ё заключение по предоставленным им материалам. В нём, в частности, говорилось: «Приведенные в материале № 713а принципиальные соображения о роли трития в процессе передачи взрыва от запала из урана-235 к дейтерию, соображения о необходимости тщательного подбора мощности уранового запала и соображения о роли частиц и квантов при передаче взрыва дейтерию являются новыми. Эти материалы представляют ценность в том отношении, что помогут т. Зельдовичу в его работе по сверхбомбе, выполняемой согласно утвержденным Первым главным управлением планам» [341, c. 434].
В плане практически предложений значилось как раз то, что в ближайшее время и воплотилось в технические задания для КБ-11 и кадровые решения по созданию групп для теоретических исследований:
«1. Обязать КБ-11 (т. Зернова и т. Харитона) организовать конструкторскую группу по разработке проекта дейтериевой сверхбомбы и разработать эскизный проект к 1.1.49 г.
2. Поручить КБ-11 (т. Зельдовичу) с привлечением Математического института АН СССР (т. Семендяева) проведение к 1 января 1949 года теоретического исследования следующих вопросов…» [341, c. 436].
Александр Феклисов.
[Из открытых источников]
Таким образом, историю конкретного начала работы над созданием водородной бомбы в СССР можно отсчитывать с 5 мая 1948 года.
А уже 5 июня вопрос практического перехода КБ-11 к работам по водородной бомбе обсуждается на Спецкомитете. Сделанные там предложения слово в слово перекочевали в принятое всего через пять дней, 10 июня 1948 года, постановление Совета Министров СССР № 1989—773сс/оп «О дополнении плана работ КБ-11».
В задачи ставилось:
е) выполнить с участием Физического института АН СССР теоретические исследования по следующим вопросам:
– анализ влияния примесей различных количеств ДЗ к Д2 на скорость реакции – к 1 февраля 1949 г.;
– инициирование Д2 смесями Д2 с ДЗ – к 1 марта 1949 г.;
– влияние мощности первичного «В» на процесс инициирования – к 1 апреля 1949 г.;
– влияние физических свойств инертной оболочки первичной РДС на процесс инициирования – к 1 мая 1949 г.;
– анализ особенностей действия квантов и частиц в процессе инициирования – к 1 июня 1949 г.;
– определение предельного диаметра для детонации чистого Д2 и смеси Д2 с ДЗ – к 1 января 1949 г.» [341, с. 444–445].
«Д2» и «Д3» – это, соответственно, дейтерий и тритий, а «первичное «В» – взрыв первичного атомного заряда для инициирования термоядерной реакции.
В тот же день выходит второе постановление Совмина – № 1990—774, в котором предписывается создать для решения задач по водородной бомбе специальную теоретическую группу. Руководителем её назначили члена-корреспондента АН СССР И.Е. Тамма.
Тут тоже не обошлось без небольшой и невинной, но всё же интриги Курчатова. Не зря он в своё время, буквально при создании Спецкомитета и Техсовета, предусмотрительно настоял – хотя никто особо и не возражал – на внесении пункта о праве привлекать по необходимости учёных из других структур.
Определения «любых» там не было, но это подразумевалось.
Под это дело удалось взять в обойму гениального Игоря Тамма. Предельно независимый по характеру, он хотел, как и в проблеме с атомной бомбой, выполнять свои расчёты несколько пообочь, сидя у себя в ФИАНе и не переходя в прямое подчинение ПГУ и Курчатова. Поначалу так и произошло: постановлением правительства в 1948 году именно в ФИАНе под руководством И.Е. Тамма была создана группа из молодых теоретиков, его учеников.
Зельдович, Дьяков, Компанеец, Ландау и другие теоретики уже сложили вполне внятную картину того, как должна выглядеть термоядерная реакция. Но следующим пунктом неизбежно следовала уже конструкторская мысль – термоядерную реакцию нужно было до поры заключить в такую оболочку, которая будет держать ту в потенциальном состоянии и позволит развиться лишь по команде. И тут уже нужны не теоретические расчёты некоей ударной волны большой интенсивности, какие Тамм делал для атомной бомбы, не будучи непосредственно вовлечён в её тайны. Тут сама Её Величество Тайна во всей пока ещё не познанной бесконечности. В ФИАНе не отсидишься. Особенно если товарищу Ванникову на это намекнуть…
Так что Сверхбомбу команда И.Е. Тамма начинала считать тоже в своём ФИАНе, но уже в другом статусе – пребывая в прямом подчинении ПГУ. А в марте 1950 года, когда благодаря в том числе и его группе физические контуры нового Изделия обрисовались достаточно ясно и считать надо было уже узлы и параметры, члену-корреспонденту АН СССР Тамму Игорю Евгеньевичу пришлось переехать в КБ-11. Практически со всем его теоретическим отделом ФИАНа.
Правда, поначалу непосредственно в КБ-11 с ними поехали только Андрей Сахаров и Юрий Романов. Очень талантливому Семёну Беленькому переезд был противопоказан по состоянию здоровья – он и умер в 1956 году, сорока лет от роду.
И.Е. Тамм.
[Из открытых источников]
Впрочем, талант последнего в КБ-11 более чем заменял гений другого молодого – рождения 27 декабря 1924 года – математика.
