— Да вроде не надо, — ответил я. — Возможно, я от них даже насовсем отделался.
На следующий день меня прямо в вестибюле школы отловил директор.
— Антон! Зайди!
Надо же! Не «Ковалёв», а «Антон». Значит, ругаться не будет. Уже хорошо.
Иван Степанович показал на дверь канцелярии. Я подошел, поздоровался. Он протянул мне руку. Директор протянул мне руку! Я осторожно пожал её.
— Садись! — Иван Степанович показал на стул. Я сел. Он сел рядом.
— Как у тебя дела?
Я пожал плечами.
— Нормально. К соревнованиям готовлюсь.
— К соревнованиям это, конечно, хорошо. А с «этими» как?
Он посмотрел мне в лицо.
— У тебя проблемы? Тебе нужна помощь в решении вопросов с комитетчиками? Я могу подключить кое-кого…
Он не закончил, только покрутил кистью руки, показывая пальцем вверх. Меня его предложение тронуло.
— Я тебя знаю, — продолжил он. — Ты парень не шебутной, правильный, наш, советский. Что они от тебя хотят?
— Спасибо, — выдавил я. — Не надо. Мне кажется, я решил этот вопрос.
Директор наклонился ко мне, проговорил вполголоса прямо в ухо:
— Вербовали?
Я только вздохнул. Он понял это по-своему.
— Держись, парень!
Меня осенила идея.
— Да дело в том, что у меня дядя в генштабе в Москве служит, — сообщил я. — Вот они и пристали. Только вы, Иван Степанович, пожалуйста, никому не говорите. Ладно?
Директор хлопнул меня по плечу и повторил:
— Если что, имей в виду. Я смогу помочь!
Иди! А то сейчас звонок будет! — он выпроводил меня из кабинета.
Степаныч не врал. Аура у него светилась ровным бледно-зеленым цветом. Только, когда он упоминал кэгэбэшников, сразу вспыхивали красные всполохи гнева. Интересно, почему он их так не любит? На этот вопрос мог ответить только сам Иван Степанович. Да и не особо он волновал меня.
А тем временем Лавруха решила устроить диктант. Для меня он особой проблемой не был. Я и до аварии всегда писал почти без ошибок. А тут подарок от Гериса в виде абсолютной памяти!
Для других моих одноклассников в этом плане было сложнее.
Мишка писал грамотно, но насчет запятых он откровенно «плавал». Особенно когда это касалось выделения всякого рода уточнений, деепричастий и прочих. В этом плане наш общий друг и его сосед по парте Андрюха Комар ему был не помощник от слова «совсем». Гуманитарные науки ему были как китайская грамота с японскими иероглифами.
Отличник по алгеброметрии и физике Димка Зеленчук тоже русский с литературой недолюбливал, еле вытягивая предметы на «4». Его сосед Колька Артамохин тоже еле вытягивал русский на «4». Шансы списать друг у друга были, но что толку?
Грамотно писали у нас в классе девчонки: почти круглая отличница Ленка Крутикова, которая Жазиль, Верка Подгорина, Майка да Ленка Аверина.
Близняшки Селезневы в этом плане оставались блондинками не только внешне.
Когда мы с Мишкой сидели за одной партой, то в конце диктанта, который писали всегда на листочках, мы просто-напросто быстро обменивались работами. И я проверял его едва разборчивую писанину, поправляя все ошибки. Потом менялись листочками заново. Доходило до того, что Мишка за диктант получал «пять с минусом» (минус за почерк), ввергая в зависть окружающих.
Мой нынешний сосед Юрка Никитин в таких услугах не нуждался. Ошибок у него хватало на твердую «четверку».
Да и вообще в классе после восьмого остались одни, так сказать, «интеллектуалы» — отличники и хорошисты, у которых в плане после школы стояли институт или военное училище.
Когда у Нины Терентьевны было хорошее настроение, диктант был по произведениям Чехова, где предложения отличались краткостью и минимализмом с точки зрения пунктуации.
Если настроение было плохое, текст для диктанта мог быть взят из Достоевского или Толстого. А еще, по её словам, существовал какой-то там Набоков, чьи синтаксические структуры отличались повышенной вычурностью, но, тем не менее, строго следовали правилам великого и могучего русского языка.
Когда она объявила, что будет диктовать отрывок из «Каштанки», класс облегченно выдохнул. По крайней мере, «двоек» уже точно не ожидается.
Едва высидев остальные уроки, я поспешно направился домой — переодеться, собраться на секцию. Мишка с Андреем мне компанию не составили. По пути позвонил по номеру телефона, оставленному Николаем Васильевичем для меня. Номер оказался прямой. Трубку снял директор.
— Добрый день, Николай Васильевич! — поздоровался я. — Это Антон. Вы просили позвонить.
— Добрый, добрый! — сразу отозвался директор. По голосу стало ясно, что он обрадовался моему звонку.
— Антон! — объявил он. — Очень надо встретиться. Чем быстрее, тем лучше!
Я озадаченно замолчал, подбирая вариант.
— Антон!
— Я думаю, думаю, — сказал я. — Сегодня у меня секция. Разве что после нее, часов в шесть?
— Отлично! — обрадовался директор. — Может, на квартире у Альбины Федоровны?
