— Тебе звонят!
— Пошли их нафиг! — простонал я, едва отрывая голову от подушки.
— Сам посылай! — отозвалась maman.
Я, продирая на ходу глаза, поплелся в прихожую. По дороге чуть не сшиб дверной косяк. Взял трубку:
— Алло?
— С новым годом! — послышался жизнерадостный голос Дениса. — Ты дома? Буду через полчаса!
В трубке пошли короткие гудки. Я озадаченно положил трубку на рычаги, уныло взглянул на maman, спросил:
— А ты почему не на работе?
— У меня отгул, — ответила она. — А почему вдруг такой интерес?
— Была б ты на работе, я б еще поспал! — буркнул я и добавил. — Ко мне сейчас один товарищ подъедет. Поставь, плиз, чайник, а?
Я направился приводить себя в порядок и одеваться.
Денис приехал чуть позже и не один, а с каким-то пожилым мужиком. Я их сразу потащил на кухню, налил каждому, включая себя, по кружке чаю.
— Химчук Виктор Валерьевич, — представил Денис мужика. — А это Антон.
— Я буду приезжать к тебе каждый день в 16.00, — хриплым голосом сообщил Химчук. — Каждый день, кроме выходных, буду учить тебя вождению и одновременно правилам дорожного движения. С четырех до шести. Два часа в день. Понял?
Он размешал сахар в бокале, сделал глоток.
— А можно, пока я на каникулах, прямо с утра позаниматься? И подольше? — спросил я.
Химчук задумался.
— Хорошо, в понедельник будь готов к 9.00. Я сам за тобой приеду.
Собственно этим встреча и закончилась. В гости к Устинову я не поехал. Денис этот вопрос не поднимал, а я желанием особо не горел, тем более сейчас, спросонья, в устойчивом состоянии нестояния.
Только они ушли, на кухне сразу «нарисовалась» maman.
— Ты будешь учиться вождению? Зачем? Почему ты мне ничего об том не сказал?
Мне показалось, что её интересовал более всего последний вопрос. Я вылил чай в раковину, взял кофемолку, насыпал зернового кофе, включил.
— На тебя кофе варить?
— Вари! — огрызнулась maman. — Я жду ответа!
Кофе вскипел. Я разлил его по чашкам, добавил молока и сахару. Размешал, сделал глоток и зажмурился от удовольствия.
Разумеется, можно было поступить проще — прогнать «живую» силу по энергоканалам и «освежиться» таким образом. Только, увы, заряд бодрости от таких действий держится недолго, часа три-четыре. А потом настигает такой «откат», что буквально начинаешь засыпать на ходу.
Поэтому я предпочитал бороться с усталостью и недосыпом нормальными «человеческими» способами.
— Мамуль, — улыбнулся я. — Всё дело в том, что у меня есть автомобиль.
— Что? — maman вскочила, чуть не опрокинув на себя кофе. — Автомобиль?
— И гараж, — добавил я.
Maman откинулась на спинку стула, жалобно посмотрела на меня и спросила:
— Ну, и что ещё я о тебе не знаю?
Я развел руками. На душе стало необычайно тепло — люблю радовать maman!
— Хочешь, машину покажу? — предложил я. — Здесь недалеко.
Никогда maman так быстро не собиралась на выход. Уже через полчаса мы были на улице.
— Пойдём пешком? — предложил я. Погода была прекрасной, точно по Пушкину — мороз и солнце. Maman в дубленке и зимних импортных сапогах, я в зашитой куртке и «кэмэлах».
— Далеко?
— Две остановки.
— Идём пешком. Заодно прогуляемся.
И капитальный гараж во дворе, и автомобиль ей понравился. Её восторгу не было предела. Maman вела себя, как маленькая девочка, разве что не скакала от восторга. Ну, почти не скакала. В гараже, когда она увидела «Москвич», она даже захлопала в ладоши, подскочила ко мне и расцеловала в обе щеки.
— Тошка! Это так здорово! — восхищенно прошептала она. Maman обошла автомобиль вокруг, забралась в салон на водительское сиденье, смешно, как ребенок, нажала на клаксон, погудела, покрутив руль. Вылезла, зашла с другой стороны, села на пассажирское сиденье. Снова вылезла. Осмотрела багажник. Горделиво-радостно пнула ногой по колесу.
Я стоял молча, наблюдая за счастливой maman. Она посмотрела на меня, смущенно улыбнулась и спросила:
— Когда поедем кататься?
— Через месяц, — ответил я. — Я на это надеюсь.
— Ура! Ура! Ура! — maman опять захлопала в ладоши.
— Ну, пойдём! — сказал я, заметив, что энтузиазм и восторг чуточку поугасли. — Дома всё обсудим.
Закрывая гараж, я бросил взгляд на окна квартиры Зинаиды Павловны. Мне показалось, что в одном из окон шевельнулась штора. На всякий случай я помахал рукой.
По дороге домой я рассказал maman, от кого и за что получил этот подарок, а также объяснил о нежелательности, чтобы кто-либо другой об этом знал, включая даже самых близких друзей. По крайней мере, пока. Maman согласилась и сообщила:
— Я с тобой полностью согласна. Знаешь, этот Юра уже всякие планы строил. Мне даже стало не по себе. Тебя после школы в институт и отправить жить в общагу, чтобы в полной мере, как он говорил, жизнь узнал. Комнату, где он живет, сдавать. Такой «хват», если бы узнал про машину, обязательно бы её к рукам прибрал!
