– Прошу прощения за дерзость, мой господин, – сказал я, – но ты не прав. И я могу частично развеять твои опасения. Если ты разбудишь своих историков и велишь им прошерстить архивы, они смогут подтвердить, что такое же явление наблюдалось и раньше: в год Первого Кролика, предпоследней вязанки лет, во время правления твоего великого деда.
Мотекусома уставился на меня так, будто я только что признался в том, что являюсь чародеем.
– То есть шестьдесят два года тому назад? Задолго до твоего рождения? Откуда ты это знаешь?
– Я помню, как отец рассказывал мне о подобных огнях, мой господин. Он еще утверждал, будто это боги прогуливаются по небесам, но так, что людям снизу видны лишь их окрашенные в холодные цвета мантии.
Это описание очень подходило к увиденному мною в ту ночь. Казалось, будто со всего небосвода, вплоть до маячивших у горизонта гор, ниспадали тончайшие, светящиеся, переливающиеся, колеблющиеся, словно от легкого ветерка, завесы. Но никакого ветерка не было, и ни одна длинная светящаяся пелена не производила, раскачиваясь, какого-либо шелеста или свиста. Все вокруг лишь светилось холодным светом – белым, бледно-зеленым и бледно-голубым, а всякий раз, когда по небесной занавеси тихонько пробегала рябь, эти цвета неуловимо менялись местами, перетекая один в другой и порой сливаясь. Зрелище было поразительно красивым, но и настолько устрашающим, что волосы вставали дыбом.
Гораздо позднее я мимоходом упомянул то ночное зрелище в разговоре с одним испанским моряком, рассказав, что мешикатль полагают, будто бы такое явление предвещает великие несчастья. Но он в ответ только рассмеялся, назвав меня суеверным дикарем. «Мы тоже наблюдали свет в ту ночь, – сказал испанец, – и даже несколько поразились, увидев его так далеко на юге. Но я точно знаю, что такие огни решительно ничего не предвещают, поскольку много раз видел их сам по ночам, когда плавал в северных морях. Поскольку в тех водах властвует Борей, бог северного ветра, мы называем это явление Огнями Борея».
Но в ту ночь я знал только, что эти бледные, прекрасные и наводящие страх огни освещают Сей Мир в первый раз за последние пятьдесят шесть лет. А Мотекусоме сказал:
– По словам моего отца, такое же знамение предшествовало наступлению Суровых Времен.
– Ах да. – Он мрачно кивнул. – Историю тех голодных лет я читал. Но боюсь, что самые Суровые Времена прошлого могут показаться не столь уж и бедственными в сравнении с тем, что нас ждет.
Мотекусома умолк, и я уже подумал было, что он впал в мрачное уныние, но тут правитель сказал:
– Благородный Микстли, я хочу, чтобы ты предпринял еще одно путешествие.
– Мой господин, – промолвил я, очень надеясь вежливо отговориться, – но мне уже немало лет.
– Я снова дам тебе носильщиков и свиту. Да и путь отсюда до побережья тотонаков не такой уж трудный.
– Но, мой господин, ведь первая встреча мешикатль с белыми испанцами – очень важное событие. Не разумнее ли доверить провести ее человеку, занимающему более высокое положение? Кому-нибудь из членов твоего Совета?
– Большинство из них еще старше тебя и еще меньше годятся для путешествий. Ни у одного из членов Совета нет твоей способности к составлению письменных отчетов в картинках или твоих познаний в языке чужеземцев. А самое главное, Микстли, ты обладаешь умением изображать людей такими, какие они и есть на самом деле. Хотя чужеземцы прибыли в страну майя довольно давно, но мы до сих пор не представляем толком, как они выглядят.
– Если это все, что требует мой господин, то я и по памяти могу вполне узнаваемо нарисовать лица тех белых людей, с которыми встречался в Тихоо.
– Нет, – сказал Мотекусома. – Ты сам сказал, что они были простыми ремесленниками. Я хочу иметь изображение их вождя, белого человека по имени Кортес.
– Значит ли это, мой господин, – осмелился спросить я, – что ты уже пришел к тому заключению, что Кортес никакой не бог, а всего лишь человек?
Он усмехнулся: – Ты всегда с презрением отвергал само предположение о том, что он может быть богом. Но ведь произошло такое множество знамений, случилось столько совпадений. Если он не Кецалькоатль, если его воины не вернувшиеся тольтеки, они все равно могли быть посланы к нам богами. Может быть, это своего рода возмездие.
Я внимательно посмотрел на лицо Мотекусомы, казавшееся в зеленоватом свечении небес мертвенно-бледным, и подумал, что, возможно, говоря о возмездии, он имеет в виду противозаконное и коварное отстранение от власти наследного принца Черного Цветка. А может быть, и другие свои неведомые мне грехи.
Но тут Мотекусома выпрямился и в обычной своей резкой манере заявил:
– Впрочем, это не твоя забота. От тебя требуется только доставить мне потрет Кортеса и подробный отчет об оружии белых людей, их доспехах, манере ведения боя и обо всем прочем, что может нам пригодиться.