Николай Дмитриев уже в раннем детстве привлёк внимание своими экстраординарными интеллектуальными способностями. В три года он свободно читал, в семь – свободно решал алгебраические и геометрические задачи, в десять – выучил школьный курс физики. Его интеллект настолько превосходил средний детский – и вообще детский! – уровень, что сам профессор МГУ, математик и один из послереволюционных реформаторов средней школы И.И. Чистяков, проэкзаменовав 9‐летнего тогда Колю, не нашёл иного, как сравнить его с Паскалем: «Несомненно, мы имеем дело с исключительной одарённостью. Такие явления встречаются раз в столетие. Этот ребёнок – типа Паскаля» [460].
В современных же публикациях, когда горизонт допусков в гипотезах сильно расширился, встречаются даже мнения о том, что Николай Дмитриев был пришельцем из будущего, угодившим в тело ребёнка. Это, впрочем, вряд ли – едва ли какой «попаданец» написал бы в своих неоконченных воспоминаниях: «Я всегда интересовался политикой больше, чем следует, и всегда был склонен к либерализму. Я ожидал, что после войны будет широкая эволюция к социализму во всем мире, и переход Запада к атомному шантажу нанес болезненный удар моим иллюзиям» [460].
А.Д. Сахаров.
[Из открытых источников]
Ю.А. Романов.
[Из открытых источников]
И всё же сама оценка интеллектуального уровня Коли Дмитриева, сделанная через подобную гипотезу, весьма характерна: его феномен и в XXI веке потрясает вооружение!
Кстати, экзамен ему в 1935 году устроила специальная комиссия Наркомпроса РСФСР под председательством наркома просвещения А.С. Бубнова и его заместителя Н.К. Крупской. Удивить такую комиссию широтою познаний ребёнку 9 лет, да ещё настолько, что мальчику назначили стипендию в 500 рублей, а его семью не только вернули из ссылки в Тобольске (его отец в своё время был царским офицером), но и выделили квартиру в элитном доме в Москве на Земляном Валу, – это действительно нужно было предъявить невероятные сверхспособности! Словно парень и впрямь был из будущего…
В любом случае блестящее будущее его и ждало. В 15 лет – студент мехмата МГУ. Ученик одного из крупнейших математиков XX века академика А.Н. Колмогорова, который откровенно своим студентом восторгается. Все ведущие математики мира также высочайшим образом оценивают работы аспиранта Математического института АН СССР имени Стеклова.
Но затем Дмитриев… пропадает.
В начале осени 1946 года он познакомился с Я.Б. Зельдовичем, а в ноябре перешёл к нему в теоретический отдел Института химической физики. В никакие сети тот гениального математика не заманивает – Дмитриев уже давно для себя сам сформулировал: «Дело, которому стоило бы отдать десять лет жизни или даже всю жизнь, – создание советской атомной бомбы» [460].
Н.А. Дмитриев.
[Из открытых источников]
Как раз после атомной бомбардировки американцами Хиросимы и Нагасаки это желание и пришло…
Понятно, что «пропал» Николай Александрович в КБ-11, сотрудником теоретического отдела которого он стал в 1948 году. Именно он сделал расчёты так называемого «неполного взрыва», на которых в дальнейшем создавались системы нейтронного инициирования ядерных зарядов. За участие в разработке теории первой атомной бомбы, а также условий неполного атомного взрыва в 1949 году Николай Дмитриев был награждён орденом Трудового Красного Знамени.
А когда в будущем речь зашла о проектах термоядерной бомбы, то признаваемый автором модели «слойка» А.Д. Сахаров добился, несмотря на требования секретности, разрешения для Дмитриева работать по нескольким проектам. Андрей Дмитриевич обеспечил себе таким образом более чем крепкий теоретический тыл – именно его коллега на самом деле и обсчитывал параметры «сахаровского» двухступенчатого термоядерного заряда. Заодно «погасив» проекты «растворных систем» Г.Н. Флёрова и «трубы» самого своего шефа Я.Б. Зельдовича.
Зато стал «отцом» – от теории – самого перспективного проекта, на котором стоит сегодня всё термоядерное оружие мира: так называемого «третьего варианта», к котором для обжатия термоядерного горючего используется не просто атомный взрыв как простой агрегат давления, а радиационная имплозия, порождаемая энергией рентгеновского излучения при атомом взрыве. То есть и «слойку» тоже закрыл Дмитриев…
Впрочем, о тех работах речь ещё впереди. А пока что в Сарове сложилась ситуация, когда практически за всеми расчётами стоял теоретический гений Николая Дмитриева. И сам Зельдович не печатал ни одной статьи, не показав предварительно своему подчинённому сотруднику.
Ещё одного таммовского молодого гения, Виталия Гинзбурга, в Арзамас-16 не пустили по режимным соображениям. Это было глупо до омерзения – секретами конструкции водородной бомбы заниматься дозволили, а на территорию конструирования допуск закрыли. Пусть гуляет по стране, невесть кому секреты разнося? Тем более что Гинзбург был человек одинаково хорошо умевший как увлекать, так и увлекаться собственными речениями.