енным лезвием длиной сантиметров в десять, которое вытаскивалось-то с немалым трудом — от случая к случаю. А тут он словно сам прыгнул в руку, разложился, выпуская смертоносный клинок. Дмитрий рванулся к девушке и два раза ударил её сзади в бок.
Потом, вдруг то ли поняв, что натворил, то ли испугавшись, он бросился бежать. Ноги вдруг подкосились, и парень упал ничком, больно приложившись носом об асфальт и на пару секунд потеряв сознание.
Очнувшись, Дмитрий попытался встать и обнаружил, что ноги его не слушаются. Вообще они стали словно ватные, потеряв всякую чувствительность. Он попытался, не вставая, подтянуть, согнуть в колене сначала одну, потом другую. Безуспешно.
Дмитрий приподнялся на руках, перевернулся на спину, сел. Тронул рукой бедра, колени. Ноги ничего не чувствовали. Он в отчаянии даже ударил по ноге кулаком. Рука удар почувствовала. Нога — нет. Дмитрий заплакал.
Кто-то тронул его за плечо.
— Парень, ты что? — услышал он. Рядом стояла какая-то женщина.
— Вызовите скорую, — жалобно попросил он. — У меня ноги отказали!
— Сейчас, сейчас! — засуетилась женщина. — Сиди, сиди, никуда не уходи!
Последние слова «никуда не уходи» вызвали очередной всплеск отчаяния и рыданий. Дмитрию больно не было. Ему было страшно. Даже жутко. Он вдруг осознал, что никогда не будет ходить и останется навсегда прикованным к инвалидному креслу.
Скорая приехала быстро. Двое дюжих то ли санитаров, то ли фельдшеров осмотрели его. Третий, видимо, врач наклонился и заставил дыхнуть, чтобы убедиться, трезвый он или пьяный. Погрузили его, ухватив за руки — за ноги, на носилки, затащили в «Рафик».
— В областную клиническую? — повернулся к ним водитель.
— Да, — откликнулся врач. — В неврологию!
«Рафик» пыхнул вонючей отработкой и вырулил со двора.
Родители приехали через час. Димочку даже не успели перевезти из приёмного покоя в неврологическое отделение на 3-й этаж. Они появились, когда он лежал на каталке в коридоре, ожидая санитаров.
Его мать Олимпиада Стефановна, дородная женщина под 50, со слезами и стенаниями склонилась над ним, а отец Владлен Георгиевич решительно направился к дежурному врачу.
— На минуту! — он ухватил врача за локоть, увлекая в сторону. Врач, невысокий худой пожилой мужчина далеко за 60, выдернул руку из цепкого захвата:
— Что вы хотели? Вы мешаете работать!
— Подождёт работа, — спокойно заявил Владлен Георгиевич, снова цепляя врача, на этот раз за плечо. — Не смертельный случай, в конце концов! — он указал на очередного больного. — Что с моим сыном?
Врач с сожалением взглянул на постанывающего на каталке подростка, от осмотра которого его оторвал беспокойный родитель:
— Подождите пять минут в коридоре!
— Вы не поняли! — повысил голос Владлен Георгиевич. — У меня сын парализованный!
— Вон отсюда! — не выдержав, рявкнул врач. — Ждите в коридоре.
Отец сразу притих, даже стал меньше ростом и шашками, спиной вышел в коридор. Там его вниманием захватила жена:
— Ну, что доктор сказал? — она всхлипнула. — Он жить будет?
— Да будет, будет! — раздраженно отмахнулся Владлен Георгиевич. — Сиди здесь и жди!
Он встал и пошел на улицу, где висел телефон-автомат, пошарил по карманам, вытащил две копеечных монетки, опустил в монетоприемник, снял трубку и набрал номер. После долгого ожидания (всё-таки ночь!), услышав сонное «алло», быстро заговорил:
— Ильяс Индиктович, прошу прощения за беспокойство! Амельченко беспокоит. Помощь ваша нужна срочно! У меня сейчас сын Дмитрий находится в приемном покое ОКБ. Состояние крайне тяжелое, а дежурный врач как-то подозрительно легкомысленно к нему отнёсся. Помощь ваша нужна. Буду крайне обязан.
Выслушав заверения, что содействие будет оказано, Владлен Георгиевич повесил трубку и довольно пробормотал вполголоса:
— Сейчас тебе будет и «вон отсюда» и «ждите в коридоре»…
Реакция не замедлила себя ждать. Минут через пять из стеклянной будки в приемном покое с испуганным лицом выскочила дежурная молоденькая медсестра, видимо, вчерашняя студентка, которая бросилась к кабинету дежурного врача. Не обнаружив его там, она заскочила в осмотровый кабинет и закричала:
— Леонид Семенович! Вас «сам» к телефону вызывает…
Давешний пожилой врач, на ходу стягивая тонкие хирургические перчатки, поспешил к «стакану», зашел, взял лежащую на столе трубку:
— Слушаю вас, Александр Григорьевич!
Минуты три он молчал, держа телефонную трубку возле уха, криво усмехаясь, потом не выдержал и спокойно заявил, видимо, перебивая собеседника:
— Да пошёл он нах! И этот тоже! Заявление об уходе я готов написать прямо сейчас!
И положил трубку на рычаг телефона на глазах испуганной медсестры.
— Я к себе! — бросил он. — Больных пусть принимает «сам»! С сегодняшнего дня я на пенсии. Ясно?
