Я помолчал, обдумывая эти смелые слова. Ты сказала «искушение», ты сказала «до сих пор», в то время как я любовался твоей наготой. Даже тогда, ещё в совсем нежном возрасте, ты, Вероника, была столь женственна, столь прекрасна и притягательна лицом и телом, не говоря уж о том, что ты была умна и образованна не по годам, что явилась для меня настоящим и весьма немалым искушением. Не исключено, что я бы и попросил тебя стать для меня чем-то большим, нежели только моей спутницей и писцом. Но едва лишь эта мысль бегло мелькнула где-то на задворках сознания, как я тут же вспомнил о своём обете, принесённом после гибели Иксинатси. Признаюсь, я был бы рад близости с тобой, но не решился склонить тебя к ней, ибо чувствовал, что такая связь может перерасти в любовь. А ведь я поклялся себе никогда больше не испытывать истинной любви к женщине.
Вспоминая сейчас те события в свете того, что обнаружилось между нами позднее, я не могу от души не порадоваться, что сумел тогда совладать со своим порывом.
Хотя, по правде говоря, я всё равно, что было неизбежно и предопределено судьбой, со всей нежностью тебя полюбил.
Но тогда я сказал лишь следующее:
— Одевайся и пойдём со мной. Мы заберём у женщин пуремпеча кое-что из нарядов, которые они прихватили из гардеробов Тоналы. Ты достойна самого изысканного женского наряда, маленькая Вероника. И, разумеется, тебе не обойтись без нижнего белья. Без него в седле никак, а ты будешь ездить верхом на лошади рядом со мной.
Далеко не все последующие наши завоевания давались нам так же легко, как захват Тоналы. Пока мы стояли лагерем, я рассылал в разных направлениях лазутчиков и скороходов, а потом на основании их донесений принимал решение, где и когда наносить удар, причём, желательно, двойной удар: одновременно в двух, далеко отстоящих один от другого, пунктах. Это имело своей целью нагнать на испанцев страху и дать им понять, что они имеют дело с многочисленным, сильным, вездесущим и исполненным воли к победе противником. Враги должны были уразуметь, что они столкнулись не с каким-то там бунтом кучки рабов или набегом дикого племени, но с подлинно всенародным восстанием, направленным против всех белых захватчиков.
По прошествии времени разведчики сообщили мне, что на некотором расстоянии к юго-востоку от нашего лагеря находится богатая равнина, где с небольшими интервалами (это было сделано, чтобы испанцы могли общаться и в случае чего защитить друг друга) расположено множество процветающих эстансий. Другие разведчики доложили, что к юго-западу от нас, на перекрёстке дорог, находится испанский торговый пост. Местные землевладельцы свозят туда свои урожаи, чтобы продать их заезжим купцам. Добычу там можно захватить богатейшую, но пост укреплён и охраняется значительным отрядом испанских пехотинцев.
Эти два места я и выбрал для нанесения очередного двойного удара. Благородному воителю Ночецтли предстояло повести свой отряд на эстансии, тогда как мне — возглавить захват торгового поста. Помимо всего прочего, это давало возможность некоторым из наших пока ещё не успевших пролить кровь (и потому завидующих своим товарищам) воинов возможность поучаствовать в бою и захватить добычу или же пасть со славой, стяжав угодную богам смерть. Под начало Ночецтли я выделил воинов из племён кора, уичоль и всех наших всадников, включая и Веронику, которой предстояло стать летописцем этого сражения, а с собой взял воинов рарамури и отоми, а также всех опытных аркебузиров. Участников штурма Тоналы оставили в лагере, по каковому поводу йаки не преминули поворчать и повозмущаться. Мы с Ночецтли тщательно рассчитали время, которое потребуется нам на дорогу, чтобы определить и тот день, когда мы одновременно осадим врага в двух разных местах. Затем мы прикинули, когда два наших победоносных отряда вновь воссоединятся в этом лагере. После чего разошлись в разных направлениях.
Как я уже говорил, далеко не все наши планы в этой войне осуществлялись успешно. Наше нападение на испанский торговый пост, казалось, не сулило иного результата, кроме победы. Однако всё оказалось не так-то просто.
Вокруг поста раскинулось поселение, состоявшее по большей части из хижин рабов или подёнщиков, но эти убогие строения окружали сам пост, обнесённый частоколом из толстых, заострённых кверху брёвен. Тяжёлые крепкие ворота запирались изнутри на прочный засов, а из прорезанных в брёвнах узких бойниц торчали дула гром-труб. Когда наши силы с невероятным шумом и оглушительным рёвом устремились бегом через открытое пространство перед стеной, я полагал, что нам придётся лишь увёртываться от тяжёлых железных шаров, которые, как мне доводилось прежде видеть, выбрасывают испанские гром-трубы. Но эти оказались заряженными мелкими металлическими обрезками, гвоздями, битым стеклом и тому подобным. Когда их жерла с грохотом извергли на нас своё содержимое, увернуться от этого смертоносного града не было никакой возможности, и большую часть наших воинов, шедших в атаку в первых рядах, попросту разорвало в клочья. К счастью для нас, перезаряжать гром-трубу приходится ещё дольше, чем гром-палку. Прежде чем испанцы успели это сделать, мы, уцелевшие воины, подбежали к самой стене, так близко, что нацелить на нас гром-трубы было уже невозможно. Мои воины рарамури, верные своему прозванию «быстроногие», легко вскарабкались на грубую бревенчатую стену и перебрались через неё. Пока некоторые из них дрались с защищавшими стену испанцами, другие устремились к воротам, подняли засов и впустили остальных.
