— Поговори с Еремеичем. Только он может помочь. Если уговоришь его.
— А почему он может отказаться? — удивился я. — Идём!
— Не, — запротестовал Селифан. — Мне в лес днём нельзя. Меня леший утащит! Оборотней в лесу не любят. Ночью можно. А днём нет, никак.
— Со мной нормально! — заявил я.
— Еремеич Василь Макарыча недолюбливает. Считает, что он слишком уж расхозяйничался. Иногда даже кружил его специально.
— А как же ты в Черное урочище-то поехал тогда? — удивился я.
— Так я ж не один поехал, — хмыкнул Селифан. — Там и директор леспромхоза, и участковый. Даже егерь с нами был. А лешие толпу не любят.
— Ладно, — решил я. — Один схожу.
Я забрал из дома буханку свежего черного хлеба, купленного специально для Силантия Еремеевича, сунул в карман горсть леденцов, повесил на пояс нож. Я теперь без него ходил разве что только в школу.
— Ма, я на пару часов отойду! — крикнул я, прикрывая за собой дверь. Maman переодевалась для садово-огородных работ.
Еремеич ждал меня на том же поваленном дереве. Я поздоровался, по инерции поклонился ему, протянул буханку:
— Прими, лесной хозяин, от души!
Силантий Еремеевич вскочил, схватил у меня хлеб, отломил от него кусок, сунул в рот, медленно прожевал, проглотил и замер с закрытыми глазами:
— Вкуснотища! Здравствуй, Антон!
Он поклонился мне.
— Знаешь, последнее время никто меня угощением не балует. Никто, кроме тебя!
Я развел руками:
— Для тебя, Силантий Еремеевич, ничего не жалко. Держи!
Я вытащил из кармана горсть конфет, протянул лесовику. Тот обрадованно забрал их все, спрятал то ли в карман, то ли за пазуху, одну развернул и сунул в рот.
— Пойдём кикимор смотреть? — предложил я.
— Вот фиг тебе, а не кикимору! — лесовик сердито насупился. — Мне только не хватало, чтобы ты еще и их изничтожил.
— Да ладно, ладно, — улыбнулся я. — Шучу я. Приготовил саженцы?
— А то!
Лесовик показал себе за спину. За поваленным деревом стояли в горшках десять саженцев дуба сантиметров 20–30 в высоту, три саженца сосны, тоже в горшках, десяток веток акаций, завернутых в рогожу.
— Это хорошо, — обрадовался я. — Сегодня и займусь. Как только Василия Макаровича домой верну, так и займусь!
Еремеич сразу посмурнел, нахмурился.
— Где лесник, Силантий Еремеевич? — спросил я. — Подскажи мне, будь другом!
Лесовик сложил руки на груди, сердито хмыкнул и сжал губы в ниточку.
— Еремеич! Пожалуйста! Очень тебя прошу!
— Вот скажи, Антон, зачем он тебе сдался? — выдал Силантий Еремеевич. — Вот какое тебе до него дело? Он колдун, живет колдовством, обманом.
— Ну, меня он ни разу не обманул, — заметил я. — И моих друзей тоже. И вообще, Силантий Еремеевич, он мне друг. Также как и ты. А друзей в беде бросать последнее дело!
Лесной хозяин скривился, вздохнул.
— Что там в Черном урочище случилось? — спросил я.
— Да не был он в урочище, — отмахнулся лесовик. — Не доехал он туда. По дороге перехватили.
— Инквизитор.
— Кто? — не понял я.
— Охотник за нечистью, — нетерпеливо пояснил Еремеич. — Остановили его машину по дороге на урочище, брызнули ему в лицо какую-то гадость, связали да увезли.
— Куда увезли? Он живой?
— Знамо дело куда! — лесовик махнул рукой. — В старый скит. Сжечь его хотят.
— Проводишь меня? — я мгновенно успокоился.
— Провожу, — Еремеич вздохнул. — По прямой дорожке это ж совсем рядом.
Он нехотя поднялся, не спеша пошел вглубь леса. Я направился за ним. Саженцы мы оставили там же. Здесь всё равно их никто не возьмет. А я вернусь, заберу.
— Почему вы друг с другом не ладите? — спросил я, наблюдая, как перед нами расходится лес, расстилается эта самая «короткая дороженька».
— Он лесник, колдун, а я лесной хозяин, — пояснил Еремеич. — Двух хозяев в одном лесу быть не до́лжно.
— Да какой же он хозяин? — удивился я. — Он смотритель, охранитель. А хозяин-то настоящий ты…
На мои слова Силантий Еремеевич только отмахнулся:
— Вот люди в лесу пакостят, костры жгут, мусорят, деревья рубят, зверюшек стреляют. Что с ними делать?
— Ну, наказывать как-то надо, — сказал я.
— По заветам я их могу извести, чтоб другим неповадно было, — хмыкнул лесной хозяин. — На корм медведям да волкам пустить! А лесник мне — и думать не моги! Они люди! Люди, люди… Хрен на блюде! А как тогда лес беречь?
— Да и силы у него хватает, — добавил Еремеич. — Лешего он, конечно, не сничтожит, как ты, а вот кикимору или трясинника запросто! Стой!
Он замер. Я тоже. Впереди среди деревьев показался просвет. Над кронами возвышалась серая деревянная коническая крыша какого-то строения с покосившимся деревянным крестом — простым, из двух перекладин. Подойдя поближе, я обнаружил такого же цвета старую бревенчатую стену чуть выше человеческого роста высотой. Не частокол, а из горизонтально уложенных брёвен.
