Л.А. Арцимович, глава работ по управляемому термоядерному синтезу в ЛИПАНе, прямо рекомендовал отправить молодого специалиста куда подальше. Лучше – в Харьков, к Синельникову. Там и наука на высоком уровне, и школа физическая крепкая, и ребята строгие. Одного Вальтера хватит.
Антона Вальтера Курчатов, конечно, помнил ещё по первым годам в Ленинграде. Да и в Харькове регулярно виделись. Один из самых активных зачинщиков физтеховских проказ, он и там не угомонился. Приезжая в УФТИ, Игорь неизменно выслушивал от Кирилла Синельникова сетования на затейливого Карлыча. Один «кросс» его имени чего стоил. Устраивал он его в дни получки, выходя вечером из института в сторону вокзала, чтобы ехать к себе на дачу. Путь его шёл, таким образом, от Политехнической улицы через весь центр. А там практически через дом – по подвальчику. Где, так сказать, наливают. Каждый участник совместного с Вальтером «кросса» в каждом из этих заведений должен был выпить по 100 граммов вина или по 50 граммов коньяка. «Турнир» проходил по олимпийской системе, с выбыванием. Говорят, до вокзала никто ни разу не добрался. Кроме самого Вальтера, конечно. Хотя один из авторов утверждал, что его «папа в студенческие годы однажды-таки прошел всю дистанцию» [461].
При всех своих чудачествах Антон Карлович был талантливым педагогом, которого студенческая и научная молодёжь боготворила отнюдь не за «спортивные» его успехи. Его изданные ещё в 1930‐х годах «Атака атомного ядра» и «Физика атомного ядра» продолжали оставаться настольными книгами вступающих в науку физиков. Это не говоря уже про его учебники для вузов «Ядерная физики» и «Физика элементарных частиц», а также доступно написанные пособия для студентов. Словом, самый замечательный был бы наставник для Олега Лаврентьева.
В Харьковском физтехе, куда того так и отправили, Олег действительно нашёл себя. Он даже создал здесь в 1958 году электромагнитную ловушку для плазмы. Вполне пригодную для дальнейшего развития.
Но и с этим ему не повезло. Такое решение, по мнению тех, кто занимался термоядом в ЛИПАНе, замахиваясь на действующие термоядерные реакторы с магнитными ловушками, представлялось частным. Так ничего существенного в Атомном проекте талантливому учёному сотворить и не удалось…
Глава 5Освобождённая сила
А Сверхбомба тем временем дозревала. Если так можно сказать о столь сложном творении рук человека. Но сложности постепенно преодолевались – в том же вдохновляющем сплаве труда и поиска. И второе в жизни Курчатова Изделие неуклонно приближалось к своему воплощению в главное. Во всесокрушающий взрыв. Который будет одновременно и всесозидающим. Ибо будет созидать безопасность России, а следовательно, и мир на планете. В условиях паритета с США в самой возможности взаимного уничтожения на самоубийственную войну империализм уже не отважится.
Впрочем, и мирная ипостась Атомного проекта тоже находила своё воплощение в теориях, делах и стройках. Задумывался Игорь Васильевич об атомной электростанции. Ещё с конца сороковых. Точнее, ещё с первого своего котла, памятного Ф-1. Так-то идея была очевидной: раз реактор так и так выдаёт тепло, отчего бы к нему не пристроить турбину, к ней генератор и прочее – и пожалуйста, получайте почти бесплатный ток! Да и систему отопления можно на котёл повесить – чем горячую воду как теплоноситель в бедные кыштымские озёра сбрасывать, не лучше ли её в тепловой контур замкнуть, да и в городское хозяйство пустить?
Но очевидно-то оно очевидно – но лишь в таком вот упрощении. На деле, и это уже правило, начнут вылезать такие детали и проблемы, что до самых неожиданных решений дело доходить будет. А их ещё найди, эти решения. Впрочем, и это хорошо! Новые решения – это новые теории, новые практики, новые технологии. Практически безотходное производство – это производство атомной энергии! В философском, конечно, смысле. Когда новое знание тоже – промышленный актив.
Так что в «атомном архипелаге» Первого главного управления всё буквально кипело. Срочно – и, что главное, уже без тех провалов, незримых для широкой публики, но горьких для всех причастных, – возводились заводы, комбинаты, целые города. Строились реакторы. Учёные и конструкторы врывались буквально в новые миры, находя невиданные свойства невидимого глазу человека атомного мира, предлагая под них новые конструкции и технологии, рождая в лабораториях и на кульманах КБ невообразимые прежде изделия.
И Игорь Васильевич постоянно находится в центре этого поступательного движения. Направляет поиск и управляет созиданием. Организует и контролирует ход работ. Сам участвует в них. Как тогда, когда строили Ф-1 и таскали блоки для котла…
А окружающие считают Курчатова прирождённым организатором. Который к тому же ещё умеет так повлиять на людей, так настроить их, так убедить даже оппонентов, что все за счастье считают работать в его команде.
