— Балбес, говоришь? — хмыкнул я. — А ты мои дубки видел?
— Видел, — согласился Еремеич. — И у тебя видел, и на подворье Селифана ходил смотреть. Даже к колдуну зашел. Хорошие деревца. Ужель сам сотворил-вырастил?
— Ну, не мастеровых же нанимал, — съехидничал я. — Нравятся?
Лесной хозяин замолчал, посмотрел на меня. Я молчал, выжидая его.
— Нравятся, — осторожно сказал он. — Очень полезные деревца.
— Полезные, — согласился я. — Я еще планирую акацию посадить по периметру забора, может, пару-тройку елей или сосенок.
Я заметил, Еремеич напрягся, заёрзал, но смолчал.
— Магией заниматься здесь буду, — сменил я тему. — В разумных, конечно, пределах. Я же маг Жизни.
— Интересная деревня получается, — заметил лесной хозяин. — Оборотень, ведьма белая. А сейчас еще и волшебник.
— Еще дачник один вроде приезжает, — заметил я.
— Приезжает, — согласился Еремеич. — С женой, детишками. Как каникулы наступают, так и приезжает. Но он смирный. Они даже в лес ходить боятся.
— Не ты ли их напугал?
Еремеич смолчал, только разве что улыбнулся.
— Они взяли за моду мусор в лес выносить! — сообщил он через минуту. — Потом всё лето у них на задах огорода волчья семья жила.
Я засмеялся.
— А что ж не Мишка-то?
— Мишаня молодой был, глупый, — отмахнулся лесной хозяин. — Да и сейчас еще тот шалопут!
Еремеич вздохнул, а потом, будто про себя, сказал:
— Вот бы мне с десяток таких дубовых саженцев… А лучше два.
— Или три… — задумчиво добавил я и рассмеялся.
Еремеич подхватил. Смех у него был хоть и заливистый, но негромкий, хихикающий. Добрый.
Мы отсмеялись. Он посмотрел на меня.
— Поможешь мне, Антон? Я за ценой не постою!
Он пнул ногой какой-то полукруглый предмет величиной с футбольный мяч:
— Держи! От души.
Я наклонился, чтобы рассмотреть. Предмет оказался чугунком, залитым с верху чем-то тягучим, то ли смолой, толи сургучом, толи воском.
— Что это? — не понял я.
— Клад купеческий, — ответил Еремеич. — Чистый он, без заклада. Монеты золотые да серебряные с полтора пудика весом.
Я отмахнулся:
— Зачем они мне, Еремеич? Что я с ними делать буду? Да и не к ночи весь этот разговор. Давай завтра поутру поговорим, обсудим.
Я встал, намереваясь уйти. Еремеич тоже вскочил, встав рядом. Он оказался ростом мне по грудь.
— Как соберешься, Антон, — сказал он. — Пойдешь сюда, покличь меня. Далеко не ходи. И это, — он еще раз пнул чугунок. — Забери с собой. Считай, подарок тебе на новоселье.
— Благодарствую, Еремеич, — улыбнулся я в пустоту. Лесной хозяин уже исчез.
Чугунок оказался неожиданно тяжелым. Я дотащил его до двора, водрузил на стол, чем вызвал немалое негодование со стороны maman. А вот наши гости на предмет русской старины отреагировали с необычайным интересом. Василий Макарович усмехнулся:
— Неужели Силантий Еремеевич уважил?
— Подарок от него на новоселье, — сообщил я.
— Он так и сказал? — удивилась Цветана.
— Так и сказал, — подтвердил я.
— Это дорогого стоит, — задумчиво заметил Василий Макарович. — Ко двору ты ему пришелся. Ой, ко двору…
Селифан тем временем вытащил страшного вида кинжал и стал ковырять воск, которым был залита сверху посудина. Трудился он недолго. Воск был смешан еще с какой-то субстанцией. Селифан резанул его пару раз, подцепил и выворотил куски, потом перевернул чугунок вверх дном, высыпая содержимое на стол, благо на нем остались только кружки с чаем. Пока я беседовал с лесным хозяином, праздничный ужин завершился, посуду убрали, оставив только чай.
Из чугунка выпали несколько сереньких полотняных мешочков.
— Ты клад нашел, Антон? — вдруг тихо подала голос maman. Она «пропустила мимо ушей» ведьмы и лесника насчет подарка к новоселью. Она первой осторожно взяла в руки один из мешочков. Кстати, никто из гостей к мешочкам руку так и не протянул. Развязала его, точнее, веревочка расползлась в пальцах сама, стоило потянуть за конец. Содержимое мешочка высыпалось на стол — десятка два-три тяжелых почерневших от времени серебряных монет, каждая величиной с наш советский рубль. Maman завороженно взяла одну монету в руки, другую.
— Это серебро?
Василий Макарович протянул руку. Взял со стола монету, покрутил перед глазами:
— Да, екатерининский рубль.
Подбросил в ладони.
— Грамм 40 серебра.
— Давайте-ка всё это соберем обратно в горшочек, — предложила Цветана. — А завтра днем вы посмотрите, полюбуетесь, посчитаете…
— А то уж совсем темно, — подхватил Селифан. — Растеряется по двору. Силантий Еремеевич обидится.
Вечеринка тут же сама собой как-то неожиданно свернулась. Я собрал мешочки в чугунок, собрал и положил туда же высыпанные монеты, отнес посудину в терраску. Maman с Цветаной ушли мыть посуду на кухню. Я пошел провожать Селифана и Василия Макаровича.
Мы попрощались, обнялись. Селифан широко зевнул и заявил мне:
— Завтра увидимся, чай.