— Старый скит, — тихо сообщил мне Еремеич. — Там раньше монахи жили. Потом разбойники. После них староверы поселились. Теперь вот пусто. Но мне всё равно дальше хода нет. Там земля вашего распятого бога.
— Там есть кто-нибудь сейчас? — поинтересовался я.
— Инквизитор там сейчас, — немного помолчав, сказал лесовик. — И служка его вроде здесь…
Я огляделся вокруг. Лесовик, словно угадав мои мысли, сообщил:
— Нет здесь никого. Внутри все.
— Ладно, — решил я. — Я пошёл. Подожди меня, хорошо.
— Конечно, подожду, усмехнулся Силантий Еремеевич. — Куда уж мне без тебя?
Я осторожно подошел к бревенчатой стене, тронул её рукой, попытался влезть наверх. Меня ждал сюрприз: стена оказалась не оградой, а стеной большого строения с плоской деревянной крышей, на которой местами уже проросла трава.
Я спрыгнул обратно. Направился вдоль строения в поисках входа. Узкая калитка обнаружилась сразу же, как только закончилась это строение. Дверь была сколочена из массивных плотно пригнанных друг к другу почерневших от времени досок. Ничего похожего снаружи на ручку я не обнаружил. Даже ухватиться не за что!
Дальше шла стена другого строения. Я так понял, что скит состоял из нескольких объектов (домов, сараев, может, даже гаражей), построенных вплотную друг к другу. А внешние стены этих самых строений играли роль защитной ограды. Хотя я бы на месте монахов, или кто тут строителем был, построил бы частокол — и проще, и надежнее. Крыши везде были плоские, так что защитники могли находиться на них, если возникала необходимость отпора внешнему противнику.
Только уж очень старым выглядел этот скит. Честное слово, у нас в городе бревенчатые дома, которым «в обед сто лет», времен так называемого «исторического материализма», выглядели намного лучше и свежее. Я постоял перед дверью, толкнул её от себя, попытался потянуть на себя, уцепившись ногтями в доски, — бесполезно. Она словно вросла в проём от времени.
Я направился дальше. Еще метров через пять закончился этот сруб, начался второй. Проём между ними оказался забит двумя почерневшими от времени толстыми вертикальными плашками.
Ворота обнаружились чуть дальше. Гигантские створки из почерневших трехсантиметровых в толщину досок два метра в высоту и по два метра в ширину каждая были настежь распахнуты уже давно, практически вросли в землю. Но не сгнили, оставались крепкими, твердыми.
— Лиственница что ли? — мелькнула мысль.
Я осторожно шагнул на пустой двор или скорее, судя по размерам, небольшую площадь. Хорошо жили отшельники когда-то! Поверхность двора была покрыта почерневшими от времени, но отнюдь не подгнившими деревянными плашками, как тротуарной плиткой. Площадь окружали дома, пугая пустыми глазницами проемов на месте окон и дверей.
Посередине площади возвышалась шестиугольная бревенчатая башня высотой в пару этажей с конической крышей из деревянных плашек и покосившимся крестом.
Окна, точнее, пустые проемы, в этой башне были на уровне второго этажа. Я, не торопясь, стараясь ступать максимально тихо, обошел башню вокруг. Обнаружил вход на противоположной от ворот стороне.
Вокруг стояла непривычная тишина. Периодически раздавался скрип раскачивающихся ставней окон или дверей. Первый раз, когда скрипнуло, я чуть не подскочил, развернулся, готовясь немедленно ударить параличом.
Напротив входа в башню находилась (опять же с дверями настежь) старая небольшая церквушка. Я заглянул внутрь. Увы, всё было ободрано, оборвано и растащено. Остались лишь одни голые бревенчатые стены. Только простой деревянный крест, прибитый над входом, да крест на покосившемся куполе свидетельствовали, что сюда когда-то ходили молиться.
Магическим зрением я не увидел ничего — абсолютно пустая серость без малейших признаков жизни.
Наступила очередь осмотра помещений. При этом не забыть, что где-то, по словам Еремеича, спрятались инквизитор и его служка. Кто такой служка, лесовик не сказал, поэтому я готов был увидеть и нечто вроде колдунского шишка до обычного человека, служащего церкви.
Я зашел в первый попавшийся дом. Дверь, как таковая, и окна отсутствовали. Пустое большое помещение с русской печью. Полы крепкие, не гнилые, поэтому я, не опасаясь провалиться, прошелся по периметру, высматривая возможный люк в подпол или в подвал. Не обнаружив ничего интересного, я вышел во двор и направился в соседний дом.
Этот дом был бы копией первого, если бы не кучи обломков, которые были когда-то мебелью, да две печи-голландки вместо одной русской. По всей видимости помещение предназначалось для жилья. Обломки мебели, похоже, когда-то были полатями или спальными полками. Отдельно стоял, прислоненный к стене стол. Почти целый, если не считать, что у него не было двух ножек, из-за которых его и припёрли к стене.
А еще в помещении совсем не было пыли. Даже запаха не чувствовалось. Может, выдувало сквозняком?
Не обнаружив здесь ничего, в том числе люка в полу, я направился дальше, в следующий дом.
Но стоило мне выйти на улицу, как громыхнул выстрел. В грудь мне шарахнуло крупной то ли дробью, то ли картечью. От неожиданности я отшагнул назад, ударился спиной об косяк. Ударился больно! Стукнулся сам, от этого «каменная кожа» не спасает. А картечины или крупная дробь осыпались под ноги. Странные они какие-то были — блес