«Отец говорил, что не подозревал, как молниеносно может изменяться лицо человека. Лицо генерала из розового, живого стало серым, безжизненным», – пересказывал этот случай сын Кирилла Ивановича Щёлкина Феликс [445].
И донести до Сталина угрозу – не физиков, а физики, – чтобы тот понял её верно, тоже мог только Берия. Который к тому же даже чисто аппаратно не имел права не довести до вождя слова Курчатова. Ну а для того аргументы Курчатова тоже должны были прозвучать убедительно. Ибо ни Ванников, ни Завенягин, ни сам Берия для него авторитетами не были. Курчатов – был.
Так и не состоялся разгром физики в СССР…
Глава 3Лабиринт
Тем временем после решений мая – июня 1948 года работа над Сверхбомбой разворачивались в соответствии с намеченным планом. Тем более что пока ещё не взятый под микитки английской контрразведкой МИ5, но уже крепко ею подозреваемый Клаус Фукс как бы негласно указал: «Верной дорогой идёте, товарищи!»
Проблема заключалась, однако, в том, что против воли своей Фукс указал дорогу как раз неверную. Дело в том, что его, как и других английских учёных, благодарные янки попросили вон из «Манхэттенского проекта» как только бомба была сотворена. Мавр сделал своё дело. Так что последней информацией по водородной бомбе, которой Фукс владел, была та, что он мог почерпнуть на секретном совещании в Лос-Аламосе в апреле 1946 года. А на нём обсуждались итоги работ, что велись с 1942 года по проекту Эдварда Теллера, который в ту пору ещё не был признан тупиковым, как впоследствии оказалось.
Вообще говоря, автором самой идеи термоядерного оружия был Энрико Ферми. Это он, с его больше похожим на немецкий, нежели на итальянский, характером, как-то в беседе с Теллером вдруг проявил легкомысленность. Взял и высказал идею: если взорвать атомную бомбу в ёмкости с дейтерием, должно получиться громко. В этом случае атомный взрыв даст достаточно тепла, чтобы зажечь дейтерий, не очень-то и требовательный к температуре – всего миллион градусов. В результате получаем синтез с образованием гелия-3 и большого количества энергии.
Судя по всему, Ферми эту мысль ещё и предварительно обсчитал, потому как объявил, что из кубометра подожжённого дейтерия получится мощность в несколько мегатонн.
Зачем он это высказал в беседе с человеком, которого сам же считал «единственным мономаньяком, у кого было несколько маний», теперь уже не узнать. Но Теллер, личность предельно самолюбивая и самовлюблённая, мгновенно понял ценность идеи и с чисто ветхозаветной беззастенчивостью счёл её подарком себе, богоизбранному. И пока Ферми энергично занимался своим атомным реактором и продвигал «Манхэттенский проект», его коллега за год довёл его мысль до теоретической модели и почти практической реализации.
Конечная концепция теперь уже Теллера предполагала термоядерную бомбу в виде этакого цилиндрического контейнера с жидким дейтерием, который начинает реакцию синтеза в результате взрыва помещённой с ним в один контейнер атомной бомбы.
Эта модель, названная «Classical Super», представлялась американцам вполне работоспособной. Однако потом, во-первых, оказалось, что расчётная температура для начала реакции синтеза дейтерия составляет не один, а целых 400 миллионов градусов. А во-вторых, коллега по «Манхэттенскому проекту» Ханс Бете (Hans Albrecht Bethe) показал, что вследствие эффекта Комптона (которого Теллер не учёл) процесс охлаждения из-за рассеивания излучения будет проходить быстрее, нежели процесс нагрева дейтерия.
Проверочные расчёты такой вывод подтвердили.
Но в 1950 году Теллеру повезло. Его коллега, только не физик, а математик, Станислав Улам (Stanisław Marcin Ulam) высказал очень ценную идею. Точно так же, как Бете, обнаружив, что дейтериевый кадавр Теллера не работает, он предложил поместить в контейнер отдельную капсулу в виде стержня из плутония, окружённого термоядерным горючим.
В этом случае активатор – относительно небольшой заряд плутония – взрывается, создавая высокую температуру и давление в результате мощного импульса рентгеновского излучения. Оболочка контейнера делается из свинца; но лучше из урана-238, который за счёт своей твёрдости успевает в первые микросекунды отразить давление рентгеновского излучения и направить его вовнутрь, на капсулу. Капсула лежит в наполнителе из пенополистирола, который под действием излучения превращается в высокотемпературную плазму. Под её экстремально большим давлением капсула сжимается. Её плутониевый стержень сжимается также и приходит в сверхкритичное состояние, отчего взрывается и создаёт вторую ударную волну, встречную внешней. И обе эти волны эффективно сжимают и поджигают этот клятый термостойкий дейтерий. А лучше – смесь дейтерия и трития, поскольку у неё температура инициации ниже.
Да, и уран оболочки, расщепляющийся под воздействием быстрых (то есть с энергией больше 0,5 МэВ) нейтронов, каковых в данном случае сколько хочешь, добавляет взрыву силы.
Э. Теллер и С. Улам.
[Из открытых источников]
Это, правда, общий принцип, к которому пришли в результате долгой работы и испытаний, но и в начальном варианте он был спасительным для Теллера. Который, сперва скептически оценивший предложение Улама, затем в неистребимом порыве благодарности долгие годы пытался оспорить, что тот вообще внёс какой-либо полезный вклад в эту конструкцию.
