Да и перегонять их на юго-восток оказалось не так-то просто: ведь на одну лодку приходилось всего по два гребца. Все мы имели некоторый опыт вождения каноэ на озерах, а там тоже случались бури, но вот подводные течения и волны приливов, вздымающиеся даже в спокойную погоду, были нам в новинку. Несколько моих закаленных вояк, желудки которых не реагировали даже на самые тошнотворные картины войны, на протяжении двух или трех дней отчаянно мучились морской болезнью. А вот меня, может быть потому, что мне уже доводилось бывать на море, эта напасть миновала. Мы быстро усвоили, что, когда волнение становится особенно яростным и непредсказуемым, нужно не льнуть к берегу, а, наоборот, уходить в открытое море, хотя в шторм находиться вдали от суши Сего Мира и было страшновато. Весь день мы плыли далеко от берега и причаливали лишь на закате, чтобы провести ночь на мягком, но в то же время не колыхавшемся и не уходившем у нас из-под ног прибрежном песке.
Как и в прошлое мое путешествие, пески побережья по мере продвижения на юг постепенно темнели: блестящий белый сначала превратился в тускло-серый, а там и в черный, как застывшая лава. И вот наконец ровный пляж перегородил вдающийся в море скалистый мыс. Благодаря топазу я увидел гору издалека, и поскольку дело шло к вечеру, распорядился немедленно причалить к берегу. Когда мы расселись вокруг походного костра, я, обратившись к своим семерым спутникам, напомнил им, что ждет нас завтра, и добавил:
– Наверняка некоторые из вас сомневаются, можно ли поднять руку на жреца, пусть даже это жрец чужого бога. Отбросьте все сомнения. Если вам покажется, что перед вами всего лишь беззащитные служители божества, не поддавайтесь этому впечатлению. Учтите, при первой же возможности они перебьют нас всех, а потом разделают, как кабанов, зажарят и съедят, смакуя изысканное лакомство. Но мы не дадим им такой возможности, ибо завтра будем убивать сами. Поэтому если не хотите погибнуть – будьте беспощадны. Помните это и следите за моими условными сигналами.
На следующее утро в отчаливших от берега челнах уже находились не молодой почтека с семью носильщиками, а отряд грозных воинов мешикатль под предводительством многоопытного «старого орла» – куачика. Развязав котомки, мы вооружились и облачились, как подобало бойцам. Я нес старый боевой щит Пожирателя Крови, его копье с остроконечным флажком на древке и подобающий военному предводителю головной убор. Из знаков воинского отличия мне не хватало лишь костяной вставки в носу, но дело в том, что у меня там не было дырки. Семеро остальных солдат тоже надели стеганые доспехи, собрали волосы на макушках в узлы и воткнули туда перья, а также разрисовали себе лица разноцветными узорами. Каждый из нас был вооружен макуауитль, кинжалом и копьем.
Наша маленькая флотилия приближалась к скалистому мысу открыто, мы намеренно хотели привлечь внимание хранителей святилища. И это нам удалось: на склон немедленно высыпало около дюжины злобных, одетых в рваные и латаные звериные шкуры жрецов цью. Хотя высадиться на песке было бы гораздо легче, мы не стали поворачивать лодки к берегу, а гребли прямо к утесам.
То ли из-за того, что на сей раз я попал сюда в другое время года, то ли потому, что мы подплывали с запада, но только океан сейчас буйствовал с куда меньшей силой. Однако волнение все-таки было достаточно сильным, и суденышки столь неопытных мореходов запросто могли бы разбиться о скалы, если бы знавшие здесь все пороги жрецы вдруг не попрыгали в воду и не помогли затащить наши каноэ в скрытые среди скал расщелины. Разумеется, они просто испугались грозного вида боевых доспехов мешикатль, на чем и строился мой расчет.
Когда лодки были надежно пристроены в укрытии, я, оставив возле них для охраны одного воина, жестом призвал всех остальных (и жрецов, и своих товарищей) следовать за мной. Перепрыгивая с камня на камень, мы под грохот прибоя, сквозь облака и завесы брызг направились к основному скальному массиву и поднялись вверх по его склону. Верховный жрец бога моря уже поджидал нас на уступе, сложив руки на груди таким манером, что человек, не знавший про его отрубленные кисти, никогда бы этого не заметил. Он буркнул что-то на своем невнятном гуаве, а когда я непонимающе поднял брови, перешел на лучи и с угрозой сказал:
– Зачем вы явились снова, мешикатль? Мы лишь хранители краски морского бога, а она у вас теперь есть.
– Не вся, – ответил я ему на том же языке. Похоже, его удивила моя напористость, но жрец стоял на своем:
– У нас ничего не осталось.
– А как же моя краска? – возмутился я. – Пурпур, за который тебе было заплачено много золота? Помнишь? В тот день я сделал еще и это.
И плоской стороной лезвия своего меча я раздвинул его руки так, что стали видны обрубки запястий. Только теперь жрец узнал меня, и его злобное лицо стало еще безобразнее от бессильной ярости и ненависти. Помощники, стоявшие по обе стороны от него, попытались немедленно окружить меня и моих воинов. Дикарей было вдвое больше нас, но мы сомкнулись в кружок, ощетинившись копьями.
– Веди нас в пещеру бога! – приказал я их главарю.