Я попытался выдвинуть последнее возражение: – Мой господин, кем бы ни был этот Кортес и что бы он собой ни представлял, я не думаю, что мы имеем дело с глупцом. Вряд ли такой человек позволит приехавшему писцу свободно разгуливать по его лагерю, зарисовывая образцы вооружения и ведя подсчет воинов.
– Ты отправишься туда не один, но со многими знатными людьми, а с этим Кортесом вы будете обращаться как с человеком высокого положения и происхождения. Это должно ему польстить. Кроме того, тебя будет сопровождать караван носильщиков с богатыми дарами, что усыпит подозрения чужаков относительно твоих истинных намерений. Вы прибудете туда в качестве послов Чтимого Глашатая Мешико и Сего Мира, подобающим образом приветствующих послов короля Испании Карлоса. И разумеется, – он помолчал и взглянул на меня со значением, – все члены этого посольства будут представителями знати.
Хотя я вернулся очень поздно, Бью еще не спала. Наблюдая странное свечение ночного неба, она варила к моему возвращению шоколад, и я приветствовал ее более пространно, чем обычно:
– Ночь выдалась еще та, моя госпожа Ждущая Луна. Бью, очевидно, приняла подобное обращение за своего рода комплимент, поскольку выглядела удивленной и довольной, ибо за все время нашей совместной жизни я не баловал ее нежностями.
– Ну, Цаа, – промолвила она, зардевшись от удовольствия, – назови ты меня просто «жена», одно это уже тронуло бы мое сердце. Но – моя госпожа? С чего вдруг такие нежности? Неужели?..
– Нет, нет, успокойся, – прервал я ее, ибо на старости лет меньше всего хотел иметь дело с проявлениями эмоций. И объявил с подобающей случаю торжественностью: – Теперь ты стала знатной госпожой, и к тебе следует обращаться именно так. Сегодня ночью Чтимый Глашатай добавил «цин» к моему имени, а это, естественно, распространяется и на тебя.
– О, – сказала Бью с таким видом, как будто предпочла бы иной способ вознаграждения, но быстро вернулась к своей обычной, спокойной и прохладной манере. – Я так понимаю, Цаа, что ты доволен.
Я не без иронии рассмеялся: – Когда я был молод, то мечтал совершить великие дела, разбогатеть и оказаться причисленным к знати. Но лишь теперь, по прошествии целой вязанки лет, я обрел право именоваться Миксцин, попав в число знатных людей Мешико. Но боюсь, Бью, что это ненадолго. Возможно, скоро наша знать прекратит свое существование. Как, впрочем, и само Мешико.
Кроме меня, посольство состояло также из четверых знатных мужей, имевших благородные титулы еще от рождения, а потому не слишком довольных тем, что они, пусть и временно, вынуждены подчиняться выскочке вроде меня.
– И не скупитесь на похвалы, знаки внимания и лесть по отношению как к самому Кортесу, так и к его спутникам, которые все наверняка особы знатные и влиятельные, – напутствовал нас Чтимый Глашатай. – При каждом удобном случае задавайте в их честь пышные пиры. В ваш отряд включат искусных поваров, а носильщики понесут все необходимое для приготовления изысканных блюд. Не забывайте также и про богатые дары, которые вам следует преподносить с торжественной важностью, заявляя, что Мотекусома прислал все это в знак дружбы и мира между нашими народами. – Помолчав, он пробормотал: – Кроме всех прочих ценностей нужно доставить испанцам побольше золота, необходимого для врачевания их сердечных недугов.
«Это уж точно», – подумал я. Помимо медальонов, диадем, масок и других украшений из чистого золота – самых лучших изделий, собранных как нынешним, так и предыдущими Чтимыми Глашатаями, среди которых попадались непревзойденные шедевры, сохранившиеся с глубокой древности, – Мотекусома посылал испанцам даже массивные диски, золотой и серебряный, которые окаймляли его трон и служили владыке гонгами. Были здесь также великолепные мантии и головные уборы из перьев, изысканно обработанные изумруды, янтарь и другие драгоценные камни, включая невероятное количество наших священных жадеитов.
– Но самое главное, – сказал Мотекусома, – постарайтесь отвадить белых людей от намерения явиться сюда. Пусть они и думать об этом забудут. Если их интересуют только сокровища, моих даров должно оказаться достаточно, чтобы они отправились искать добычи и у других живущих вдоль побережья народов. Если нет, объясните испанцам, что дорога в Теночтитлан трудна и опасна, что они едва ли доберутся туда живыми и что взять им там совершенно нечего. Можете говорить, что ваш юй-тлатоани слишком занят, чтобы достойно принять гостей, или слишком стар и болен, или вообще не заслуживает внимания со стороны столь выдающихся особ. Говорите что угодно, лишь бы белые люди потеряли интерес к Теночтитлану.
Так вот и вышло, что однажды утром я выступил из города по южной дамбе, а потом повернул на восток во главе такого длинного и тяжело нагруженного каравана, какого не водил ни один почтека. Мы обогнули южные окраины недружественной земли Тлашкалы и пошли по дороге на Чолулу. И повсюду, в больших и маленьких городах и деревнях вдоль всего нашего пути, встревоженные жители засыпали нас вопросами. Их пугали приблизившиеся совсем уже близко «белые чудовища», и они надеялись, что мы сможем удержать их на расстоянии.