Гуча, ни о чём не спрашивая, уже сидел за турелью и держал под прицелом горловину долины, хотя там ничего не было видно, кроме зеленоватой мглы.
— Ничего не произошло, — ответил Берзалов, но автомат не опустил.
— Странный ты, лейтенант, — заметил Русаков. — Попал бы ты мне в подчинение…
— Э — э-э… — стал заводиться Берзалов и, чеканя каждое слово, произнес, — вспомнила бабка, как девкой была…
Должно быть, он очень сильно оскорбил капитана, потому что он побелел, как полотно:
— Что ты сказал?! Что?! — и направил на Берзалова ствол пулемёта.
Зря он это сделал. Реакция Берзалова была мгновенной. Одной рукой он дёрнул ствол верх, хотя понимал, что если Русаков начнёт стрелять, то ствол не удержать, а второй ударом в челюсть справа и отправил капитана в глубокий нокаут.
— Помогай!
Вдвоём с Гучей они связали Русакову руки, а потом сунули в туннель.
— Я уже давно хотел вам сказать, что капитан в вашем отсутствии вёл странные разговоры, — сообщил Гуча.
— Пусть полежит! — сказал Берзалов в страшной спешке, потому что Спас чётко и ясно, без своего обычного фиглярства сказал: «А теперь бегите!»
В тот же момент, как сороки, затрещали АКМы. Берзалов инстинктивно оглянулся и увидел, как прямо на него летит череп, изрыгая из беззубого рта пламя.
После этого он только и помнил, что пригибался, прыгал, куда‑то бежал, понимая, что в подобной ситуации это бессмысленно, что он сгорит в следующее мгновение, но его не убило, не обожгло и не покалечило. К стрекотанию АКМов прибавился грохот пушки, и Берзалов стал кое‑что соображать
Оказывается, они с Гучей, сами не зная как, оказались в маленьком доте, который прилепился к подножию скалы, и из него можно было держать под огнём правый фланг ущелья.
Дот, однако, был занят: у задней стены сидел механоид — точно такой, как его представляли в многочисленных видеоиграх, только гораздо меньше, не такой зловещий и безо рта, а ещё он был мёртвым, потому что Гуча с такой силой звезданул его прикладом по голове, что механоид упал на бок, но даже не пошевельнулся.
Кроме механоида, в доте лежали мёртвые америкосы. Их просто сгребли в угол, как мусор, и даже, наверное, присаживались сверху, потому что сидеть в доте больше было не на чем.
Гуча малость ещё потоптался на механоиде, даже попрыгал со всеми своими девяноста килограммами и со зла выдернул из него какую‑то деталь. Если это инвазивный захватчик, то я Папа Римский, подумал Русаков. На него механоид вообще не произвёл никакого впечатления. Слишком много в своё время Берзалов играл в электронные игрушки, чтобы удивляться чему‑то подобному.
— Во!
— Оставь его, — сказал Берзалов.
Он вдруг вспомнил предостережение американцев, то бишь, манкуртов, о том, что их разбили живые механизмы, вспомнил слова подполковника Егорова что «район техногенный» и долго смотрел перед собой, не в силах сообразить, что в сумраке дота видит знакомый «предмет». Только этот «предмет» был почти что пустым, потому что голубоватая жидкость плавала на донышке. Впрочем, стоило его встряхнуть, как жидкость размазывалась по невидимой поверхности, и Берзалова ударило током.
— Вот чего ему не хватало, — уверенно сказал он, отдёргивая руку, — и лоферам в лесу тоже. Энергия у них кончилась, понимаешь, энергия. Только это надо ещё проверить.
— Что? — спросил Гуча, который сгоряча всё‑таки доламывал врага.
— Я говорю, у механизмов кончилась энергия.
— Энергия? — удивился Гуча, однако внимание его отвлекло движение снаружи.
— Ну да. Батарейки! — сказал Берзалов недовольным тоном.
— Так это батарейки?
— Я думаю, — сказал Берзалов.
— Снова летит, — заметил Гуча, выглядывая в амбразуру.
И действительно, череп, изрыгая страшное пламя и таща за собой огненный хвост, уже ворвался в ущелье, чтобы разрушить всё и убить всё живое, но внезапно растаял, даже не коснувшись скал. Голограмма, сообразил Берзалов. А Гуча отпрянул, оскалившись:
— Призраки!
Призраков он не боялся, можно сказать, он их заобожал по одной единственной причине: «Вот о чём надо писать в армейскую газету, и тема нейтральная, и события неординарные!» — сообразил он и был как никогда счастлив. От него требовалось только запоминать, запоминать и ещё раз запоминать.
Они одновременно посмотрели на выход из дота и спросили друг друга:
— Бежим?
— Бежим!
АКМы и пушка лупили со всей дурацкой мочи.
— Отставить! — кричал Берзалов, подбегая в бронетранспортёру. — Отставить!
Из‑за реки один за одним налетали черепа, а в их сторону тянулись нитки трассеров. Колюшка Рябцев продолжал лупить в белый свет, как в копеечку. Пришлось вскарабкаться броню и настучать ему по голове, только после этого он оторвался от прицела и ошалело выдал:
— Что, всех убили?
— Кончай воевать! — приказал Берзалов, и, как по мановению волшебной палочки, последний череп, не долетев дуба, под которым стоял бронетранспортёр, растаял в воздухе.
Продолжал стрелять только Сундуков Игорь, потому что окопался дальше всех — под завалившимся сараем. Гуча побежал и отобрал у него автомат.
— Так что это?! Что это было? — ошалело спрашивал Сундуков, идя следом за Гучей и косясь в сторону реки.
— Сказано тебе, призраки, — назидательно говорил Гуча, — значит, призраки, и нечего палить!
— Боязно, — согласился Сундуков. — Если не убьёт, то заставит умереть.
— Архипов! — крикнул Берзалов.
— Я здесь!
— Слушай меня внимательно. Мы обнаружили укрепрайон Комолодун. Нас пугают, как и в случае с луной — черепом.
— Так точно, — согласился Архипов. — Мы с Филатовым тоже к этому мнению пришли.
— Больше на подобные штучки не реагировать!
Архипов глянул на него с укором, мол, легче командовать, чем исполнять, руки, мол, сами невольно тянутся к оружию, но ответил:
— Есть не реагировать.
— Беречь патроны!
— Есть беречь!
— БТР отогнать в лес, замаскировать. Филатов остаётся на связи. Остальным разобрать боеприпасы, идём обследовать укрепрайон. Работаем в режиме «мираж».
— Есть «мираж», — даже немного обрадованно отозвался Архипов, потому что «миражом», то бишь забралом пользовались редко — неудобным он был, то ли не доработанным, то ли не умели пользоваться.
Напоследок Берзалов заскочил в кабину и послушал эфир. Связи, конечно же, не было, зато гул космоса как будто бы уменьшился ещё больше и стал не громче шума ветра в дождливый день. Это было хорошим знаком.
— Товарищ старший лейтенант, — спросил Гуча, сунув морду в кабину, — а что делать с капитаном?
— Ах, да… — отозвался Берзалов. — Развяжем и простим. Кец, как твоего друга звали?
— Ванька, — ответил Кец. — Ванька Габелый.
Сэр от радости и нетерпения вывалил язык и перебирал лапами. Кец держал его за поводок.
— Кажется, я начал понимать, куда он делся.
— Куда, дядя Роман? — Кец так внимательно посмотрел на Берзалова, что ему стало не по себе.
Не выходили у него из головы слова генерала Грибакина и намёки Русакова о детях, которые бесцельно бродят и не умеют говорить, а лишь свистят. Кец другое дело, соображал Берзалов. Сгодится для переговоров. Кец свой в доску, будущий десантник, а как же иначе? А ещё он чувствует радиацию лучше всяких приборов. Опять же где‑то здесь друг его Ванька Габелый. В общем, Берзалов сам не знал, зачем взял парня. Взял, и всё тут, явно вопреки мнению Спаса, который заявил: «Пацану не место в Комолодуне».
— Правда, Кец? — спросил Берзалов.
— Правда, — поднял на него глаза Кец, и глянув в них, Берзалов на одно — единственное мгновение засомневался. Отвык он от детских глаз, перестал их понимать, забыл, каким сам был в детстве, но Кец от этого не вызывал у него меньше симпатии. Помнил он себя точно таким же — белобрысым и стойким, как оловянный солдатик.
— А куда Ванька делся?
— Сюда и делся, — уверенно ответил Кец. — Правда, непонятно, зачем.
— А великоновгородцы?.. — стал догадываться Гуча и посмотрел на Берзалов восторженными глазами.
— Через квантор, — объяснил Берзалов, — больше никак. Скрипей заманивает. Точно заманивает!
— Во — о-т гады! — изумился Гуча. — Выходит, великоновгородцы нас перещеголяли?
— Выходит, — согласился Берзалов.
— Кто же их убил?
При этих словах все невольно поежились и даже оглянулись в сторону реки, а Сэр на всякий пожарный спрятал язык и зарычал.
— Пойдём, развяжем капитана и разгадаем все тайны, — оптимистически сказал Берзалов.
— А то он, наверное, от страха в штаны наложил, — ехидно хохотнул Гуча.
Но капитана они не обнаружили. Валялась лишь знакомая куртка реглан.
— А кто его освободил? — удивился Гуча, поднимая с земли обрывки верёвки, и посмотрел в чёрную пасть туннеля.
Оттуда несло нехорошим духом, и второй раз лезть туда не хотелось.
— Кто бы это ни был, он сообразительней нас, — сказал Берзалов и сообщил бойцам: — Здесь какие‑то странные дети, мне говорил о них генерал Грибакин и намекал капитан.
— А что именно? — Архипов глядел на него так серьёзно, что Берзалов едва не рассмеялся.
Была у Архипова такая черта — беспрекословно верить начальству. А верить нельзя, подумал Берзалов. Подчиняться можно, но верить нельзя, по крайней мере, не всем. Мне можно, я как отец родной, а остальным нельзя.
— Ничего не сказали конкретно. Только я видел мальчишку, который, как паук, бегал по скалам.
— И я… — признался Сундуков, — и я видел… только мне показалось, что мне показалось.
Все засмеялись, но не так чтобы очень весело, а с оглядкой на обстоятельства, включающие в себя черепа, изрыгающие пламя. Пойди пойми, что там впереди?
— По детям зря не стрелять, — сказал Берзалов. — Мало ли что… дети всё‑таки, наше будущее. Правда, Кец?
— Правда, — как‑то странно согласился Кец, и Берзалов внимательно посмотрел на него, но ничего не понял.
Они двинули в горловину ущелья. Гуча, кроме личного оружия, тащил ещё и два огнемёта «шмель — м», как он выразился: «На всякий случай».