— Сбили‑то меня как‑то необычно. Приборы до момента атаки ничего не показали. А потом удар, и всё! Темень. Только — только что‑то кусками начинает всплывать: взрыва не было, пламени не было, иначе бы обгорел. Удар был сильный, вот, и контузия. А очнулся только на земле. Как лопасти и дверцу отстрелил — не помню. Сработал на одних рефлексах.
— А кто стрелял‑то? — всё ещё не верил Берзалов.
— Я же говорю, не понял, — Русаков болезненно поморщился.
И вдруг Берзалов сообразил, что два первых экипажа погибли точно так же, как и «абрамс» и «бредли», от того непонятного удара направленной энергии. Только первые экипажи не имели такой высокой квалификации, как Русаков, и к тому же у экипажа из двух человек было по четыре человека десанта, а это уменьшало шансы на спасение. Значит, капитан говорит правду. Значит, его грохнули точно так же, как и американцев. В полном соответствии с энтропией, то есть с увеличением беспорядка. От этой мысли по спину у Берзалова пробежал холодок предчувствия беды. С кем же мы столкнулись? — подумал он о ком‑то третьем, которого никто не видел, но деяния его говорили сами за себя.
— Это я теперь понимаю, что ударило как раз снизу под кабину, а она у меня бронированная, иначе бы погиб.
— Танк тоже дюже бронированный, а его та же самая сила превратила в блин, — веско сказал Берзалов, думая о том, «третьем», который оставлял такие следы, от которых, словно картонные, прогибались семидесятитонные танки, не говоря уже о боевых машинах пехоты, которые на три четверти были сделаны из боевого алюминия.
— Вот то‑то и оно… — многозначительно произнёс Русаков и с надеждой посмотрел на Берзалова: «Поверил или не поверит, возьмёт или не возьмёт?»
Наверное, они бы договорились, уладили полюбовно конфликт и даже помирились бы, как только можно было помириться в этих обстоятельствах, но в горницу с сияющими глазами влетел разгорячённый Гаврилов. Оказалось, что Берзалов случайно отключил связь в шлеме, да и сам шлем лежал на лавке.
— Связь! — заорал было Гаврилов, а потом вроде как впервые увидел в углу Зуева, растерянно прикрыл рот ладонью: «Дурилка я картонная» и уже шёпотом доложил: — Связь, товарищ старший лейтенант! Связь!
Но Берзалов и сам сообразил, тотчас напялил на голову шлем, подключился к локальной сети и услышал истошный вопль Колюшки Рябцева:
— Связь!!! Связь!!!
И под эти радостные вопли кинулся к бронетранспортёру. Ему хватило двух секунд, чтобы покинуть дом, добежать до борта номер один, рывком распахнуть дверцу, усесться на командирское место и подключиться к СУО. Он сразу услышал сердитый голос подполковника Степанова из штаба бригады, словно они не расставались, но не было для Берзалова голоса роднее и желаннее.
— Здесь мы, здесь! — в возбуждении закричал он.
— Да не ори ты так! — возмутился подполковник Степанов. — Барабанные перепонки порвёшь.
— Есть, не кричать, — смутился Берзалов, но всё равно радость из него так и пёрла.
Получается, что они наконец пробились, и даже космический гул не препятствовал.
— Лейтенант, где ты шляешься, я тебя уже битый час дожидаюсь.
На самом деле, прошло не больше пары минут, с тех пор, как Колюшка Рябцев, отчаянно скучая, услышал позывные штаба бригады.
— Товарищ подполковник, мы на хуторе возле деревни Каракокша! — поспешно доложил Берзалов. — Сбрасываю разведданные по маршруту, — радостно сообщил он и, не обращая внимания на грозный рык начальства, которое призывало его к серьезности, ответственности и дисциплине, пробежал в стиле глиссандо пальцами на клавиатуре, как музыкант по клавишам пианино, и СУО выплюнула в эфир кодированный блок, который Берзалов ежедневно дополнял новой информацией.
— Молодец, лейтенант… — услышал он через мгновение в наушниках голос майора Якушева. — Читаем донесение. Сейчас скинем новую информацию для тебя, скорректируешь свои действия. У нас кое‑что тоже имеется.
— Отлично! — ещё больше обрадовался Берзалов.
Майор Якушев был тем, кого в штабах называют оператором, человек, который занимается анализом поступающей информации. От его выводов напрямую зависела жизнь не только отдельных бойцов и целых подразделений, он и судьба больших и малых компаний, которые вела девяносто пятая отдельная гвардейская бригада специального назначения.
Тут в разговор снова вклинился сердитый подполковник Степанов:
— Высылаем тебе вертолёт за раненым. — От этих слов в душе Берзалова наступило облегчение. — Об американцах и о твоих выводах сообщу позже. Что предполагаешь делать?
— Картина не ясна, — сказал правду Берзалов. — К вечеру выдвинусь на юго — запад в район сорок пятого квадрата с целью разведки. По всей вероятности, граница района южнее, километров в двадцати — тридцати. Пусть вертолёт летит по тому маршруту, который мы прошли. Там нет ловушек.
— Хорошо, — среагировал подполковник Степанов. — Контрольное время восемнадцать тридцать. Обозначьте себя ракетами, если связь не будет работать. Слышишь меня?
— Так точно, — радостно ответил Берзалов. — Всё сделаем.
— Ответ готов, высылаем, — радостно сообщил майор Якушев.
— А что там у тебя за чудо — квантор? — сердито спросил подполковник Степанов, явно читая расшифрованное донесение.
