звучали предельно грозно. И исполнялись, надо сказать, драконовскими методами. Всем в городе стала известна история, когда за разглашение «своим знакомым секретных сведений о работе Главка и объекта» посадили на 8 лет начальника Управления капитального строительства Петра Любченко!
И в общем, эта жёсткость была оправдана по тому времени и обстановке. В отрасли, как и в Кремле, прекрасно понимали, что, получи власти США точные сведения, как близко подошёл СССР к реальному овладению ядерным оружием, Вашингтон развязал бы превентивную войну немедленно. По той же причине тянули с объявлением об успешном испытании первого ядерного устройства.
Главным же по обеспечению режима секретности был ближайший помощник Л.П. Берии, заместитель начальника Первого главного управления при Совмине СССР генерал-лейтенант Павел Яковлевич Мешик.
Это в его аппарате – кстати, состоявшем всего из 34 сотрудников – придумали понятие «Главгорстроя» для служебной переписки и операций с внешними контрагентами, а также для справок и удостоверений. Там же разработали сложную систему замены понятий в той же служебной переписке, где уран, плутоний и прочие компоненты обозначались самыми далёкими от действительности терминами – «кремнил» (уран), «аметил» (плутоний), «кероний» (нептуний), «нилон» (полоний), «гидроксилин» (тяжёлая вода) и т. д.
П.Я. Мешик.
[Из открытых источников]
Такой же шифровке подвергалось и то, что касалось материалов, инструментов и операций: центрифуги – насосы, дозиметры – компасы, фильтры – пластинки, обогащение – увлажнение, цепная реакция – окисление. И прочая, и прочая, и прочая. Да ещё с регулярной сменой подобных кодировок…
Должности в удостоверениях также именовались самым причудливым образом. Например, Кирилл Щёлкин, заместитель Харитона, именовался «агентом по снабжению Волжского речного пароходства».
Да что там Щёлкин! Если целый серийный завод по производству ядерных бомб именовался «Ремонтным цехом Приволжской конторы Главгорстроя»! Какому вражескому резиденту придёт на ум ковыряться в миллионах советских «главремтехснабсбытсельхозпоставках», тщась отыскать среди них ядерный объект?
Об охране основных действующих лиц Атомного проекта можно и не вспоминать. «Секретари» в погонах не только везде сопровождали И.В. Курчатова, Ю.Б. Харитона, К.И. Щёлкина, А.П. Александрова, Я.Б. Зельдовича и подобные им фигуры, но и жили в их домах, ездили с ними в отпуска, ходили в турпоходы, выезжали на дачи. Так, Курчатов даже по территории собственного института передвигался только в сопровождении своего «личного секретаря» – майора госбезопасности Дмитрия Семёновича Переверзева. Собственно, и сам знаменитый домик Курчатова, «Домик лесника» на территории Лаборатории № 2, где он жил в золотой, но всё же клетке (и с «секретарём», да), – это от всё тех же гипертрофированных требований режима.
И.В. Курчатов перед своим домиком.
[Из открытых источников]
А может, и не гипертрофированных…
Вот этого кое-кто из нужных учёных и опасался. Из-за той же секретности не ведая, что, несмотря на её строгости, людям жилось в Арзамазе-16 хорошо.
Окрестные крестьяне, поговаривают, даже решили, что за колючкой коммунизм строят. А что? Деньги платили очень приличные, да с надбавками за режим, за секретность, за сложность работы. Питание в столовой было прекрасное, продовольственные карточки учёные получали по высшей категории. А в дополнение к этому ещё и лётный паёк выдавался. Деликатесы продавались – куда там Москве!
Природа вокруг – не надышишься. Пруды на речках Сатис и Саровка, там пляжи прекрасные, о яхт-клубе народ поговаривает. Для пикников – раздолье. Зимой – лыжная