Прорыв произошёл. И, пойдя по этому пути, американцы в 1952 году соорудили поражающего воображение монстра в 62 тонны весом и с двухэтажный дом размерами, наполненного криогенным оборудованием для поддержания дейтерия в жидком виде. Притащили его на атолл Эниветок в Тихом океане, где и подорвали.
Но обо всём этом арестованный в 1950 году Фукс, повторимся, уже не ведал. Передал, что знал, – описание первого бесперспективного «Супера» Теллера. Но передал он, по сути, то, что в Союзе и так уже знали со времён того самого доклада Зельдовича в 1945 году. И точно так же, как и американцы, маялись теперь с проблемой, как зажечь дейтерий.
Первая и главная трудность обозначена была ещё в том докладе И.И. Гуревича, Я.Б. Зельдовича, И.Я. Померанчука и Ю.Б. Харитона в 1946 году. Простыми словами, заключалась она в том, что поместить атомную бомбу в ёмкость с жидким дейтерием, или дейтерий-тритием, – не проблема. Непонятно, как добиться необходимой, а точнее, наибольшей возможной плотности дейтерия.
Донесение разведки о первых работа Теллера и о литии. [142, с. 72]
Массивная оболочка ёмкости, возможно, и выход, но где тот материал, что сумеет противостоять раздирающей энергии ядерного взрыва, отражая её вовнутрь?
Как этого добиться, было непонятно, а до блестящей идеи Улама в Союзе ещё не додумались. Как, впрочем, и он сам в 1948 году.
И тут мощь своего фиановского «выводка теоретиков» продемонстрировал Игорь Тамм. Это произошло уже месяца через два после того, как его команда обосновалась в КБ-11, в сентябре 1948 года.
Тогда Андрей Сахаров выдал парадоксальный, но блестящий, а на вкус Курчатова – даже близкий к гениальности вариант. А именно – разместить термоядерное топливо, то есть те самые «лёгкие элементы» дейтерий, тритий в виде их химических соединений, вокруг инициирующего делящегося ядра – то есть атомной бомбы – послойно, перемежая их слои слоями урана-238. Уран как элемент тяжёлый будет сжимать лёгкие, стремящиеся расшириться при реакции элементы. И к тому же сам будет расширяться вследствие взрыва. Теоретически такая урановая оболочка могла более чем в 10 раз повысить плотность дейтерия. Должно хватить для реакции!
Концепт так и назвали – «слойка». В отличие от первого – «трубы» с тяжёлой оболочкой в виде цилиндра длиною не менее 5 метров и диаметром 50 сантиметров, с керамическим отражателем нейтронов из оксида бериллия с его уверенной радиационной стабильностью при высоких температурах. Внутри – 140 килограммов жидкого дейтерия, в который взрывающаяся на одном конце цилиндра атомная бомба «выстреливает», словно пушка, детонатор из смеси дейтерия с тритием. Та поджигается легче и быстрее, да ещё её сзади толкает энергия ядерного взрыва – должна такая детонационная волна мгновенно уплотнить и поджечь дейтерий.
Тоже по-своему остроумно. Но технологически куда сложнее «слойки» хотя бы потому, что нужно громадные усилия прилагать, дабы поддерживать дейтерий в жидком состоянии.
Потому Курчатову «слойка» понравилась больше. В её перспективности он убедил сначала Ванникова, а потом и весь Спецкомитет. В итоге «слойку» включили во все планы и постановления в равноправном с «трубою» положении. Разрабатывали же параллельно две атомные бомбы, «американскую» и свою, посовершеннее, осилим и две модели термоядерной. Заранее ведь не скажешь, какая из них эффективнее…
На том и решили. После того как испытали РДС-1, получили награды и премии, а Курчатов съездил в отпуск первый раз за пять лет (но зато на два месяца), все с новыми силами вернулись к водородной бомбе.
Созвали по этому поводу 9 февраля 1950 года совещание Спецкомитета. На нём были рассмотрены два как бы альтернативных отчёта: Я.Б. Зельдовича – «Водородная дейтериевая бомба» и А.Д. Сахарова – «Водородная бомба с использованием дейтерия, лития, урана-238 (многослойный заряд)».
Курчатов проверил выкладки теоретиков по сахаровскому варианту. Сделал вывод, который затем они всем руководящим составом – Б. Ванников, И. Курчатов, А. Завенягин, Ю. Харитон, Н. Павлов – вставили в письмо-отчёт Л.П. Берии о ходе работ по Сверхбомбе: «Взрыв многослойного заряда может в 100—1000 раз превосходить по мощности взрыв плутониевой бомбы» [404, с. 237]. Относительно «трубы» прогноз был скромнее: «Взрыв такого заряда дейтерия с диаметром 50 см и длиной 5 м будет в 100–200 раз превышать по мощности взрыв плутониевой бомбы» [404, с. 236].
Правда, позднее жизнь – и Николай Дмитриев – первоначальные расчёты поправила, и сильно. Выяснилось, что «слойка» даже теоретически не могла выдать мощность взрыва более одной мегатонны. А на первом испытании показала вообще всего 400 килотонн, то есть всего в 20 раз больше плутониевой бомбы.