Как всегда, собрание началось с бюрократических процедур: избрание президиума, голосование, избрание членов президиума, голосование, избрание секретаря, голосование.
И с самого начало всё пошло не так, как всегда. Едва белокурая ведьма Вика Горячкина открыла собрание и предложила избрать президиум, как с места вскочил Андрэ и заявил:
— Предлагаю избрать президиум в количестве трех человек. Поименно предлагаю секретаря комитета комсомола Викторию Горячкину, заместителя секретаря комитета комсомола Антона Ковалёва и члена комитета комсомола Михаила Савина. Прошу поставить вопрос на голосование.
Мишка, кстати, тоже был членом комитета комсомола, только отвечал за техническую работу, был ответственным за работу школьного радиоузла. Моя кандидатура и кандидатура Горячкиной в первоначальном сценарии собрания имелись. А вот включение Мишки в президиум собрания для Елены стало неожиданностью.
Собрание тут же проголосовало единогласно. Елена пожала плечами. В качестве секретаря выбрали, как всегда, Верку Подгорную. Её выбирали на эту должность уже третий год подряд.
— На повестке дня собрания поставлен один вопрос о персональном деле комсомолки Блинковой Галины, — продолжала Вика. — Кто за эту повестку, прошу голосовать.
Проголосовали. Единогласно.
— Галина, — обратилась Вика. — Прошу пройти и занять место за столом.
Галька встала, вышла на сцену, где стояли три стола: два сдвинуты вместе, за которыми расположился президиум и секретарь собрания, и отдельный стол со стулом — для неё. Села, криво улыбнулась в зал.
— Слово для выступления предоставляется заместителю секретаря комитета комсомола школы Ковалёву Антону, — объявила Вика.
Я встал, подошел к трибуне, развернул блокнот, окинул взглядом зал, повернулся к Галине и на глазах у всех подмигнул ей. Галька в ответ мне улыбнулась и уткнулась лицом в ладони, пытаясь скрыть улыбку.
В зале пошли шепотки.
Вообще наши плановые комсомольские собрания в школе проходили всегда по одному и тому же сценарию. Выбирали президиум, слушали доклады, единогласно голосовали. Большинство дремали, украдкой читали книги, стараясь не попасться на глаза Елене, которая не гнушалась ударить по плечу выявленного провинившегося, или настрополить соседей, чтобы растолкали задремавшего, если он сидел в недосягаемости её конечностей.
Большинству было откровенно до лампочки, что там читают докладчики, какая тяжелая международная ситуация в странах НАТО, свободу Леонарду Пелтиеру или какой-то там Анджеле Дэвис.
Собрания проводились раз в полгода. На моей памяти внеплановое комсомольское собрание, да еще и с разбором персонального дела проводилось впервые.
— Товарищи! — начал я. — Наш основной закон, Конституция СССР, гарантирует гражданам нашей страны право на жизнь, на охрану здоровья. Каждый гражданин нашей страны, октябренок он, пионер, комсомолец или беспартийный, не важно, имеет право на бесплатную медицинскую помощь.
Елена Витальевна встрепенулась, привстала с кресла, вытянув шею, глядя на меня.
— В нашей школе проводился медицинский осмотр, в ходе которого вел прием врач-гинеколог. После врачебного обследования результаты сразу стали известны посторонним лицам. Таким образом, в действиях врача усматриваются признаки…
— Это к делу не относится! — визгливо взвилась Елена Витальевна.
— Я попросил бы вас помолчать, — отрезал я. — Кто вам дал право перебивать выступающего? Возьмете слово, тогда будете выступать. Или я поставлю вопрос перед комсомольским собранием, чтобы вас удалить.
В зале пошли шепотки, смешки. Все стали оглядываться на Елену. Та с красными пятнами на лице постояла, не нашлась, что ответить, а, может, и не рискнула, что-то буркнула и, в конце концов, села на место.
Я повернулся к Верке:
— Секретаря попрошу занести в протокол попытку со стороны приглашенного на собрание лица сорвать доклад выступающего.
— Во даёт! — подал кто-то реплику из зала.
— Давай, Тоха! Врежь им! — кажется, это подал голос Янкель. Он тоже, оказывается, комсомолец.
Наибольшее оживление наблюдалось, как ни странно, в девчоночьей среде, причем обоих десятых классов.
— Ковалёв, — подала голос с первого ряда Нина Терентьевна. — Заканчивай цирк. Давай по делу.
— По делу так по делу, — продолжил я. — Таким образом, в действиях врача усматриваются признаки нарушения врачебной этики и клятвы Гиппократа. А также, возможно, и уголовного преступления. Поэтому прошу внести в протокол собрания моё предложение: обратиться с заявлением в милицию для проверки законности действий врачей, проводивших в школе медицинский осмотр и предоставивших его результаты посторонним лицам. При этом прошу учесть, что проходившие медосмотр были совершеннолетними. И сразу ставлю этот вопрос на голосование. Кто «за»?
И первым поднял руку. Следом за мной в президиуме подняли руку Мишка и Горячкина. За «столом подсудимых» подняла руку Галька. Чуть позже, медленно подняла руку Верка.
В полном молчании в зале сначала поднял руку Андрэ, следом за ним Янкель. В зале пошла цепная реакция — почти одновременно после этого задрали руки вверх девчонки-«ашки», наши одноклассницы. Разумеется, наши ребята-одноклассники их тут же поддержали. Девятые классы тоже потянулись вслед за нами.
