по изготовлению таких ТВЭЛов, и станция побежала к своему открытию. Каковое и произошло всего через семь месяцев.
Физический пуск котла первой в мире АЭС состоялся 9 мая 1954 года. Всё работало. В первом контуре происходило нагревание (тепловая мощность станции должна была составить 30 000 кВт), во втором перегретый пар давлением 12,5 атмосферы и температурой 2600 градусов подавался в турбину, на валу которой был установлен электрогенератор.
В 17.30 26 июня получаемый пар через открытую задвижку был переведён на турбину. Уже синхронизированный с сетью «Мосэнерго» генератор дал первый ток. Курчатов, руководивший пуском, переглянулся с Александровым, и они буквально в унисон выдохнули: «С лёгким паром!»
В.А. Малых в 1954 г.
[Из открытых источников]
Это была победа. Реализация ещё одной мечты – той, что появилась после того памятного заглядывания в Бездну на испытании изделия РДС-6. Чтобы атом был не только солдатом, но и рабочим.
В 17.45 станция стала под промышленную нагрузку.
Официальное сообщение ТАСС возвестило об этом событии весь мир 1 июля 1954 года обыденной, но полной скрытого торжества новостью:
В Советском Союзе усилиями ученых и инженеров успешно завершены работы по проектированию и строительству первой промышленной электростанции на атомной энергии полезной мощностью 5000 киловатт. 27 июня 1954 года атомная электростанция была пущена в эксплуатацию и дала электрический ток для промышленности и сельского хозяйства прилежащих районов [437].
Станцию осторожно запустили на 57 % мощности, но… Даже в этом режиме стали одно за другим выявляться слабые места. Вытекала через трещины в каналах СУЗ вода, окислялся и терял свои качества графит, корродировали трубки из нержавеющей стали и пр.
Блохинцев волновался, пару раз слал тревожные сигналы. В июле Игорь Васильевич даже устроил у него в Обнинске выездную сессию НТС.
Привёл всех к общему знаменателю Ефим Славский. Он напомнил о начале работы «Аннушки» и предложил примерно такое же решение: закрыть станцию на капитальный ремонт, разобраться с причинами, устранить их и снова запустить АЭС. Мол, первая в мире атомная станция – не эксперимент, который можно запросто списать в неудачи и закрыть. Это дело политическое.
АЭС в Обнинске.
[Из открытых источников]
Так и сделали. На полную мощность вышли 25 октября 1954 года.
А в декабре 1958 года на основе полученного в Обнинске опыта в Томске-7 была запущена первая очередь Сибирской АЭС начальной мощностью 100 Мвт. И хотя реактор ЭИ-2, ставший «сердцем» этой станции, создавался как двухцелевой – для наработки в первую очередь оружейного плутония, а электричество шло к этому приятным дополнением, – именно её можно справедливо считать первой промышленной АЭС в России. Позднее, в 1961 году, на базе реактора АДЭ-3 мощность была доведена до 600 Мвт.
Правда, Игорь Васильевич Курчатов и этого уже не увидел. Как и мощного развития атомной энергетики в СССР…
Глава 3Управляемый термояд
Начиналось всё почти стандартно – с возникновения идеи, параллельной основной задаче. С тех пор как в ходе создания водородной бомбы столкнулись с проблемой ядерного горючего, Курчатова не оставляла мысль, как использовать его для получения энергии. Не взрывать, а жечь, наподобие того как жгут уран в котлах, получая тепло и электроэнергию.
При реакции деления выделяется в 10 раз больше энергии, нежели при синтезе. Зато в реакции синтеза суммарно участвуют всего 5 элементарных частиц, а в одной реакции деления – 236. То есть по массе на одну и ту же величину в первом случае имеем энергии в четыре раза больше.
Первая задача – зажечь такую реакцию – элементарная физика. Нуклоны, то есть протоны и нейтроны, в ядре удерживает вместе так называемое сильное взаимодействие; ему противостоит электростатическое кулоновское отталкивание одноименно заряженных протонов. Потому, чтобы затолкать при синтезе одно ядро в другое, нужно приложить энергию. То есть разогнать ядра так, чтобы они могли преодолеть тот самый кулоновский барьер и вступить в то самое сильное взаимодействие. Только сильное-то оно сильное, да лишь на языке физики. А на языке техники нужно добиться захвата одного ядра другим на расстоянии уровня диаметра протона. То есть 0,67 × 10−15 метра. И вот как технически добиться сближения нуклонов на расстояние, где ядерные силы притяжения станут больше сил кулоновского отталкивания? Задачка нетривиальная. Ведь даже тех нескольких тысяч градусов, когда вещество уже переходит в состояние плазмы, недостаточно для преодоления кулоновского барьера. Надежда на зарождение самоподдерживающейся термоядерной реакции появляется только при температурах в миллионы кельвинов. Откуда мы возвращаемся к той самой термоядерной бомбе, где нужная реакция была, но только нисколь не контролируемая…
В начале 1951 года перед научным руководителем Атомного проекта и директором ЛИПАНа громоздилась даже не гора, а целая горная цепь задач и заданий. Но именно тогда И.В. Курчатов со своей командой начал непосредственно подходить к проблеме управляемого термоядерного синтеза.
