— Да я понимаю, — скривился Степан.
Глава 14
Я достаю из широких штанин…
На секцию я успел. Ну, как успел? Тренера застал, грамоту забрал, а вот позаниматься, увы… Оставалось полчаса до конца тренировки. Я махнул рукой.
На моё оправдание, что, дескать, комсомольское собрание проводил, Смирнов только скривился.
— Смотри, чтоб в субботу как штык к 9.00 в ЦСК! — сказал он. — Понял? В четверг можешь не приходить, меня всё равно не будет.
Среди моих одногруппников-самбистов на моё приветствие ответил только Кирюхин. Больше того, подошел, пожал руку, поздравил с победой в полуфинале.
Любитель пожрать бесплатных пельменей Леша-Чудной вообще состроил такую физиономию, как будто нажрался вместо этих самых пельменей продуктов метаболизма. Сашка Сорокин сделал вид, что меня не заметил. Мне расстраиваться из-за их бойкота было некогда, и я поспешно слинял домой.
На следующий день обнаружилось, что Елена Витальевна заболела, и теперь физику у нас вести будет сам директор школы — Матвеев Иван Степанович.
Он поздоровался, оглядел нас, дал команду садиться. Подошел ко мне, постучал пальцами по крышке стола и задумчиво сообщил:
— Что, баламут, заварил кашу?
Я встал, одернул пиджак, спросил:
— В смысле, Иван Степанович?
— Да сиди, сиди, — он положил мне руку на плечо, заставляя сесть. — Я про решение комсомольского собрания речь веду. Ладно, потом поговорим.
Весь урок я просидел как на иголках. Степаныч же упорно отказывался меня замечать. Я поймал пару сочувственных взглядов от Мишки и Андрэ.
Как только урок закончился, директор, как тот Мюллер из «17-и мгновений…», буркнул мне:
— Ковалёв, задержись!
И указал рукой на передний стол, приглашая садиться.
— Ты понимаешь, что своим решением ты фактически подставил всё руководство школы? — спросил он у меня.
— Гальку мы не отдадим! — ответил я.
— Да при чём здесь Галька? — отмахнулся директор. — Никто её и не хотел исключать. Попугать, выговор вкатить. Об исключении не было и речи.
— Не знаю, — я пожал плечами. — Мне Елена Витальевна практически всё выступление надиктовала с предложением исключить Блинкову из комсомола. То же самое предложение должна была озвучить Горячкина. Причём Елена Витальевна в присутствии других моих одноклассников рассказала о возможных последствиях её исключения из комсомола для школы.
Матвеев вздохнул.
— Конечно, мы были неправы, что гинеколога пригласили на медосмотр, — проговорил он. — Ну, а что прикажешь делать, если из 10-х классов половина девушек регулярно живут половой жизнью? А?
Он вопросительно посмотрел на меня.
— Это как называется? Кто виноват? Сегодня Блинкова, завтра еще кто-нибудь… Что прикажете делать, уважаемый комсомолец Ковалёв?
Я развёл руками:
— Воспитательной работой, наверное, заниматься надо, Иван Степанович. Как, это другой вопрос. Но девчонок позорить на всю школу…
— Они сами себя опозорили, — усмехнулся директор.
— Как сказать, — возразил я. — Некоторые, возможно, по глупости, от большой, так сказать, любви.
— Это кто? — хитро поинтересовался Иван Степанович.
— Я к примеру сказал, — улыбнулся я. — Вам лучше знать. Вам врачи докладывают, не мне.
— Не мне, — покачал головой директор. — Елене Витальевне. Её инициатива была. И все коллеги, классные руководители с 8-го по 10-й класс её поддержали.
— Что, и Нина Терентьевна?
— И Нина Терентьевна тоже, — пожал плечами директор. — Мы ж вам добра желаем…
Ты подумай, — директор тяжело поднялся со стула. — Время еще есть. Стоит ли поднимать шум? Ведь пострадает весь педколлектив.
— А если еще и родители узнают… — задумчиво добавил я.
Директор грузно опустился обратно.
— Надеюсь, до этого дело не дойдет, — с намеком сказал он, глядя мне в глаза.
— Кто знает, — я пожал плечами. — Я думаю, что уже дошло.
— Что он хотел? — Мишка подкараулил меня в раздевалке, куда я направился сразу после урока. Мне надо было ехать за паспортом. Тем более, что Лавруха вроде как дала санкцию на прогул.
— Я, честно говоря, не понял, — ответил я. — Вроде как не хочет, чтобы мы письмо направляли в милицию насчет медосмотров.
— Это как? — удивился Мишка. — Протокол собрания переписать что ли? Или собрание заново провести?
— Я откуда знаю? — развел я руками. — Мы свою задачу вообще-то выполнили. Если Горячкина хочет, пусть переписывает. Мне до лампочки.
Мишка пожал плечами.
— Кстати, Мишель, — весело усмехнулся я. — Ты в курсе, что половина «ашек» совсем не девушки?
— Нашел, чем удивить, — отмахнулся мой друг. — Тебе их поименно назвать?
— Не надо, — я демонстративно пошел на попятный. — Меньше знаешь, крепче спишь! Ладно, давай!
Я пожал ему руку.
— Мне за паспортом сегодня.