А Василий Макарович попросил открыть короткую дорогу до Бахмачеевки.
— Не вздумай монеты кому-нибудь просто так отдавать или дарить! — вполголоса посоветовал он мне на прощание. — Только продавать или отдавать за услуги. И государству не вздумай отдавать положенные проценты. Еремеич кровно обидится. Если захочешь, я тебе потом помогу их продать…
Я еще раз пожал ему руку:
— Спасибо. Буду благодарен.
— Пустое…
— Василь Макарыч, — спросил я, когда лесник уже забрался в кабину своего «уазика». — Ты выяснил, кто на Данилу порчу кинул?
— Выяснил, — буркнул лесник. — Лучше б и не выяснял.
Его даже передернуло.
— Потом с тобой обсудим, — бросил он напоследок. — Тут дело непростое…
Глава 40
Глава 40.
Дела садовые, дела огородные
Первая ночь в моём новом доме прошла просто великолепно. Я никогда так хорошо не спал. Сны снились хорошие, добрые, спокойные. Проснулся утром в восемь часов полностью отдохнувшим.
Умылся, облился до пояса во дворе колодезной ледяной водой, растерся докрасна махровым полотенцем. На кухне поставил чайник на плиту.
Maman продолжала спать. Я попил кофе, поставил бокал в раковину под умывальник (вчера там посуду мыли), подумал, что неплохо бы бак какой-нибудь с краном поставить и канализационную трубу от раковины на улицу подальше провести (сейчас под раковиной стояло обычное жестяное ведро).
Чугунок так и стоял в терраске. Я занес его в дом, поставил возле печки. Maman проснется, разберется. А сам направился на зады огорода.
Еремеича даже звать не пришлось. Уже сидел старичок-лесовичок на том же месте, на поваленном дереве.
— Пойдём, покажешь, — он сорвался мне навстречу, зашел на огород, направился в угол, где высился молодой дубок. Я и поздороваться с ним не успел, только буркнул:
— Давно бы сам посмотрел, без меня.
Лесовичок резко остановился, обернулся и погрозил мне пальцем:
— Без разрешения хозяина нельзя! Ни в дом войти, ни в баню, ни на двор!
Я развел руками, мол, не знал.
Еремеич подошел к дубку, обошел его кругом, погладил ствол, опустился на колени, согнулся, чуть ли не касаясь лицом земли, вдохнул носом, замер, потом поднялся:
— Идём!
Мы вышли в лес, прошли мимо упавшего дерева — Еремеич впереди, я сзади. Прошли одну поляну, другую. Лесной хозяин Силантий Еремеевич вёл меня по едва заметной тропинке куда-то вглубь леса.
— Идём, идём! — несколько раз повторил он, подбадривая меня. Хорошо, что я обул кроссовки, а то ведь хотел поначалу идти в тапочках-сланцах.
— Быстрей, быстрей! — Еремеичу что-то не терпелось. — Не отставай!
Перед нами открылась широкая поляна правильной округлой формы. На поляне возвышался гигантский сказочный дуб. Я замер, любуясь его дикой красотой. Человек пять, взявшись за руки, вряд ли смогли бы его обхватить. А высотой он, пожалуй, был вровень с корабельными соснами. Еремеич нетерпеливо потянул меня за рукав:
— Иди сюда, Антон!
Он подтащил меня прямо к дереву. Я положил руку на ствол, на корявую, будто в старых шрамах кору.
— Смотри! — потребовал лесовик. — Он такой же?
Я не понял вопроса, посмотрел на него:
— Что?
— Этот дуб. Он такой же, как у тебя? — повторил Еремеич. — Такой же волшебный?
Я понял суть. Положил вторую ладонь на ствол, взглянул магическим зрением. Дуб был стар. Очень стар. Просто супер стар! Возможно, он когда-то был волшебным деревом-защитником. Но сейчас он спал.
— Ему, наверное, тысяча лет, — задумчиво сказал я. — Он спит.
Я осторожно направил в дерево поток «живой» силы. Она сразу же раздвоилась на два потока поменьше — вверх, в крону, и вниз, к корням. Мне показалось, что дерево встрепенулось. Я убрал руки. Мне показалось, что дуб вздохнул с сожалением. С сожалением!
— Может, он раньше был деревом-защитником, — сказал я. — Но сейчас он просто дуб. И спит.
Еремеич вздохнул.
— Ему больше тысячи лет, — сообщил он. — Он последний в этом лесу. И на многие вёрста в округе другого такого нет. Я пути-дороженьки к нему закрыл. Ни турист не подойдёт, ни лесник, ни оборотень. И уж тем более ни ведьма.
— Когда я здесь появился, — продолжал лесной хозяин. — Он здесь уже был в полной силе. А я давно здесь, еще со времен Святослава Игоревича Храброго.
— Это который Константинополь чуть не взял?
— Это который сын Ольги Мудрой был! — ответил лесовик. — А Константинополь Вещий Олег воевал.
Я кивнул. Точно, у Святослава было взятие Булгарского Переяславца, Хазарского каганата и сидение в Доростоле.
— Может, ты поможешь ему? — спросил вдруг лесовик, кивая на дуб. — Помнишь, как тот дуб год назад оживил?
— А чем помочь? — удивился я. — Разбудить?
Я направил в него конструкт регенерации, подпитав «живой» силой больше обычного. Дуб вроде даже как вздрогнул. Еремеич оживился:
— Гляди, гляди! Великан-то задышал!
И действительно, дуб всколыхнулся кроной, зашевелил ветвями — и старыми толщиной с человека, и молодой порослью, словно просыпаясь.