Однако испанские солдаты не струсили, не потеряли присутствия духа и не подумали сдаваться. Некоторые принялись обстреливать нас, но мои аркебузиры уже достаточно поднаторели в использовании этого оружия, так что их огонь оказался не менее метким и смертоносным. Тем временем мы, вооружённые копьями, мечами и макуауитль, устремились вперёд, сошлись с врагами вплотную и схватились врукопашную. Бой продолжался долго, отважные солдаты стояли насмерть и в конце концов погибли.
Как погибло, к сожалению, и прискорбно большое число моих собственных воинов по обе стороны частокола, которым был обнесён испанский сторожевой пост. Поскольку в этот поход мы не взяли с собой пеленающих, чтобы ухаживать за своими ранеными, и поскольку на том посту не оказалось лошадей, на которых можно было бы их переправить в лагерь, мне не оставалось ничего другого, как велеть нашим поглощающим подарить быструю и милосердную смерть всем, кто был ещё жив, но получил слишком серьёзные ранения и не мог вернуться назад самостоятельно.
Этот поход обошёлся нам дорого, но тем не менее оказался прибыльным. Торговый пост, как выяснилось, был просто набит полезными и ценными товарами: порохом и свинцом, аркебузами, мечами, ножами, одеялами, одеждой, копчёной или засоленной для длительного хранения снедью, даже сосудами с октли, чапари и испанскими винами. Так что с моего разрешения все оставшиеся в живых отпраздновали нашу победу так основательно, что на следующее утро, когда пришла пора возвращаться, многие ещё нетвёрдо стояли на ногах. Как и прежде, мы предложили местным рабам вместе со своими семьями отправиться с нами. Большинство так и поступило — двинулось в путь, неся свои скудные пожитки и часть нашей богатой добычи.
Вернувшись обратно в наш лагерь за руинами Тоналы, я с радостью узнал от Ночецтли, что его поход оказался гораздо менее трудным, чем наш. Эстансии охраняли не настоящие солдаты, даже вообще не испанцы, а стражники из числа рабов местных землевладельцев. Аркебуз этим людям не доверяли, да и никакого желания проливать кровь за своих хозяев у них не имелось. Таким образом, Ночецтли не потерял ни одного воина, а его люди убивали, насиловали и грабили в своё удовольствие. Они тоже вернулись со множеством припасов — мешками маиса, толстыми тёплыми тканями и годной к употреблению испанской одеждой. А самое главное, они пригнали с тамошних ранчо множество лошадей и целое стадо рогатого скота, пожалуй, не меньше того, что увёл с собой на север Коронадо. Это избавляло нас от необходимости не только рыскать вокруг в поисках припасов, но даже охотиться. Еды доставили столько, что её должно было хватить всей армии на долгое время.
— А вот, владыка, — сказал Ночецтли, — подарок тебе от меня лично. Я забрал это с постели одного из самых знатных испанцев. — Он вручил мне аккуратно сложенную пару красивых глянцевых, шёлковых простынь, лишь слегка запачканных кровью. — Полагаю, что юй-текутли ацтеков не пристало спать на брошенной на голую землю соломенной циновке, словно простому воину.
— Спасибо, мой друг, — от души поблагодарил его я и рассмеялся. — Хотя боюсь, что такими подарками ты склонишь меня к самонадеянности, изнеженности и праздности, которые присущи испанской знати.
Поджидала меня в лагере и другая хорошая новость. Некоторые из моих разведчиков-скороходов побывали в далёких краях и теперь, вернувшись, рассказали, что войну нашу поддержали и вовсю ведут даже те, кто не имеет к моей армии никакого отношения.
— Тенамаксцин, весть о твоём восстании распространяется от народа к народу, от племени к племени, и многие горят желанием, как и ты, выступить против белых от имени Сего Мира. Везде, отсюда и до побережья Восточного моря, отряды воинов устраивают молниеносные набеги на испанские поселения, плантации и усадьбы. Они появляются, убивают всех, кого могут, уничтожают то, что не могут забрать с собой, и так же стремительно отступают. Чичимеки, народ Пса, теочичимеки, Дикие Псы, и даже Бешеные Псы, цакачичимеки — все они вторгаются во владения белых людей. Прибрежные жители, хуаштеки, пользующиеся дурной славой из-за своей апатичности и полнейшего ко всему равнодушия, и те совершили нападение на морской порт — на город, который испанцы называют Веракрус. Конечно, хуаштеки с их примитивным оружием не могли причинить там большой ущерб, но они, несомненно, посеяли страх и тревогу среди испанских поселенцев.
Мне было очень приятно об этом слышать. Народы, упомянутые разведчиками, конечно, были плохо вооружены, так же плохо организованы и способны не на настоящую войну, а лишь на грабительские набеги, но их вылазки помогали мне держать белых в постоянной тревоге, лишая сна и покоя. Теперь уже вся Новая Испания знала о том, что нападения и набеги, от самых мелких вылазок и до моих разрушительных атак, происходят пов