— Вечером, прежде чем ехать отмечать новый год, я позвонил Ивану Георгиевичу Воронцову домой, поздравил его с новым годом, — решил я перейти в наступление. — Дать его домашний телефончик?
Майор нахмурился, но уже иначе.
— Потом я позвонил Зинаиде Павловне Наумовой, — оскалился я в сторону Малевской. — Тоже поздравил с новым годом. А 1-го января я у неё в 14.00 отобедал и получил в подарок «Паркер» с золотым пером.
Я хвастливо улыбнулся, больше оскалился. Малевская глубоко вздохнула.
— Наумова Зинаида Павловна это… — вдруг подала голос тётка из РОНО. — Я правильно поняла?
— Правильно, — согласился я. — Сейчас я отсюда выйду и первым делом выдам звонки и Воронцову, и Наумовой. И даже в Управление КГБ, Иван Степанович не даст соврать, у меня там тоже очень хорошие друзья есть. Пусть мне тогда объяснят, на каких основаниях меня и, — я бросил взгляд в сторону Натальи Михайловны, — учительницу математики здесь допрашивают, словно в гестапо?
— Ну, ты слова-то выбирай! — заметил директор.
— А как это назвать иначе? Извините, Иван Степанович, — ответил я. — Я ученик не из последних, не имею замечаний по поведению, спортсмен, решил поступать на физмат нашего пединститута, попросил Наталью Михайловну меня подтянуть по предмету.
— Я это и хотела сказать! — пискнула со своего места Наталья Михайловна. Я бросил на неё взгляд и пустил широкий импульс теплой «живой» силы её в грудь. Наташка сразу порозовела.
— И тут сразу мне предъявили аморальное поведение! Да еще с учительницей! Целого майора милиции в школу позвали, а родителей на беседу даже не пригласили. Кстати, моя мама тоже Наталью Михайловну просила со мной позаниматься. Она это тоже подтвердит. Извините, Иван Степанович, но я теперь буду жаловаться. Прям вот выйду из школы и сразу буду звонить по всем инстанциям: от обкома партии до УВД и КГБ.
Я опять осклабился. В любом случае я остаюсь в выигрыше. А вот они… Они в любом случае останутся в проигрыше. В большой и грязной… луже.
Кстати, после моих слов Малевская побледнела. Майор, наоборот, побагровел. Тётка из РОНО сохранила каменное выражение лица.
— Подожди, Ковалёв, не горячись! — ответил директор. — Выйди-ка в коридор. Подожди там. Нам кое-что здесь обсудить надо.
— И вы, Наталья Михайловна, тоже в коридоре подождите.
Мы вышли в канцелярию. Я хотел остаться тут, но Наташка потянула меня за рукав дальше, в коридор. Правильно, в канцелярии сидела, «грея уши», ушлая секретарша, которая всё потом донесёт-расскажет директору, ну и приврёт еще, естественно.
В коридоре Наталья Михайловна улыбнулась мне и заявила:
— От тебя, Ковалёв, одни только проблемы! Я ведь заявление на увольнение написала.
— Я тоже вас люблю! — прошептал я одними губами и произнес чуть громче. — Интересно, кто ж такой бдительный нашелся, чтоб пасквиль на вас и на меня сразу накатал?
— А ты не знаешь? — тоже едва слышно удивилась Наталья Михайловна. — Одноклассник твой, Гена Помазков. Он в гостях у своей подружки был, которая на одной площадке со мной живёт.
— Ну, ни фига себе! — воскликнул я. Тогда всё складывалось: и якобы необоснованная «пятерка» за полугодие, и постновогодние разборки. Ну, Генчик, держись!
— Не вздумай с ним драться! — всполошилась Наталья Михайловна.
— Ну, что вы? — успокоил я её. — Конечно, не буду. Я ж не идиот.
Наконец нас снова пригласили к директору. Иван Степанович встал, оглядел нас, задержал взгляд на мне и вдруг неожиданно подмигнул и едва заметно улыбнулся. Но потом опять состроил серьезную мину на лице и сказал:
— Антон! От лица школы прошу принять наши извинения! Мы оказались неправы в отношении тебя и просим нас извинить.
Малевская и милиционер молчали, уставившись в стол. Тётка из РОНО безразлично смотрела куда-то в сторону.
— Мне-то что? — буркнул я. — Вы перед ней извиняйтесь!
Я встал и показал на смущенную от моих слов Наталью Михайловну.
— Такого педагога обидели…
— Я тебя очень прошу, Антон, — директор встал со своего места, вышел из-за стола, подошел ко мне и положил мне руку на плечо. — Пожалуйста, не надо выносить мусор за порог. Людмила Николаевна, — он бросил гневный взгляд в её сторону, — переусердствовала, за что получит взыскание.
Малевская вскинулась, хотела что-то сказать, но не решилась, смолчала.
— Договорились? — он протянул мне руку.
Я её пожал, скрепив, таким образом, наш своеобразный договор.
— Наталья Михайловна, не уходите, пожалуйста, — попросил директор. Учительница было встала с места и направилась к двери вслед за Ковалёвым, снова села на стул.
— Марина Юрьевна, — директор обратился к тётке из РОНО. — Раз уж мы во всём разобрались, я прошу прощения у вас за беспокойство.