Да, он это умеет. Более того, это его долг как руководителя такого огромного дела, как Атомный проект. По сути, он действительно генерал той огромной армии, что претворяет этот проект в жизнь. Даже и не зная того, чьи идеи, разработки, чей организаторский труд за этим стоит. Генерал уже не по прозвищу. И заботы у него теперь – генеральские…
Американцы всё же первыми взорвали в 1952 году настоящее термоядерное взрывное устройство. И получили на выходе 10 мегатонн. Однако получилась у них не бомба, а сарай. Или, повежливее, экспериментальный холодильник по поддержанию дейтерия в сверххолодном состоянии с вложенной в него атомной бомбой.
Соорудить большой холодильник, залить в него дейтерий и тритий и подорвать всё это атомной бомбой – это не было проблемой науки. Только проблемой времени и денег. Но сарай в самолёт не засунешь, и на врага не сбросишь. Это не оружие.
Поэтому советские учёные, в отличие от американских коллег, под руководством И.В. Курчатова с самого начала шли на изготовление термоядерного Изделия именно как вида оружия. И Курчатов, видя, как в постоянном поиске перебираются и отбрасываются в КБ-11 варианты, как эти поиски попадают в тупики и выбираются из них, как люди горят и ищут, изначально поддерживал всё, что действует на опережение. Потому в Сарове и делали «слойку», вполне отдавая себе отчёт, что это будет та же атомная бомба, только усиленная термоядерным «выхлопом». Но зато это будет – Оружие.
И не зря товарищ Берия, которому было направлено уже упоминавшееся письмо с соответствующим обоснованием такого порядка работ, подписанное всем начальственным составом Атомного проекта, никого из них не попрекнул в каком-то, скажем, приукрашивании будущего результата. При его куда как скромном «выходе». И тоже принял тот негласный договор считать Супербомбу термоядерной.
Потому что главное – что она была Бомбой!
Сухая до звона, выжженная летним солнцем степь. Земля… Корка планеты, а не земля. Жёлтая трава по колено. Да и не трава – сено, разве что нескошенное. Горизонт, ничем не скрадываемый по всей своей окружности. Лишь в одном направлении небольшие холмы бычатся против торжества этой унылой геометрии. Но так, издалека, словно боятся зайти за периметр.
Впрочем, определение «унылая» к данной евклидовой плоскости не очень подходит. Слишком наполнена она солнцем, а солнце тут слишком горячее, слишком наполняет эту плоскость энергетикой. А вот скучная – это да, это про неё.
Ровная такая скукота.
Разнообразят её разве что беспорядочные росчерки автомобильных следов. Торжество Лобачевского: множество прямых пересекаются на плоскости. Как, впрочем, и кривых – военные водители тут дорожной разметки не придерживаются. За неимением оной.
А в центре этой скучной геометрии – ещё более скучная, унылая, гладкая… скукота. Диаметром 20 километров.
Площадка «П». Сердце полигона.
Оно так и требовалось – чтобы было ровно и гладко. Каковые требования и были озвучены, когда в ПГУ задумались над тем, как определиться с местом, площадью и характером будущего полигона для испытания ядерного оружия. Чтобы ничто не загораживало картины взрыва. Чтобы легко было определять площади и расстояния воздействия ядерного оружия. Чтобы попроще было зарывать в землю бункеры и устанавливать системы датчиков и связи.
Вон они, протянулись двумя взаимно перпендикулярными линиями от центральной металлической башни с грузовым лифтом и площадкой, на которой устанавливается Изделие. Это когда задумывается наземный подрыв. После которого башня заканчивает свой недолгий век. Просто испаряясь.
Чья-то фантазия в Первом главном управлении здесь не подвела: название для полигона придумали от противного – «Горная сейсмическая станция». Горная, как же, – на пейзаже-то, где даже мысль о шарообразности Земли кажется нелепой…
Хотя это, наверное, не забавнее, чем придумать для первого испытанного здесь Изделия, для РДС-1, шифр «Реактивный двигатель специальный». Тоже очень «похоже» было, когда тот «двигатель» вспыхнул ярче Солнца…
Семипалатинский атомный полигон. Схема. [444]
Чем дальше от истины, впрочем, тем точнее. Хотя, в общем, сейсмические измерения тут уж точно практикуются. В ходе подрывов ядерных зарядов.
Правда, уже неважно, кто дал то название. В августе 1947 года «Горную станцию», он же «объект-905», передали из ПГУ в Министерство Вооружённых сил СССР. Военные фантазию вообще не напрягали и попросту нарекли это место «Учебным полигоном № 2». Зато по-военному деловито принялись за дело. Довольно быстро высадили сюда 12 тысяч солдат.
Почему-то ещё в проекте постановления Совета Министров СССР № 2939—955сс/оп было специально указано, чтобы сюда направляли призывников рождения 1926–1927 годов, не служивших в армии. Ими комплектовались формируемые в подмосковном Звенигороде войсковые части. Одни – для обслуживания полигона и охраны: две тысячи везунчиков, познавших лишь тягостную, но не тяжёлую формулу «через день на ремень». И другие – военно-строительные части, куда угодили 10 тысяч менее везучих молодых мужичков.