м, а скорее раздосадованным. Некоторые члены Совета, находившиеся в зале, похоже, пребывали в недоумении, да и сам я был озадачен, услышав:
— Этот сумасшедший называет себя Тлилектик-Микстли.
Тут я сообразил, что речь не обо мне, ибо говоривший при этом указывал на угрюмого незнакомца в поношенной одежде, которого крепко держали за локти два дворцовых стража. Я поднял свой кристалл, присмотрелся, а узнав этого человека, улыбнулся сначала ему, а потом Мотекусоме:
— Его действительно зовут Тлилектик-Микстли, мой господин. Темная Туча не такое уж редкое имя среди…
— Ты знаешь его? — весьма недовольно прервал меня Мотекусома. — Может, это кто-то из твоих родственников?
— Это наш общий родственник, господин Глашатай, и, возможно, он не уступает тебе в знатности.
Вождь вспыхнул.
— Ты осмеливаешься сравнивать меня с каким-то грязным, безмозглым нищим? Когда дворцовая стража задержала этого оборванца, он требовал аудиенции со мной на том основании, что прибыл с визитом, как правитель к правителю. Но только посмотри на него! Этот человек сумасшедший!
— Нет, мой господин, — возразил я. — Там, откуда он родом, этот человек действительно равен тебе, за исключением того, что ацтеки не используют титул юй-тлатоани.
— Что? — удивился Мотекусома.
— Это тлатокапили Тлилектик-Микстли из Ацтлана.
— Откуда? — вскричал пораженный владыка.
Я с улыбкой обернулся к своему тезке:
— Значит, ты все-таки доставил сюда Лунный камень?
Он сердито кивнул и сказал:
— Я начинаю жалеть об этом. Но камень Койолшауки лежит там, на площади, и его караулят люди, которые с таким трудом и в такую даль тащили, катили и волокли его…
Один из стражников, державший пленника, вполголоса, но вполне отчетливо, пробормотал:
— Этот проклятый здоровенный камень испортил половину мостовых между здешней площадью и дамбой Тепеуака…
Гость между тем продолжил:
— Мои люди, те, которые уцелели в этом странствии, умирают с голоду. Как и я сам. Мы надеялись, что здесь нам окажут радушный прием, хотя удовлетворились бы и обычным гостеприимством. Но меня посчитали лжецом только за то, что я назвал свое собственное имя!
Я снова обратился к Мотекусоме, слушавшему весь этот разговор с недоумением:
— Как ты понимаешь, владыка Глашатай, правитель Ацтлана сам способен назвать свое имя, а заодно поведать о своем титуле, происхождении и обо всем прочем, о чем ты пожелаешь узнать. Возможно, науатль ацтеков покажется тебе чуточку устаревшим, но он вполне понятен.
Сообразив, что к чему, Мотекусома изобразил полнейшую любезность, живо извинился за недоразумение и приветствовал гостя.
— Мы непременно побеседуем с тобой, вождь Ацтлана, после того как ты отобедаешь и отдохнешь, — сказал он и приказал страже и слугам устроить, накормить и одеть гостей подобающим образом.
Толпа покинула тронный зал, но мне Мотекусома жестом велел остаться.
— Трудно поверить, — промолвил он, — впечатление такое, будто я повстречался с собственным дедом Мотекусомой Первым или увидел, как по ступенькам пирамиды спускается ожившая каменная статуя. Подумать только! Подлинный ацтек!
Впрочем, спустя мгновение его обычная подозрительность взяла верх, и правитель спросил:
— А зачем он явился сюда?
— Мой господин, он доставил тебе подарок. Признаться, это я надоумил его так поступить, когда заново открыл Ацтлан. Если ты пожелаешь спуститься на площадь и посмотреть на подарок, то, думаю, убедишься, что он стоит многих разбитых камней мостовой.
— Я так и сделаю, — сказал Мотекусома, но добавил с прежним недоверием: — Но он наверняка хочет получить что-то взамен.
— Думаю, — ответил я, — Лунный камень вполне стоит того, чтобы пожаловать подарившему его какой-нибудь звучный титул. Сгодится и несколько мантий попышнее и какие-нибудь украшения, чтобы этот человек смог нарядиться соответственно своему новому положению. И, может быть, имеет смысл предоставить в его распоряжение отряд наших воинов.
— Воинов? Зачем?
Я поделился с Мотекусомой соображениями, которые до того внушал правителю Ацтлана, высказав мысль, что возобновленные родственные узы между мешикатль и ацтеками дадут Союзу Трех то, чего у него в настоящее время нет: надежный гарнизон на северо-западном побережье.
— Возможно, с учетом такого множества дурных предзнаменований, нам и не стоит дробить наши силы, — осторожно сказал он, — но я еще подумаю над этим предложением. Во всяком случае, одно несомненно. Хотя он и значительно моложе, чем ты или я, но заслуживает титула получше, чем просто тлатокапили. По крайней мере, я прибавлю «цин» к его имени.
Итак, в тот день я покинул дворец, довольный тем, что мой тезка получил благородное имя Миксцин. Впоследствии выяснилось, что Мотекусома принял все мои предложения. Гость покинул наш город со звучным титулом тлани-тлатоани, Младшего Глашатая ацтеков, и во главе внушительного воинского отряда. С ним также отправились и несколько семей переселенцев, искусных в строительстве крепостей.