— Именно! — усмехнулся я. — Ма, я это как раз имел ввиду.
— Нет, Антошка, — печально ответила maman. — Увы, но он оказался герой не моего романа. А ведь я ему даже запасные ключи от квартиры хотела дать…
Дома нас ожидал неприятный сюрприз. Какой-то пьяненький тип лет 30-ти, в широченных брюках-клешах, коротком пальто и шапке-петушке долбился в дверь квартиры Альбины и орал во весь голос:
— Открывай! Открывай, сука! Я знаю, что ты дома, коза грёбаная!
На вид ему было около тридцати, не больше. С меня ростом, а вот в плечах поуже. Грива длинных темно-русых волос под шапкой не помещалась, спускаясь на воротник.
Maman остановилась, испуганно посмотрела на меня, потом на него. Парень обернулся, окинул нас мутным взглядом, рыкнул:
— Что встали? Дуйте отсюда!
Конечно, он сказал по-другому, используя идиоматическую лексику. Maman аж взвилась от его слов:
— Хам! Пьяное быдло!
Из-за двери послышался голос Альбины:
— Нин Пална! Вызывайте милицию! Этот хулиган меня чуть не убил!
Мне стало смешно.
— Алька! — крикнул я. — Не переживай, сейчас всё уладим.
Мужик, точнее парень, шагнул ко мне.
— Ты кто такой? — прорычал он и размахнулся. Ударить ему не удалось. Конструкт паралича плюс конструкт поноса — и он уже валяется на лестничной площадке и воняет.
— Фу! — maman скривила носик.
— Ща я его на улицу оттащу, — сказал я, взял алкаша за воротник и поволок вниз по лестнице. На площадку выскочила Альбина.
— Одевайся, выходи! — предложил я. — Сейчас с ним на улице поговорим.
Альбина скрылась. Я поволок парня вниз. Ему этот процесс явно не понравился.
— Отпусти! — начал орать он. — Отпусти, сволочь! Мне больно!
— Больно? — удивился я и философски заметил. — Вся жизнь — боль…
Из квартир стали выглядывать растревоженные соседи.
— Сейчас милицию вызову! — пригрозил кто-то.
— Сама его тогда на улицу потащишь! — ответил я. — Он на площадке обосрался. Не чуете что ли?
Парень продолжил орать. Но на это уже внимания никто не обращал. Народ, наоборот, стал ругаться на него, предлагая более действенные меры воспитания, самая гуманная из которых была выпороть ремнем, чтоб неповадно было.
Я вытащил его на улицу, бросил на снег. Он попытался подняться, не получилось.
— Мама! — заплакал он. — Мамочка! Что со мной? Я ног не чую…
Из подъезда вышла Альбина, повела носом.
— Фу!
— Ага, — согласился я. — Это кто?
— Кто, кто? — передразнила меня Алька. — Это Рудольф. Рудик, который на новый год меня хотел изнасиловать. Видишь, у него морда еще не зажила? Я постаралась!
Она гордо подбоченилась, демонстрируя мне, какая она молодец.
— Блин! — иронично хмыкнул я. — У Хляпика брат-насильник Родик, у тебя ухажёр-насильник Рудик. Они что, сговорились что ли?
— Что, что? — не поняла Альбина. Я хихикнул и отмахнулся.
— Мамочка! — Рудик продолжал стонать и портить воздух. — Как мне больно!
— Не ври! — строго сказал я. — Не больно тебе. Тебя просто парализовало.
Я выпустил в него конструкт правды. От конструкта подчинения он отличался тем, что объект во время действия заклинания только правдиво отвечал на все вопросы, но при этом оставался в памяти и мог мне не подчиниться, если бы я захотел его заставить что-то сделать.
— Зачем к Альбине приставал? — спросил я.
— Ирка-зубатка попросила! — ответил он.
Альбина поднесла ко рту кулачок, прижала к губам.
— У Ирины передние зубы вперед выступают, её парни за глаза Зубаткой зовут, — прошептала она.
— Что Ирина тебе сказала про Альбину? — спросил я. — Что ты должен был сделать?
— За Альбиной школьник ухаживает, а ей трахаться хочется, — сказал Рудик. — Я должен был с ней познакомиться и соблазнить. А Зубатка потом его матери бы всё рассказала. Она знает, где мать этого школьника работает.
Речь у Рудика стала связной. Похоже, парень протрезвел.
— А сейчас ты зачем пришел?
— Ирка-Зубатка позвонила и сказала, что белобрысая заяву за износ в ментовку накатала. Говорит, иди, уговори или запугай её, чтоб забрала обратно. А то все сядем и я, и она, и все остальные.
Альбина рядом тихонько заныла, прижимая кулачки ко рту.
— Я думаю, комментарии излишни, — буркнул я и спросил у девушки. — Булавка или заколка есть?
Альбина расстегнула дубленку, сняла с халата булавку, протянула мне. Я нагнулся уколол парню палец, выдавил капельку крови на бумажку, которую я вытащил из кармана (бумажкой оказался прокомпостированный талончик). Потом бросил в него заклинание отмены. Паралич у Рудика пропал. Он встал на четвереньки, снизу вверх взглянул на меня, на Альку, осторожно и медленно встал на ноги.
— Подойдёшь к ней, — я показал на Альку. — Сдохнешь. Понял? Сдохнешь!
По выражению его лица я понял, что он проникся моими словами. Он закивал, робко поинтересовался:
— Я пойду?
— Иди!
Он побрел на выход из двора, под арку. Алька бросилась мне на шею: