Наконец, в самом ЛИПАНе разрабатывается техническое задание на проектирование реактора ЭГ [Энергетический Газовый], где полностью освоенная уран-графитовая схема должна была функционировать с газовым охлаждением, работая на естественном уране.
Но, хотя англичан и поразил такой мощный государственный (а учёные из Британии отметили, как их коллега из России совершенно непроизвольно, как норму, употреблял слова «мы», «нам», «наш») подход к созданию атомной энергетики, основным было сказанное во второй части доклада.
В ней Игорь Васильевич поведал о работах по управляемым термоядерным реакциям. Причём в России знали, что в Штатах и Британии информация о подобных же исследованиях была засекречена, но в данном случае удалось сыграть на неукротимой тяге Н.С. Хрущёва к заявлениям о советских приоритетах. А в данном случае было известно, что в области управляемого термоядерного синтеза русские американцев опережают. Вот и сработало – руководителя страны удалось убедить открыть собственно ядерные и термоядерные исследования для широкого международного сотрудничества. Как это было перед войной, когда ведущие ядерщики мира сделали настоящий прорыв, взаимно обогащая друг друга через открытые научные публикации и совместные конгрессы и конференции.
Своё выступление в Харуэлле Игорь Васильевич и превратил в некое подобие научного доклада. Он поведал, что в России экспериментируют с газообразным дейтерием, что позволяет не отвлекаться на преодоление сил, возникающих при нагревании вещества с большой плотностью до потребных для синтеза температур. И если через такой разреженный газ пропустить мощный электрический импульс, то вещество сожмётся в плазменный шнур, нагретый до крайне высоких температур. И вполне обыденно сообщил, что в лабораториях ЛИПАНа удалось нагреть такую плазму до миллиона градусов. Чего не добился пока никто в мире.
Рассказал и о том, что для удержания такого доведённого до сверхгорячей плазмы вещества было выбрано решение с магнитным полем. Не стал скрывать трудностей, испытываемых и ожидаемых, на пути от нынешних экспериментов до реального управляемого синтеза.
Это выступление мгновенно было признано сенсационным. Ну ещё бы – ведь Курчатову удалось безусловно убедительно показать, что Россия намного опередила Англию и Америку в стремлении поставить энергию термоядерного взрыва на службу человечеству. И овация от коллег была, конечно, приятна, но куда более значимо было другое – то, что с подачи Курчатова ядерные исследования вновь открывались для сотрудничества учёных разных стран.
И наконец, последовал самый важный результат: удовлетворённый и вдохновлённый признанием успехов советских атомщиков Никита Хрущёв благословил правительственное решение о создании крупных экспериментальных термоядерных установок, и в том числе открытой адиабатической ловушки.
С утра 1 января следующего года и приступили. Одновременно начали проектирование, изготовление оборудования и сооружение установки, для которой отвели недостроенное здание на территории института.
Ф. Жолио-Кюри в Москве на встрече с советскими ядерщиками: И.В Курчатовым, Д.В. Скобелицыным, Л.А. Арцимовичем, А.И. Алихановым. [НИЦ «Курчатовский институт»]
Темпы, конечно, были заданы сумасшедшие, но к этому времени и у Курчатова, и у его людей уже был накоплен весьма богатый опыт быстрого и комплексного исполнения заданных планов. Да и сам он спешил.
Приходилось много считать по динамике частиц, создавать теоретические модели связанных с этой динамкой конфигураций, а затем переходить от теорий к практике. Как обычно, одно тянуло за собою другое. Строились сильные вакуумные установки, сложная – ради надёжности – система электропитания, на ходу создавалась контрольно-измерительная аппаратура.
Первая «Огра» была собрана и налажена к концу 1958 года. А в день своего рождения, 12 января 1959 года, Игорь Васильевич присутствовал при первом эксперименте – введении в установку пучка молекулярных ионов с энергией 120 кэВ.
Подарок себе он сделал роскошный: через торцевое окно установки можно было наблюдать живой пучок! Чем-то это было сравнимо с тем достопамятным первым пуском первого атомного реактора, того родного «малыша» Ф-1: здесь тоже можно было начать физические исследования нового, своими руками сотворённого природного явления!
Теперь стояла задача по накоплению и удержанию в ловушке ионов высокой энергии в течение длительного времени. Весь 1959 год подходили к намеченной цели, проводя эксперимент за экспериментом.
На установке «Огра» 6 февраля 1960 г.
[НИЦ «Курчатовский институт»]
Это были нормальные научные будни. Неспециалисту можно представить их себе по тем эпизодам в фильме «9 дней одного года», когда учёные под руководством героя Алексея Баталова добились пучка, но после первой эйфории столкнулись с его нежеланием отвечать исследователям взаимностью.
Курчатов ежевечерне наносил визиты в лабораторию, живо участвовал в обсуждении наблюдаемых процессов. Но мечтал о большем. О таких результатах, которые ставили бы на повестку дня переход от экспериментальной – хотя и самой большой в мире на тот момент – к установке практической, энергетической. А для этого нужно добиться таких величин магнитных полей, которые могли бы сжать плазму до зарождения синтеза. Эта задача – поднять давление и температуру плазмы до критических уровней – сложная технически, но теоретически ясная. А значит, исполнимая. По крайней мере, в его, Курчатова, руках.
Вот только руки…
Утром 6 февраля Курчатов зашёл на первый этаж здания «Огры» оживлённый и даже весёлый. В ЦК и министерстве одобрили строительство крупной установки этого типа, на которой можно будет подойти к решению задачи управляемого термоядерного синтеза. Реально или нет – будет видно, но ясно, что в любом случае можно будет подойти близко. Так что давайте, ребята, продолжайте наше важное дело, а завтра вечером встретимся.
Не встретились…
Глава 4«Атомный архипелаг»
Курчатов, вспоминая детство на Чёрном море, мог представить себя теперь капитаном корабля перед неоглядным архипелагом. Нет, не райским – рукотворным. Сосредоточившим мощь страны, сотни тысяч людей, находящих, создающих и обслуживающих эту мощь. Здесь сотни предприятий, вырабатывающих эту мощь. Здесь умнейшие институты, здесь совершеннейшие лаборатории, здесь тончайшие приборы. Сложнейшие производства и целые города вокруг них, дороги в непролазных чащах и рудники посреди пустынь, заводы под землёю и полигоны от горизонта до горизонта…
Только Главпромстрой МВД менее чем за четыре года, с конца 1945 и по 1 сентября 1949 года, построил и ввёл в действие 35 специальных объектов. В том числе 17 НИИ, лабораторий и опытовых установок, 7 горнорудных и металлургических предприятий, 5 химических и 4 машиностроительных и прочих предприятий, а также 2 комбината и завода основного сырья. Ещё 11 научных и промышленных объектов продолжали возводить в начале 1950‐х годов. На Урале в одной только Челябинской области возник полный цикл производства атомного оружия: от того памятного первого котла в будущем Озёрске и приборостроительного завода в Трёхгорном до завода по серийному выпуску ядерных боеприпасов в будущем Снежинске. А ещё Свердловск, Томск, Красноярск, Ижевск, Горький, Киров с их областями и краями! Ну и Москва с Подмосковьем как центр и мозг этого «атомного архипелага»…
Но главное: за всем этим – люди. Больше 230 тысяч только тех, кто занимался созданием атомного оружия. Это не считая военных строителей и заключённых.
Распоряжение Совета Министров СССР о присвоении Лаборатории № 2 названия Института атомной энергии АН СССР.
[Из открытых источников]
Центр всего этого, мозг и душа – предприятие п/я 3393. Лаборатория… Нет! Институт. Институт атомной энергии – так он будет называться.
За своим институтом Игорь Васильевич ухаживал, как за домом родным, который, собственно, и был продолжением, частичкой его. В нём проделан главный путь в его жизни. И дом – здесь.
Дорогой сердцу сад, где сотрудники гуляют и яблоки срывают, ибо Курчатов сразу распорядился, что сад – для всех, кто работает в институте. В утренние часы сам любил гулять по пустынным дорожкам, пока не наполнятся они людьми, спешащими по рабочим местам.
Хотя… «хозяйство Харитона», оно же «хозяйство Зернова», – разве менее родное? Особенно если вспомнить, сколько сил и энергии стоило создание КБ-11. А теперь там более 4,5 тысячи человек куют атомную мощь страны, из них почти тысяча – научные работники и инженеры. Причём все, и учёные, и инженерно-технический состав, – работники штучного разряда, уникальные, выдающиеся специалисты. И хоть называют они своё КБ «братской могилой физика», ибо засекречены все тотально, но работу свою оставлять не собираются. Есть и такие случаи, конечно, но – единичные, изолированные. Из-за обид в основном.
Главный вход в ИАЭ в 1950–1960-х годах.
[Из открытых источников]
Да оно и объективно неизбежно: с основной задачей справились, стало больше направлений, стало больше новых задач и интересных, перспективных задумок. Просто тесно стало целому выводку матерых медведей в одной берлоге.
И что же? А вот подумал Игорь Васильевич и решил: пусть КБ-11 будет конструкторской и производственной базой для разработки и выпуска образцов ядерных зарядов и одновременно – научным институтом, где будет создаваться боевое оснащение ядерного оружия. В том числе и перспективного. А кроме этого центра создадим второй. В подмогу и конкуренции ради. Как у американцев, где работают два ядерных центра. И за ними объективно тяжело угнаться с одной производственной площадкой у России.
К тому же, если поставить новый центр подальше, в глубине страны, это будет известной страховкой на случай войны. Всё же расположение ядерного производства под Арзамасом секретом для вражеских разведок уже не является…