— Я всё подробно изложил! — возбужденно закричал Берзалов. — Мы с этим явлением столкнулись уже два раза. Так что ошибиться не могли.
— А Скрипей? — в голосе подполковника Степанова послышались презрительные нотки.
— Есть такой. Сами слышали и даже видели.
— А бронепоезд? Откуда он?
— Бронепоезд подорвали, — подтвердил Берзалов. — Бронепоезд чёткий физический объект.
— Почему не выяснили, откуда он взялся?
Берзалов ошарашенно промолчал. Подполковник Степанов и сам должен понимать, что сил тягаться с бронепоездом нет. Что смогли, то и сделали, зло думал Берзалов.
— Что‑то у тебя легко всё получается? — грозно спросил подполковник Степанов. — Здесь подорвали, там увидели. Никакой ясности.
Берзалов ещё больше опешил. Не будешь же рассказывать, что ты везунчик от природы, что такова твоя планида, о Спасе, естественно, не упомянешь, потому что посчитают сумасшедшим и, того и гляди, отнимут третий взвод и переведут в штаб, где ответственности меньше. Нет, я не такой дурак, подумал он, чтобы подставляться.
— Ты Берзалов, в следующий раз горячку не пори, — веско сказал подполковник Степанов. — Я с таким донесением к генералу пойти не могу. Что я ему скажу? Что вы целуетесь с небесными духами?
— Почему целуемся?.. — возразил Берзалов.
— А как же?! — гнул своё подполковник Степанов. — А между районами существуют коридоры… как их?..
— Кванторы… — каменным голосом подсказал Берзалов.
— А ещё какие‑то «предметы» с жидкостью внутри!
— Именно так, — вовсе упавшим голосом подтвердил Берзалов, не желая отступать от своих слов.
— Бред какой‑то! — с камушками в голосе произнёс подполковник Степанов. — Слышишь, я тебе запрещаю присылать такого рода донесения. Присылай по существу. А всю эту метафизическую чушь оставь, знаешь кому?!
— Кому? — с тяжёлым сердцем спросил Берзалов, и его взяла злость из‑за тупости начальника.
— Тому, кто её выдумал — Аристотелю!
— Есть Аристотелю! — процедил сквозь зубы Берзалов.
— Ну вот то‑то… — уже более миролюбиво сказал подполковник Степанов и ещё что‑то хотел добавить, может быть, даже похвалить. — Что мне от тебя требуется? Эффективность и качество донесе…
Но в этот момент связь оборвалась так же внезапно, как и появилась, словно кто‑то специально отключил тангетку, и никакого ответа они, конечно, не получили. Берзалов несколько раз нажал на кнопку связи. Всё было тщетно. Эфир снов заполнился бесконечным космическим гулом, как будто небо спохватилось и показало всем дулю.
— Алло! Алло! — безуспешно закричал Колюшка Рябцев.
— Вызывай! — приказал Берзалов, поняв, что он больше не услышит любимого голоса начальства, и вылез из бронетранспортёра, поражённый фантастичностью происходящего. У него было такое ощущение, что с ними кто‑то играл в поддавки, но в последний момент, оказалось — в шахматы, и ловко поставил им мат.
Мат будет, если мы вообще отсюда не выберемся, подумал он, вот это будет всем матам мат. Но почему‑то его это меньше всего заботило. Равнодушным он стал к своей судьбе. А вот за бойцов и особенно за Гаврилова ему было обидно, вроде бы он их как бы на казнь вёл.
Гаврилов прибежал с круглыми от восторга глазами. За ними скромно маячил капитан Русаков. Берзалов развёл руками и высказался:
— Вашу — у-у Машу — у-у!..
Они всё поняли, хотя Гаврилов на всякий случай спросил:
— Что там?..
— А ничего, — махнул Берзалов. — Ругают нас, Федор Дмитриевич, сказали что мы метафизики.
— На то оно и начальство, — покорно согласился Гаврилов, выражая тем самым фатализм военного перед лицом обстоятельств в виде начальства, которое всегда право.
Русаков поддакнул с горечью:
— Меня тоже вот так же кинули вслепую. Ничего это начальство не учит. Здесь чёрти что творится! А они — метафизика! Экселенц да экселенц! Дурилки картонные.
Гаврилов пробормотал:
— Дурилка картонная это я… надо было ещё года три назад в отставку уйти, глядишь, лежал бы тихо и спокойно со своей Лоркой в одной могиле и горя не знал.
— Только и успел сообщить, где и мы и как мы, — сказал Берзалов так, будто не услышал горестных речей Гаврилова. Не хотел он его обижать, да и нечего нюни раньше времени разводить. — Вертолёт обещали прислать за Зуевым. Вот с ними и полетишь, — сказал он Русакову.
У Русакова сделалось такое лицо, словно его обманули в лучших надеждах. Даже куртка реглан на нём обвисла от расстройства.
— Полетишь, полетишь. Будешь сопровождать раненого, — подсластил пилюлю Берзалов. — Для тебя же стараюсь.
— Есть сопровождать… — уныло ответил Русаков.
Берзалову стало стыдно. Отдавать приказы капитану ему было как бы не положено. А ещё он подумал, что Русаков сбежит. Самый удобный момент, чтобы сделать ноги, вернуться к нормальной гражданской жизни и греться под тёплым боком у Зинаиды. И правильно сделает, подумал в назидание самому себе Берзалов. Но капитан Русаков никуда не сбежал.