За все время пребывания моего тезки в Теночтитлане мне лишь единожды выпал случай перемолвиться с ним несколькими словами. Он искренне поблагодарил меня за содействие в оказании ему радушного приема, причислении к знати и приобщении к Союзу Трех, заявив:
— Теперь частица «цин» прибавится также и к именам всех членов моей семьи, в том числе и будущих, даже тех, кто находится со мной в непрямом или дальнем родстве. А тебе, брат, нужно будет обязательно снова побывать в Ацтлане. Ты увидишь не просто обновленный и ставший лучше город, но нечто большее.
Помнится, я решил тогда, что он собрался устроить какую-нибудь торжественную церемонию с присвоением мне почетного титула, но побывать в Ацтлане мне больше не довелось, поэтому что именно изменилось там после возвращения Миксцина, так и осталось неизвестным. Что же касается величественного Лунного камня, Мотекусома, как всегда, никак не мог решить, в каком месте Сердца Сего Мира его лучше поместить. В последний раз, когда я его видел, драгоценный подарок так и валялся на площади, а ныне он погребен под развалинами и утрачен, так же как и Камень Солнца.
Видите ли, произошло немало других событий, которые заставили меня, да и не только меня одного, напрочь забыть и о визите ацтека, и о доставке Лунного камня, и о грандиозных планах по превращению Ацтлана в мощный опорный пункт на побережье. Вскоре из Тескоко, с той стороны озера, прибыл посланец в белой траурной накидке. Скорбная весть Не была столь уж неожиданной, поскольку Чтимый Глашатай Несауальпилли уже сделался к тому времени очень стар, но меня известие опечалило невероятно, ведь умер мой былой защитник и покровитель.
Я мог бы отправиться в Тескоко с остальными воителями-Орлами, придворными и представителями знати, переправившимися через озеро, чтобы проводить усопшего, и задержавшимися там, дабы присутствовать при коронации наследного принца Иштлилыпочитля, нового Чтимого Глашатая народа аколхуа. Однако я предпочел поехать без помпы, в простой траурной одежде, как частное лицо. Впрочем, приняли меня там как друга семьи, и принц Уишкоцин, с которым мы вместе учились, приветствовал меня так же сердечно, как и в первую нашу встречу, тридцать три года тому назад. Он даже обратился ко мне, назвав тем именем, которое я тогда носил:
— Добро пожаловать, Кивун!
От меня не укрылось, что мой старый школьный товарищ Ива сильно постарел, хотя я сделал все возможное, чтобы скрыть разочарование при виде его седины и морщин. Мне он запомнился гибким юным принцем, прогуливавшимся со своим ручным оленем в зеленом саду. «А ведь он мой ровесник», — с грустью подумал я.
Юй-тлатоани Несауальпилли был похоронен возле своего городского дворца, а не в значительно большей по территории загородной усадьбе, так что лужайки не слишком просторного дворцового комплекса были битком набиты пожелавшими проститься с этим пользовавшимся всеобщей любовью и уважением человеком.
На похоронах присутствовало много правителей и знатных людей, мужчин и женщин, как представителей народов Союза Трех, так и других земель, причем не только дружественных. Посланцы из дальних краев, не успевшие на похороны Несауальпилли, тем не менее торопились в Тескоко, чтобы попасть на церемонию вступления в должность нового правителя. Из всех, кому следовало быть у могилы, особенно бросалось в глаза отсутствие Мотекусомы, приславшего вместо себя своего Змея-Женщину Тлакоцина и своего брата Куитлауака, верховного военачальника Мешико.
Принц Ива и я стояли у могилы бок о бок, недалеко от его сводного брата Иштлилыпочитля, наследника трона аколхуа. Этот человек по-прежнему оправдывал свое имя Черный Цветок, поскольку сливавшиеся черные брови, как и раньше, придавали ему постоянно хмурый вид. Но вот волос у него почти не осталось, и мне подумалось, что нынешний Черный Цветок, наверное, лет на десять старше, чем был его отец, когда я впервые прибыл в Тескоко учиться. После погребения все переместились в дворцовые залы, где началась траурная служба, сопровождавшаяся скорбными молитвами и песнопениями с громким перечислением заслуг покойного Несауальпилли. Но мы с Ивой, прихватив несколько кувшинов с октли, уединились в его покоях и, переживая заново старые времена да гадая о грядущих, постепенно изрядно напились. Помню, в какой-то момент я сказал:
— Мне довелось слышать, как многие сегодня выражали недоумение и неодобрение в связи с отсутствием Мотекусомы. Думаю, эта бестактность объясняется его старой обидой на твоего отца: нашему владыке была очень не по душе его самостоятельность и особенно нежелание участвовать в мелких войнах, которые Мотекусома затевал.
Принц пожал плечами.
— Плохие манеры Мотекусомы не помогут ему добиться уступок со стороны моего сводного брата. Черный Цветок — Достойный сын нашего отца, и он также убежден, что рано или поздно Сей Мир подвергнется вторжению чужеземцев, а наше единственное спасение заключается в единстве. Брат продолжит дело отца, не позволявшего вовлекать аколхуа в мелкие войны на пороге большой, для которой потребуются все силы.