Тётка из РОНО спокойно встала, кашлянула, словно прочищая горло, и ответила:
— Мне, честно говоря, непонятно, Иван Степанович, зачем вы это всё устроили. К чему этот спектакль? Вам нужно уволить учительницу? Или выгнать из школы ученика, которому осталось полгода до выпуска?
— Извините, Марина Юрьевна, — ответил директор. — Вся эта… процедура была организована без моего участия нашим завучем.
Малевская поникла, вжала голову в плечи.
— Я об этом узнал сегодня утром, — он усмехнулся. — Практически с вами вместе.
— Однако, — засмеялась Марина Юрьевна, — инициативные у вас завучи… Ладно, я поеду.
Она встала, кивнула и вышла из кабинета. Вслед за ней встал и майор.
— Постойте, — попросил директор. — Пару слов.
Милиционер повернулся к нему.
— Я понимаю, что у вас работа с неблагополучными детьми, — сказал директор. — Профессиональная, так сказать, деформация и всё такое. Только не надо так себя вести с детьми. Это ваша профессиональная ошибка. Тем более, с нормальными детьми. Он вам не уголовник. С жуликами своими так общайтесь. И чтоб в школе я вас не видел. Совсем!
Матвеев, разговаривая с майором, даже не повысил голос, а милиционер, тем не менее, съёжился.
— Вы свободны.
Майор ушел.
— Я тоже пойду, — поднялась Малевская.
— Сидите! — приказал директор. — Я с вами еще не закончил.
Малевская села.
— Людмила Николаевна, — сказал директор. — Я жду от вас объяснительной о своих действиях и заявления с просьбой об освобождении от должности завуча. Думаю, что у вас нет должного опыта работы на этой должности. Также я поставлю вопрос на партсобрании, стоит ли вам оставаться парторгом.
Малевская сидела, не поднимая глаз.
— И объясните мне, какого чёрта вы всё это затеяли, при этом умудрившись даже не поставить меня в известность?
Глава 20Математический романтизм или последствия новогодней ночи
Происшествие со мной и Натальей Михайловной на моей жизни, что в школе, что дома совсем не отразилось.
Я никому, даже Мишке с Андрюхой, о беседе в директорском кабинете не рассказал. Сочинил, что, мол, уговаривали меня директор вместе с РОНОшницей поступать на физмат в пединститут, дескать, обещали направление дать и всё такое. На что я обещал подумать.
Малевская на следующий день неожиданно ушла на больничный. А я в этот день после уроков перед тем, как ехать домой заскочил к тёте Маше и попросил ей обеспечить мне алиби на новогоднюю ночь. Тётя Маша посмеялась, но обещала в случае чего подтвердить, что всю ночь я спал в её квартире. То есть, сначала отмечал, а потом спал.
А вот в качестве подарка она мне попыталась всучить четырехтомную медицинскую энциклопедию из своей библиотеки. Даже сумку для неё подготовила. Каждый том величиной с энциклопедический словарь. Четыре «кирпича» общим весом килограммов 15, не меньше. Пришлось забрать.
Тётя Маша взглянула на мою разочарованную тяжкой ношей физиономию и не смогла сдержать улыбки.
— Тебе пригодится, — сказала она.
— Не могу не согласиться, — ответил я. — Но уж больно тяжелые эти знания…
Весь январь я прокрутился, как белка в колесе: школа, вождения, занятия, медитация.
В школе дела шли ни шатко, ни валко. Наталья Михайловна меня весь месяц игнорировала, но «домашку» проверяла исправно, как у всех. По остальным предметам особых сдвигов не было. Разве что вдруг Молекула стала мне ставить не «трояки», а «четверки» и даже один раз «пятёрку» — за лабораторную работу.
Вождение у меня занимало ежедневно три часа. Ездил я уже исключительно по городу.
По возвращении ужинал, занимался своими растениями и после того, как maman ложилась спать, медитацией.
Едва удалось пару раз вырваться с Альбиной сходить в кино, а затем в кафе. Как я понял, в кино Альбина меня вытаскивала, в основном, из-за того, чтобы продемонстрировать своего кавалера, то есть, меня, перед то ли знакомыми, то ли подругами, которых мы постоянно встречали то возле касс, то в фойе, то в зрительном зале.
Во время походов в кафе мы почему-то никого из знакомых, кроме разве что директора химзавода, не встречали. Впрочем, ходили мы (инициатором был, конечно, я) исключительно в кафе «Театральное»: там и готовили неплохо, и недорого было, да и потанцевать при желании тоже можно (всего трёшку бармену и он включал магнитофон на весь вечер).
С директором завода Вострецовым Николаем Васильевичем мы столкнулись в наш первый совместный выход, после просмотра кинофильма «Бездна» в кинотеатре «Октябрь».
Оба они — и Николай Васильевич, и Альбина — на секунду замерли, столкнувшись друг с другом в зале, и тут же расслабились после того, как я помахал рукой директору. Николай Васильевич кивнул мне, но подходить не стал. Он тоже был с дамой, и дама была совсем не его жена Валентина Викторовна.
После того, как я сделал заказ, он, поймав мой взгляд, едва заметно кивнул мне в сторону фойе, приглашая на разговор. Я извинился перед Алькой (она сердито поджала губы) и вышел вслед за ним.
Мы обменялись рукопожатиями.
— Как жизнь, студент? — весело поинтересовался он.
— Нормально, школу заканчиваю, — ответил я. — Хату обживаю. Вон, — я кивнул в сторону Альки, — невесту выхаживаю, в город вывожу, развлекаю, так сказать.