В январе он провёл трёхдневное совещание в Сарове. На нём присутствовала вся верхушка курчатовской гвардии: Харитон, Зельдович, Тамм, Сахаров, Мещеряков, Головин, Арцимович, Боголюбов и ряд менее крупных специалистов из сотрудников КБ-11.
Совещались не только на заседаниях, но и на прогулках в лесу. Вот тогда Сахаров и Тамм и представили свою крайне перспективную, как казалось (и оказалось в итоге), идею удержания плазмы в тороидальном магнитном поле.
Наиболее важную идею высказал Игорь Тамм: само магнитное поле является инструментом воздействия на плазму, изменения её теплопроводности и диффузии, а это в свою очередь вызывает огромное многообразие вариантов и их последствий.
Теоретически идея была понятной: плазма состоит из ионов и электронов, то есть из частиц заряженных. Это не только позволяет устойчиво нагревать её, пропуская электрический ток, но и при помощи силы Лоренца в магнитном поле заставлять заряженные частицы двигаться вдоль него. И тем самым решить главный вопрос: как удержать миллионноградусную стихию в своих руках.
И все ощутили некий возбуждающий холодок внутри: ведь они, вот здесь и сейчас, на морозе, можно сказать, открывали дверь не просто в новую область науки, а – в неизведанное…
История, оказывается, дышит холодом!
Совещание научной части Проекта полностью одобрило и поддержало развитие дальнейших исследований по идеям Тамма и Сахарова. Правда, Тамм и тогда, и впоследствии говорил с врождённой своею щепетильностью, что все идеи и предложения сформулировал не он, а Сахаров. Но всегда докапывавшегося до самого корня Курчатова такая явно показная скромность ввести в заблуждение не могла. И потому он именно перед Таммом поставил вопрос о создании Совета по управляемым термоядерным реакциям. А тот и первое название новой области исследований предложил: «Проблема МТР». То есть проблема магнитного термоядерного реактора.
Дальше дело было за решением руководства. Курчатов доложил Ванникову и Завенягину, убедил их в необходимости включить в программу ПГУ соответствующие работы. И уже от имени ПГУ подготовили доклад правительству – прежде всего подразумевая Берию. Тот, как глава Спецкомитета, докладывал непосредственно Сталину.
И.Н. Головин.
[Из открытых источников]
В первой половине февраля Игорь Головин в качестве первого зама подготовил соответствующее письмо Берии и проект постановления правительства. Уже через несколько дней их четверых – с Таммом и Сахаровым – вызвали в Кремль: Берия после освобождения в 1945 году от обязанностей наркома внутренних дел и назначения в марте 1946 года зампредом Совмина основные совещания проводил у себя в кабинете на втором этаже Сенатского здания.
От ПГУ были трое – Ванников, Завенягин и Павлов.
Интересно, что в этом кабинете лица людей приобретали какое-то подавленное или скорее тяжелобольное выражение. Даже у Игоря Головина, который осенью 1941 года добровольцем под Москвою пережил и бои, и бомбёжки, и выход из окружения и которому по делам его бояться было вообще нечего.
Хотя, в общем, сам Берия держал себя с учёными, как всегда, ровно, притом остро и деловито. И беседу, что характерно, вёл со знанием дела, пусть и не погружаясь в тонкости ядерной физики. Впрочем, оно и понятно – он же не учёный, а руководящий работник. Если учесть, что параллельно он же курирует работы по ракетам, по зенитно-ракетному комплексу, по реактивной авиации, да ещё надзирает за деятельностью МВД, МГБ и Министерства государственного контроля, то понятно: его главная задача не в физическом или, шире, вообще в научном смысле предлагаемых идей разобраться, а вычленить из вороха информации нужные управленческие выводы. И принять верное решение. Курчатов давно оценил это свойство Берии, которое делало его беспримерной компетентности руководителем. Что бы там ни говорил про слабую грамотность Лаврентия Павловича умный, но излишне самолюбивый «Кентавр» Капица.
Собственно, потому Игорь Васильевич и озвучил чаемую идею управления термоядерной реакцией в поле компетенций руководителя Спецкомитета: это позволит быстро и эффективно получать тритий в любых количествах – раз, можно будет взять в руки абсолютно неисчерпаемый источник энергии – два. Так что просим поддержать следующий важный шаг в развитии, что никак не повредит главной задаче со Сверхбомбой (само это слово не произносится, но все всё понимают), а даже поможет. Что же до денег – по предварительной смете это 10 миллионов, – то их можно взять из резерва Совета Министров.
Выступавший вторым Ванников высказался неожиданно осторожно. Мол, ясности пока мало, а товарищи Тамм и Сахаров как раз на решении той самой главной задачи сильно заняты. Это был афронт неприятный, но Берия, похоже, уже принял доводы Курчатова. И потому, кивнув, благодушно изрёк: «Доложу товарищу Сталину, примем решение, как развивать эти работы»… [443].