Процедура получения паспорта заняла меньше пяти минут. Меня пропустили в кабинет начальника паспортного стола без очереди. Я расписался в двух карточках, получил краснокожую книжечку в целлофановой обложке. Потом начальник паспортного стола Ольга Ивановна Кручина торжественно пожала мне руку, вручила книгу стихов Маяковского с закладкой и напомнила, устало усаживаясь на свое место:
— Не забудь отдать паспорт в ЖЭК на прописку. Понял? Завтра же! Без прописки никак нельзя.
— Есть! — ответил я по-военному.
На площадке перед подъездом РОВД я увидел Юльку с женщиной лет 40. Увидев меня, девушка нахмурилась, отвернулась. Женщина, заметив это, что-то спросила у неё. Юлька отмахнулась. Женщина повернулась в мою сторону. Я кивнул головой, здороваясь. Она кивнула в ответ.
Сто процентов, к следователю пришли. Я не стал подходить, незачем, направился в сторону телефона-автомата. Набрал номер еврея-фарцовщика, дождался, когда гудки сменятся на корявый голос:
— Алло! Вас слушают.
— Добрый день Гершон Самуэльевич! — поздоровался я. — Это Антон. Как вы поживаете?
— Не хочу Вас расстраивать, но у меня все хорошо, — послышалось в трубке.
— Это пока я не позвонил, — пошутил я в ответ. — Хотел вот к вам в гости напроситься.
— По делу или как? — вопрос мне совершенно не понравился.
— Я подумал, что вы хотите со мной рассчитаться, — ответил я и добавил. — Хотя, может, вам понравилось болеть.
— Кому ж нравится болеть? — тяжко вздохнул собеседник. — Приезжайте, конечно.
— Чай, кофе? — предложил Гершон Самуэльевич, как только я перешагнул порог.
— Кофе, — ответил я. — В прошлый раз, Гершон Самуэльевич, вы хвалились чудесным заварным «Якобсом». Угощайте, будем посмотреть…
Еврей прямо-таки помолодел по сравнению с прошлым моим визитом. Напрочь с волос исчезла седина, разгладились морщины.
— Выглядите замечательно, — заметил я.
— А какие муки мне пришлось принять в связи с заменой зубов, — пожаловался он.
— Зато теперь у вас свои, настоящие.
— Это да, — согласился он. — Так, что вы хотите, Антон?
— Рассчитаться, Гершон Самуэльевич, — пожал плечами я.
Еврей вздохнул. Я едва сдержал смех. Если раньше фарцовщик выглядел соответственно возрасту и вёл себя, как умудрённый, старый еврей, то теперь, когда ему больше 40-а вряд ли можно было дать, его гротескное поведение вызывало смех.
— Что вы смеетесь, Антон? — Гершон Самуэльевич уловил моё настроение.
— Извините, Гершон Самуэльевич, но вы себя в зеркале видели?
— Ну, и что?
— Ваше поведение, — я опять едва не расхохотался, — отнюдь не соответствует вашему внешнему виду.
Еврей нахмурился, помолчал, но потом сам рассмеялся.
— Я догадываюсь, Антон. Это очень здорово — быть молодым.
— И здоровым, — добавил я.
— И здоровым, — согласился фарцовщик, скрываясь за дверью.
Он принес из комнаты пачку разномастных купюр, положил передо мной. Странно, но на его лице я не наблюдал ни малейших признаков сожаления.
— Извольте пересчитать, молодой человек, — заявил он. — Четыре тысячи пятьсот рублей.
Я пожал плечами:
— Зачем? Не думаю, что вы ошиблись.
Я отсчитал двести рублей, протянул ему обратно:
— Это за духи.
Еврей хмыкнул, но забрал только сто рублей, положив в нагрудный карман рубашки, протянув сотню назад.
— Это лишнее. Чтобы вы еще хотели?
— Не знаю, — я вздохнул. — Может быть, что-то из женской одежды? Джинсы, куртку? А можно, — загорелся я. — Я к вам сюда маму приведу? На примерку, скажем?
— Антон, у меня не склад, — поморщился Гершон Самуэльевич. — Если вы закажете что-то из одежды, вы мне скажете примерный размер. А лучше сделаете дома замеры — талия, обхват груди, длина рукава и так далее. Я передам эти размеры поставщику. А там уже будет видно. А ко мне лучше никого не таскать.
— Кстати, — спросил он. — Вы давно видели Дениса? Куда-то он совсем запропал.
— Неделю назад, — удивился я. — Наверное, работы много.
— Наверное, — он пожевал губами.
— Как насчет нашего гешефта? — напомнил я.
— Пока, увы, никак, — развел руками Гершон Самуэльевич. — Кстати, вы не знаете, почему я про вас не могу даже слова сказать? Предлагаю, рассказываю, а когда речь заходит конкретно про вас, у меня как будто язык цепенеет.
— Гершон Самуэльевич, — улыбнулся я. — Я ж вас предупреждал, никаких имён.
— Пять тысяч большие деньги, Антон, — вздохнул фарцовщик. — Не каждый готов выложить такую сумму даже за свою молодость.
— Хорошо, — согласился я. — Пусть будет четыре.
Еврей кивнул и поинтересовался:
— А с вами никак связаться нельзя?
— Увы, Гершон Самуэльевич, телефоном я не располагаю, — вздохнул я. — Ладно. Я, пожалуй, пойду.
Гершон Самуэльевич проводил меня до двери, пожал мне руку и неожиданно поблагодарил.
Глава 15
Дела текущие, но полезные
Елена Витальевна не появилась ни в четверг, ни в пятницу. Её уроки у нас продолжал вести директор, который на следующем уроке сообщил: