Ах да. Лаврентьев ещё и самостоятельно университетский курс по физике изучает, в библиотеке вечерами сидит, даже журнал «Успехи физических наук» выписывает. «По математике я освоил дифференциальное и интегральное исчисление. По физике проработал общий курс университетской программы: механику, теплоту, молекулярную физику, электричество и магнетизм, атомную физику. По химии – двухтомник Некрасова и учебник для университетов Глинки», – вспоминал он впоследствии [407, с. 4].
О.А. Лаврентьев до начала научной карьеры.
[Из открытых источников]
Ключевое слово – «вспоминал». А что же получается по фактам, зафиксированным документально?
В мае 1949 года Олег Лаврентьев получает аттестат зрелости. Готовит документы в приёмную комиссию МГУ, ожидая заслуженного дембеля.
Правда, дембель его ещё далеко: срок службы во время войны рядовому и младшему командному составу в зачёт не идёт. Более того, поскольку рождения он 1926 года, то приказа демобилизовать его призыв не будет до 1951 года.
Государственное решение. Хоть и жестокое по отношению к тем же фронтовикам, но понятное. Тех, кто старше, почти полностью на фронтах повыбило. Тех, кто ещё старше и был мобилизован в сорокалетних и пятидесятилетних возрастах, дабы заместить повыбитых, демобилизовали. Тех, кто младше, призвали и призывают ещё не в армию, а на трудовой фронт. И отправляют в шахты и на стройки восстанавливать народное хозяйство. Вот и оставалось дальше тянуть лямку ставшим уже военными профессионалами прежним мальчишкам 1925–1927 годов рождения. Отец автора этих строк так и прослужил на флоте с 1944 по 1951 год…
Да и не та в конце 1940-х годов международная обстановка была, чтобы распустить таких профессионалов по домам. Потому и Олегу Лаврентьеву присваивают звание младшего сержанта и задерживают ещё на год.
Но ему буквально душу жжёт открывшаяся ему тайна нового, более мощного оружия, нежели даже атомное. И тогда он пишет письмо И.В. Сталину – буквально несколько фраз о том, что ему известен секрет водородной бомбы.
Ответа, естественно, не получает, но не успокаивается.
«Прождав безрезультатно несколько месяцев, я написал письмо такого же содержания в ЦК ВКП(б). Реакция на это письмо была быстрой. Как только оно дошло до адресата, из Москвы позвонили в Сахалинский обком, и ко мне из Южно-Сахалинска приехал подполковник инженерной службы Юрганов. Насколько я понял, его задачей было убедиться, являюсь ли я нормальным человеком с нормальной психикой. Я поговорил с ним на общие темы, не раскрывая конкретных секретов, и он уехал удовлетворенный. А через несколько дней командование части получило предписание создать мне условия для работы. Мне выделили в штабе части охраняемую комнату, и я получил возможность написать свою первую работу по термоядерному синтезу» [407, с. 8–9].
Олег Лаврентьев на срочной службе в армии.
[Из открытых источников]
Письмо Сталину отправлено было, по словам Лаврентьева, после июля 1949 года. Следов этого письма в архивах нет – скорее всего, прочитавший его «товарищ майор», не поверивший в невероятные знания младшего сержанта, отправил бумагу с Сахалина в корзину. Плюсуем несколько месяцев ожидания отсутствующего ответа. Далее – письмо в ЦК. Скорее всего, там оно нашло Сергея Кафтанова, который уже мог придать ему «ноги», поручив проверить, что называется, «исходник».
Впрочем, в архивах ссылок на это письмо также нет. Зато есть препроводительная записка от секретаря Поронайского горкома ВКП(б) В. Обухова, которая вместе с биографической справкой и изложением основных положений работы Лаврентьева попала на стол заведующему машиностроительным отделом ЦК ВКП(б) И.Д. Сербину [409, с. 905]. Есть соответствующий штамп с регистрационным номером документа в Архиве Президента РФ [410].
Доступная документально история умалчивает о дальнейшей судьбе тов. Обухова, умудрившегося в официальном документе расписаться в незнании представителей цековской номенклатуры, назвав завотделом ЦК т. Сербина т. Терпиным. Но это неважно; важно, что записка датирована 29 июля 1950 года, когда, как мы знаем, все основные приоритеты были уже заявлены и расставлены командой И.Е. Тамма.
Правда, младший сержант идёт несколько дальше А.Н. Сахарова и предлагает не «слойку», а схему с дейтеридом лития-6 в качестве главного взрывчатого вещества, которым должна быть заполнена будущая бомба. В центре сферы из 6LiD располагается урановый детонатор, то есть атомная бомба, которая и поджигает дейтерид лития.
Из ЦК письмо ушло по компетенции – в Специальный комитет при Совете Министров СССР. Там кто-то принял вызывающее недоумение решение: передал бумаги О.А. Лаврентьева крайне заинтересованному лицу – автору «слойки» А.Н. Сахарову. Тот свой отзыв на две рукописных странички подготовил через две недели. И по содержанию сей документ был довольно… кислым, иначе и не назовёшь.
Идею бомбы Сахаров отвергает с порога:
«Использование ядерных реакций Li7 + H1 и Li6 +H2 в условиях теплового взрыва (под действием взрыва атомной бомбы…) не являются наиболее подходящими в условиях теплового взрыва, т. к. на их эффективных сечениях при тех температурах, которые осуществляются в условиях атомного взрыва, слишком малы» [409, с. 908].
Надо понимать так, что у Гинзбурга его 6Li будет в достатке питаться выбиваемыми из дейтерия нейтронами, давая → 4Не + t + 4.8 МэВ, а у Лаврентьева – не сможет.
После этого Сахаров изящно, как ему кажется, отвергает и идею младшего сержанта о термоядерной реакции в газе высокой температуры – то есть термоядерного реактора, – саму идею похвалив, но объявив о таких трудностях, что лучше и не начинать. Предложение же Сахарова о необходимости «уже сейчас отметить творческую инициативу автора» назовёт издевательским любой, кто имел дело с представлением своих что научных, что технических, что литературных работ любым комиссиям с участием ангажированных критиков.
Что же до Курчатова, то Игорь Васильевич в 1951 году вместе с Ванниковым, Завенягиным и Павловым принял участие в судьбе Олега Лаврентьева. Поручил это 1‐му главку Л.П. Берия, до которого дошла история с младшим сержантом и его неожиданными и поразительно грамотными предложениями.
После первой беседы руководство ПГУ положительно оценило существо предложений Олега Лаврентьева по водородной бомбе и термоядерному синтезу. И предложило установить принятому в МГУ студенту персональную Сталинскую стипендию в размере 600 рублей в месяц. А также выдать единовременное пособие в размере 3000 рублей за счёт ПГУ, предоставить комнату в доме ПГУ с необходимой научно-технической библиотекой и прикрепить квалифицированных преподавателей МГУ по физике и высшей математике. Опять-таки с оплатой из фондов 1‐го главка. С чем Лаврентий Павлович, увидевший, похоже, в сержанте с Сахалина Лаврентьеве второго Флёрова, полностью согласился.
Через месяц, исполняя указание товарища Берии, та же руководящая тройка ПГУ (без Павлова) провела ещё одну беседу с многообещающим студентом, намереваясь применить его «по возможности, в научно-исследовательских работах, проводимых по магнитному термоядерному реактору». В докладе по итогам разговора сообщила:
«В беседах с т. Лаврентьевым в последнее время выяснилось, что он хотел бы сосредоточить свое внимание на математической проверке идеи создания установки по непосредственному превращению ядерной энергии в электрическую с использованием лития-7 и водорода. Однако требуемая колоссальная электрическая мощность (порядка сотен миллионов киловатт) для пуска установки на легких ядрах заставляет его обратиться в первую очередь к разработке «стартера», производящего электрическую энергию за счет деления тяжелых ядер плутония, урана-235 или их смеси. <…>
В связи с тем, что разработка вопросов получения промышленной энергии посредством атомных агрегатов сосредоточена в Лаборатории «В» Первого главного управления, полагали бы целесообразным поручить т. Блохинцеву Д.И. организовать в Лаборатории небольшую теоретическую группу, на которую возложить задачу математического обсчета предлагаемой т. Лаврентьевым идеи. На время выполнения этой работы прикомандировать т. Лаврентьева, без отрыва от учебы, к Лаборатории «В» в качестве внештатного сотрудника.
Тт. Блохинцев и Лаврентьев, который имеет возможность в течение месяца 5 дней бывать в Обнинской, с таким предложением согласны.
Просим Ваших указаний» [442, с. 93–94].
Соответствующие указания были получены. В апреле 1951 года Лаврентьева включили в отдел электроаппаратуры ЛИПАНа в качестве практиканта МГУ, а к нему прикрепили серьёзного специалиста по мощным импульсным разрядам в газе Александра Андрианова.
Но в целом И.В. Курчатову в ту пору было не до молодого дарования – много забот требовала доводка термоядерного Изделия, параллельно приходилось заниматься множеством тем, которыми, как цветок, распускался Атомный проект. Да, Лаврентьев – парень интересный, но без регулярного образования серьёзных тем ему не поручишь. Разбираться с неофитами должны проверенные и доверенные соратники, кои сами набирают и ведут студентов. Пусть сержантом занимаются Головин и Арцимович – тем паче что они за это уже и взялись.
Вот тут-то и оказалось, что умному сержанту всё же не хватало подготовки, чтобы охватить все тонкости экспериментальных работ по магнитному термоядерному реактору. Тот самый случай: то, что кажется простым в принципе, обрастает целым комом невероятно сложных проблем на практике.
Тогда, похоже, и начались столкновения Олега с реальностью и с людьми. Отчего к нему и прилепилась характеристика скандалиста. И опять же знакомо – инстинктивная реакция сложившегося коллектива. Головин и Арцимович, а до них – Сахаров и Тамм высказали солидарное мнение по этому поводу: амбиций и самонадеянности у этого энтузиаста, помеченного Берией, больше, чем знаний. Да и те путаные. Так что научный результат – пока сомнительный, зато скандальная атмосфера в коллективе – гарантированная. Уже проверено.