Врач четким военным шагом дошел до своего кабинета, закрыл за собой дверь. Через пару минут к нему в кабинет снова зашла дежурная медсестра. Вскоре она и врач вышли. Медсестра направилась к себе, а врач махнул рукой Владлену Георгиевичу:
— Зайдите!
Олимпиада Стефановна отошла от сына и рванулась было в кабинет вслед за мужем, но муж её остановил:
— Постой здесь!
Врач сел за стол, указал рукой на стул напротив и, брезгливо морщась, спросил:
— Ну, и что вы хотели от меня?
— Во-первых, здравствуйте, — с некоторым высокомерием сказал Владлен Георгиевич.
Врач слегка наклонился и перебил его:
— Если ты сейчас будешь дальше так слова цедить, я не посмотрю на просьбу главврача и пошлю тебя очень далеко. Понял? Мне глубоко до одного места, кто ты такой, какие у тебя взаимоотношения с нашими руководами… А теперь снова — я вас слушаю!
Он язвительно улыбнулся. Владлен Георгиевич смолчал, облизал пересохшие губы и хмуро спросил:
— Что с моим сыном?
Врач вздохнул, развел руками:
— Не знаю.
Поймал взгляд посетителя и повторил:
— Честно, не знаю. Я с таким случаем столкнулся впервые.
Он взял пленку рентгеновского снимка, поднял её на свет и продемонстрировал Владлену Георгиевичу:
— У вашего сына нет ни одного повреждения, ни внешнего, ни внутреннего. При осмотре тела не обнаружено ни одного кровоподтёка, ни одной царапины. И в то же время ниже пояса вся нервная система парализована, словно отключена. Нет реакции ни на изменение температуры, ни на иглоукалывание.
— А лицо? — спросил Владлен Георгиевич. — У него же лицо разбито!
— Разбитое лицо и ободранные руки — результат падения на асфальт, — отрезал врач. — Когда у него, извините, ноги отказали.
Владлен Георгиевич рукавом вытер глаза, жалобно улыбнулся. Вздохнул, выдохнул, успокаиваясь, и спросил опять:
— Так что это может быть?
— Я предполагаю, — задумчиво ответил врач и уточнил, — предполагаю. Это лично моё мнение, насквозь субъективное и, возможно, не совсем верное. Так вот, я предполагаю, что травма вашего сына связана с психологическим потрясением. Нервный срыв, понимаете?
— А прогноз? Прогноз какой? Чего ждать?
— Прогноз? — врач пожал плечами. — Если это результат нервного срыва, то следует ожидать выздоровления.
Он задумался, взглянул на Владлена Георгиевича поверх очков и уточнил:
— Через недельку, другую ваш сын оклемается.
— Спасибо, доктор! — Владлен Георгиевич протянул руку врачу. — Спасибо!
Доктор, усмехаясь, вяло пожал её в ответ:
— Не за что…
В коридоре Дмитрий махнул отцу рукой, подзывая к себе.
— Пап, тут такое дело…
Он выразительно посмотрел в сторону матери. Отец всё понял, сказал супруге:
— Иди, погуляй! Нам с сыном пошептаться надо.
— Пап, — сообщил Димочка, когда мать отошла подальше. — Я человека убил… Зарезал.
Он рассказал всё — от начала, своего распределения и размещения в один кабинет с предметом страсти, до самого конца, когда он несколько раз воткнул нож в бок Альбине.
— Она упала, пап, а я убежал! — чуть ли не плача, рассказал он. — И тут у меня ноги отказали…
— Ладно, разберемся, — хмуро ответил Владлен Георгиевич, потрепав сына по лысеющей голове. — Поправляйся и не бери в голову. Я всё устрою!
Через час Владлен Георгиевич подъехал к дому, где жила соседка по кабинету его сына Кубанова Альбина. Благоразумно запарковал автомобиль на улице, приказав жене сидеть и ждать, а сам с фонариком направился во двор, прошелся по тротуару, по газону, пожал плечами. Обнаружил темные пятна на тротуаре, чуть поодаль, ближе к выезду со двора нашел разложенный перочинный нож. Ручка и лезвие были в засохшей крови. Владлен Георгиевич довольно хмыкнул, сунул нож в карман, предварительно завернув в носовой платок.
— Зачем? — ревниво поинтересовалась жена.
— Надо! — ответил он, памятуя её длинный язык. — Так надо!
И пробурчал еле слышно:
— Разберемся… По всей видимости эта кобылица ментов не вызывала. Или сдохла, или цела. Если цела, надо проучить.
Глава 23
Мы опять победили!
Домой я попал на следующий день ближе к вечеру — замотанный, усталый, но счастливый и довольный. Да и было с чего: вытащил я Альбину с того света!
Её душа (наверное — я видел её как серебристый светящийся сгусток) рванулась вверх, но моя призрачная магическая «рука» оказалась быстрее. Подхватив алькино безжизненное тело на руки, держа душу в магической «руке», я рванулся к подъезду, влетел на лестничную площадку, опустил Альбину на подставленное колено, нашарил у неё в сумочке ключ. Ввалился в прихожую и опустил девушку тут же, на пол.
Пока бежал в дом, вогнал в нее «хвост ящерицы» и «айболит», вложив энергии раза в два больше обычного. Во всяком случае, когда я в прихожей на полу её освобождал от одежды, кровь уже не шла.
Прямо в прихожей на полу, даже не включая света, я за считанные минуты залечил рассеченную правую почку и поврежденную печень. Дольше сращивал два крупных кровеносных сосуда — кажется, общую печеночную артерию и еще что-то, поменьше.