Он помедлил, видать придумывая отговорку, а потом проворчал:
– Святилище Тиат Ндик уже опустошила ваша армия.
Я подал знак стоявшему рядом со мной воину, и один из помощников жреца, получив копьем удар в живот, с воплями покатился по земле, зажимая рану.
– Это вам урок, – сообщил я остальным. – Поняли теперь, что мы не шутим?
Я сделал очередной жест, и мой солдат пронзил сердце упавшего, положив конец его крикам.
– А сейчас, – сказал я главному жрецу, – мы пойдем в грот.
Он сглотнул, но возражать больше не стал. Чувствуя спиной острие моего копья (мои люди точно так же подталкивали копьями его помощников), жрец повел меня через нагромождение валунов и обломков вниз, к заповедной расщелине, и пещере. К моему великому облегчению, землетрясение не, разрушило и не погребло святилище. Когда мы остановились перед вымазанным пурпуром грубым подобием статуи, я указал на разложенные вокруг кожаные мешочки и мотки пряжи и сказал главному жрецу:
– Вели своим прихвостням перетащить все это в наши лодки. – Служитель бога моря снова сглотнул, но промолчал. – А ну-ка пошевеливайся, или я отсеку тебе руки по локоть, потом по плечи... ну а потом отрублю что-нибудь еще.
Жрец поспешно буркнул что-то на своем языке, видимо отдав помощникам приказ. Молча, лишь искоса бросая на меня злобные взгляды, младшие жрецы принялись под присмотром моих людей перетаскивать мешочки и мотки пряжи из пещеры к лодкам. Пурпура в святилище накопилось много, так что ходить туда-сюда им пришлось не раз, и все это время я, оставаясь с безруким жрецом возле статуи, держал наконечник копья приставленным к его подбородку. Разумеется, мне ничего не стоило заставить его вернуть золото, но я предпочел оставить его как плату за полученный пурпур. Это давало мне возможность чувствовать себя не грабителем, но купцом, заключающим, пусть и с опозданием, вполне законную сделку.
И только когда последний из мешочков был вынесен из пещеры, главный жрец дрожащим от ненависти голосом заговорил снова:
– Ты уже осквернил это священное место раньше. Ты разгневал Тиат Ндик, и он, рассердившись, ниспослал цьюйю. А на этот раз его гнев наверняка будет еще страшнее. Бог моря не допустит, чтобы ты, совершив кощунство, беспрепятственно удалился с награбленным пурпуром.
– Может быть, – беспечно отозвался я, – он смягчится, если я принесу ему другую жертву, тоже красного цвета?
С этими словами я нанес ему удар снизу вверх, и наконечник копья, пробив челюсть, язык и нёбо, вонзился жрецу в мозг. Он упал плашмя на спину, красная кровь фонтаном брызнула у него изо рта, и мне, чтобы высвободить копье, пришлось упереться ногой в его подбородок.
Позади раздался крик ужаса: как раз в этот момент мои воины в очередной раз пригнали помощников жреца назад в грот. На сей раз мы действовали молниеносно: прежде чем служители идола успели прийти в себя, чтобы попытаться убежать или оказать сопротивление, все они были мертвы.
– Я обещал жертвоприношение этому каменному истукану. Свалите трупы туда, – прозвучал мой приказ.
Когда это было сделано, статуя бога приобрела уже не пурпурный, но глянцево-красный цвет, и вокруг нее растекалась липкая лужа.
Мне кажется, что Тиат Ндик был вполне удовлетворен моим даром. Во всяком случае, ни землетрясения, ни бури не разразилось: мы спокойно вернулись к лодкам, тяжело нагрузили их обретенными сокровищами и без помех отчалили. Морской бог не помешал нам отплыть подальше от прибрежных скал и утесов, повернуть на восток и двинуться вдоль побережья, оставляя позади уходящую в море гору и землю «бродяг». Больше я в этом краю никогда не бывал.
Однако следующие несколько дней, оставаясь в прибрежных водах гуаве и сапотеков, мы не снимали боевых нарядов мешикатль, так что в приморских рыбацких деревеньках нас принимали за настоящий воинский отряд. Рыбаки со встречных лодок озадаченно махали нам руками. Это продолжалось до тех пор, пока мы не миновали перешеек Теуантепек и не прибыли в Шоконочко – страну хлопка. Там мы пристали к берегу в укромном месте, зарыли в землю доспехи и воинские регалии, сломали все оружие, кроме самого необходимого, переложили мешочки и мотки крашеной пряжи в торбы, и поутру путь на лодках продолжили уже не воины, а молодой почтека и его носильщики. В тот же день мы совершенно открыто высадились у деревни Пиджиджиа племени маме, где я и сбыл наши каноэ. Правда, сделать это удалось лишь по прискорбно низкой цене, поскольку у тамошних рыбаков, как и у всех жителей побережья, и без нас имелось достаточно лодок. Наверное, со стороны на меня и моих товарищей было смешно смотреть: после столь долгого плавания на суше у нас заплетались ноги. Чтобы заново привыкнуть к твердой земле, нам пришлось на пару дней задержаться в Пиджиджиа, и прежде чем мы снова взвалили на плечи свои тюки и отбыли в глубь материка, у меня там состоялось несколько любопытных бесед со старейшинами племени маме.