У Альбины было бы неплохо. И ей я бы заодно сообщил насчет бабки Цветаны. Наверняка девчонка обрадуется. Да и мне её бы приятно было увидеть, в конце концов, признался я самому себе.
— Давайте у Альбины в шесть, — согласился я.
— Вы тогда её сами предупредите, хорошо? — попросил директор. — Мне как-то теперь и не с руки…
— Хорошо! — согласился я.
Альбина обрадовалась, услышав мой голос. И вдвойне обрадовалась, узнав, что я сегодня приду к ней в гости. Только визит её бывшего любовника немного смутил. Смутил, но не огорчил.
— Да приходите! — сказала она. — Чаем напою. Тортик с тебя.
— Договорились, Алька!
— Как ты меня назвал? — удивилась девушка. Но я уже положил трубку. Где ж взять тортик после тренировки-то? В округе ни одного подходящего магазина.
Тренировка началась с того, что Смирнов громогласно объявил перед строем о моей победе в городских соревнованиях в ⅛ финала. При этом расписал, как я в течение 6 лет, не считаясь с личным временем, регулярно занимался борьбой самбо, отдавая все силы этому прекрасному виду спорта. Он расписывал мои заслуги минут пять, после чего объявил, что воспитал будущего чемпиона и ждет таких же результатов от каждого.
Ребята в группе если и впечатлились, то не особенно. Когда тренер вручил мне красивую грамоту, сломали строй и стали меня поздравлять. Честно говоря, больше по инерции, не от души. Сашка Сорокин тоже пожал руку и буркнул «поздравляю» как-то равнодушно или даже сквозь зубы. Что, собственно, неудивительно. Процесс нарастания отчуждения ко мне в группе начался сразу же, после того как тренер выставил меня на соревнования и стал заниматься со мной по индивидуальной программе.
То же самое было два года назад. С нашей группы, как перспективного самбиста, направили на «город» Олежку Семенова. И тоже вокруг него сразу выросла стена отчуждения. Зависть человеческая, что говорить?
А вот на лице Смирнова я срисовал довольную улыбку.
— Следующий этап соревнований в субботу, — сообщил тренер. — Ожидаются две схватки. После них пройдешь в полуфинал. Понял?
Я кивнул.
— А теперь — направо! По залу бегом марш! — скомандовал Смирнов.
После тренировки я, забрав грамоту, направился на остановку. Ребята традиционно собирались в «Блинную». И, ожидаемо, меня не пригласили. Да я бы и не пошел, меня ждал Николай Васильевич. Но всё равно, было немного обидно.
За этими мыслями я чуть не забыл про тортик. Вспомнил вовремя, как раз проходя мимо булочной. Увы, из тортов на прилавке лежал только «Ленинградский» да и то, наверное, месячной давности. Придется обходиться без тортика…
Директора еще не было. Альбина, одетая в коротенький халатик, открыла мне дверь и неожиданно прямо с порога бросилась мне на шею и впилась в губы поцелуем — взасос, по-взрослому, да еще пытаясь просунуть свой язык в мой рот. Я оторопел и даже не попытался отстранить её. Через несколько секунд мои руки, словно сами, поднялись, обняли её за талию, прижимая ко мне. Белья под халатиком я не обнаружил.
Она чуть отстранилась, весело мне улыбнулась и сообщила:
— Я соскучилась!
Потом внимательно посмотрела на меня и засмеялась:
— Да ты покраснел!
Она ухватила меня за руку, потащила к зеркалу:
— Гляди!
И поддразнила меня:
— Сеньор помидор! Сеньор помидор!
Я смутился окончательно, пролепетав что-то вроде:
— Да ну тебя…
Правда, я не ожидал такого напора с её стороны. И, честно говоря, понравилось целоваться.
— Ты еще ни с кем не целовался что ли? — угадала она. — Вот мне женишок мне достался!
Я закашлялся. Альбина весело хлопнула меня по спине.
В зале она решительно толкнула меня на диван и бесцеремонно уселась ко мне на колени. Предупреждая мои вопросы, сразу заявила:
— Во-первых, ты мне очень нравишься. Во-вторых, я соскучилась. И в-третьих, я очень сильно соскучилась.
Жалобно посмотрела мне в глаза и повторила:
— Правда…
Я прижал её к себе, вдохнул аромат её волос. Сразу сладко закружилась голова и у меня совершенно не было никакого желания применить «каменную кожу».
— Сейчас твой директор придёт, — сообщил я почему-то хриплым голосом. Она нехотя встала, вздохнула.
— Поставь чайник, — попросил я. — Я тебе хотел сказать, что договорился насчет того, чтоб тебя подучили.
Она резко повернулась ко мне, нагнулась и смачно поцеловала в губы.
— Здо́рово! Ура!
И уже спокойно поинтересовалась:
— А сколько это будет стоить?
Тут уже улыбнулся я.
— Ни сколько. Только вот надо определиться, когда туда, в деревню поедем…
Альбина села рядом.
— Расскажи!
— Что? — не понял я.
— Ну, кто меня учить будет? — спросила она. — Чему учить? Вообще, всё расскажи!
— Чайник ставь! — шутливо оборвал я её. — Сейчас директор придёт! И переоденься, пожалуйста, поскромнее. Мало ли что.
Успокаивая её, уже в спину добавил:
— Расскажу, конечно. Куда ж я денусь?