Елена снова вскочила с места, оглядела зал, хотела что-то сказать, но наткнулась на лес рук.
— Кто «против»?
«Против» никого не оказалось. Воздержавшихся тоже.
— Всё, садись, — подала голос Елена. — Выступил, хватит.
— Минуточку! — возразил я. — Я еще не коснулся основного вопроса повестки дня нашего собрания.
— Дай другим слово сказать! — Елена решительно направилась к сцене.
— Пусть говорит! — кто-то выкрикнул из зала.
— Дайте слово сказать человеку!
Зал снова оживился.
Елена поднялась на сцену, подошла к трибуне, ухватила меня за рукав. Я выдернул рукав из её рук.
— Вы что себе позволяете, Елена Витальевна?
— Сядь на место! — рявкнула Елена.
— Не мешайте докладчику! — шутливо проорал, сложив руки рупором, Димка Зеленчук.
Наталья Михайловна сидела на переднем ряду с каменным лицом. Рядом Нина Терентьевна едва сдерживала улыбку. Середина попыталась оттолкнуть меня от трибуны. В зале кто-то засвистел, потом захлопал в ладоши. «Подсудимая» Галька прыснула. Её тут же поддержали в зале.
Елена злобно взглянула на неё, прищурилась, словно целясь, многообещающе кивнула головой.
— Вам не стыдно, Елена Витальевна? — громко поинтересовался я, едва сдерживая улыбку. Середина остановилась, замерла, снова оглядела зал, бросила многозначительный взгляд на Горячкину и направилась на своё место.
— Мы с тобой позже поговорим, — прошипела она мне напоследок.
— Теперь, собственно, по основному вопросу, — начал я. — Комсомолец Галина Блинкова 17 лет от роду, ученица 10-го класса «а» в настоящее время находится в весьма деликатном состоянии.
Я повернулся к ней, улыбнулся.
— Чисто Плевако, — громогласно заявил Севка Щеглов. — Один в один!
В зале снова хохотнули. Я помолчал, пока смех не стих совсем.
— Находится в деликатном состоянии, — повторил я. — Ей противопоказаны любые волнения и нервотрепки. Иначе это может привести к негативным последствиям, вплоть до фатальных. А её сегодня в школу по распоряжению некоторых педагогов привели аж под конвоем.
— Ковалёв! — снова взвилась Елена Витальевна.
— Что Ковалёв? — развел руками я. — Скажите, что не так!
— Так! — крикнул из зала Лёшка Шрезер. — Елена Витальевна меня и Баранкина еще вчера озадачила Гальку с утра в школу притащить. Хоть волоком, сказала, но тащить! Дим, подтверди!
— Точно, — буркнул Баранкин с места. — Так и было.
— В общем, я считаю, — подытожил я. — Что мы, как её товарищи, как комсомольцы, должны позаботиться о её здоровье, а не трепать ей нервы. Тем более, что Галина со своим избранником уже подали заявление в ЗАГС. Будут создавать полноценную советскую семью. И после этого мы её должны осуждать?
Галька кивнула.
— Вот! — сказал я. — Поэтому считаю, что рассматривать персональное дело комсомолки Блинковой просто-напросто нецелесообразно.
Я вышел из-за трибуны, сел на своё место в президиуме. К трибуне вышла Горячкина.
— Кто еще хочет сказать?
— Да правильно Ковалев сказал! — выкрикнул с места Виталик Лагуткин, одноклассник Гальки. — Она девочка взрослая…
— Уже не девочка, — гыгыкнул Лешка Рыков по кличке Кабан.
— Хлебало завали, — тут же ему посоветовал Виталик.
— Чё? — взвился Кабан. — Ты чё сказал?
— Потише, потише! — крикнула Горячкина. — Потом будете разбираться, после собрания.
— Махаться в коридор! — тут же выкрикнул Севка Щеглов.
Разборки в зале стихли. Горячкина оглянулась на Гальку, посмотрела на меня и продолжила:
— Я поддерживаю мнение Ковалёва и считаю, что вопрос о рассмотрении персонального дела комсомолки Блинковой вынесен на повестку дня неправильно.
Елена Витальевна снова вскочила, уставилась на Горячкину, развернулась и направилась на выход. Но едва она сделала пару шагов, как вдруг присела, звучно пукнула и бегом на полусогнутых ногах рванула к двери.
— Фу! — громко, на весь зал выдал Янкель. — Вот засранка-то!
В зале засмеялись.
— Спокойней! — перекрикивая смех, продолжила Горячкина. — Ставим вопрос на голосование. Кто «за»? «Против»? «Воздержался»?
Ожидаемо проголосовали все только «за».
На выходе из кинокласса Горячкина ухватила меня за рукав:
— Куда пошел? Давай за мной!
— Куда? — удивился я.
— Сюда! — она потащила меня в учительский туалет рядом со спортзалом. Закрыла шпингалет.
— Давай! — она протянула руку. Я послушно вытащил из внутреннего кармана её фотографию. Горячкина зачем-то осмотрела её с двух сторон и тут же порвала на мелкие кусочки, которые бросила в унитаз. Потянула за цепочку, включая смыв. Подождала, пока бачок наполнится снова, снова потянула. Когда ни одного не смытого кусочка в унитазе не осталось, она бросила мне в лицо: