— Надо бы печь затопить, — заметила maman. — А то в доме прохладно. Как спать будем?
— Без проблем, — ответил я. — Сейчас и затопим.
Я поставил у печки жестяную кружку с молоком и блюдечко с конфетами — Авдею Евсеевичу. Maman раскрыла рот.
— Это?‥
— Обычай такой, мэм…
В баню я отнес две бутылки пива и одну сушеную рыбину — для банника Федула. А когда ехали сюда, перед тем, как открыть дорогу после Коршево, я вышел из машины, зашел в рощицу, положил на пенёк круглый каравай чёрного хлеба, с десяток карамелек и треугольничек молока:
— Прими угощение, Силантий Еремеевич! Не побрезгуй нашими дарами!
Не оборачиваясь, я ушел, сел в машину, проехал с десяток метров и скомандовал:
— Откройся мне дорожка-дороженька до деревни Кочары короткая да гладкая!
Maman сидела рядом и ошеломленно молчала, прижав кулаки ко рту.
— Прямо сказка какая-то, — тихо сказала она. Впрочем, я услышал и подтвердил:
— Так оно и есть, мам. Привыкай потихоньку.
Нас поприветствовали Селифан, который тут же направился к нам, и тётка Цветана. Она — от своей калитки. Почему-то не подошла, только помахала рукой.
Пока я затаскивал вещи в дом (две сумки с продуктами, эмалированное ведро замаринованного шашлыка, три сумки с одеждой, сумку с посудой, а также лопаты совковую и штыковую, топор, мотыгу, грабли), maman обошла сад, огород, зашла в баньку, всё осмотрела и вернулась какая-то одухотворенная.
— Представляешь, в саду даже кто-то всё перекопал! — заявила она.
— Кроты! — авторитетно ответил я, подмигнув Селифану.
— Нет, — покачал он головой, — землеройки.
— Ладно, мэм, ты вещи распаковывай, а мы пока пообщаемся, — предложил я. Maman тут же скрылась дома.
— Ну, как дела? — поинтересовался я.
— Ты видел? — Селифан ткнул пальцем в мои дубки. Саженцы за месяц выросли в высоту выше меня, метра под два и стали в обхват сантиметров 15. Вечером их надо будет «подкормить» заклинаниями.
— У тебя дома всё готово, — добавил оборотень. — Да ты и сам уже видел. Я завтра за саженцами поеду в район на ярмарку. На тебя брать?
— Что брать будешь?
— Малину, яблони, груши, черешню.
— Возьми на мою долю тоже всего понемногу! — сказал я, доставая из кармана деньги. Протянул ему 25 рублей.
— Хватит?
— С избытком!
— Приходи вечерком, — предложил я. — Шашлык пожарим.
— Приду! — согласился Селифан. — Настоечки своей захвачу. И это…
Он понизил голос:
— Цветану пригласи. Хорошая она тётка, хоть и ведьма.
Мы переоделись. Я в спецовку, оставшуюся с того раза, maman — тоже в спецовку, только новую, видимо, недавно полученную на заводе. На куртке даже нашивка была «ХИМ-1», химический цех № 1.
Я принес дров, затопил печку. Maman занялась садом. Как только она вышла из дома, на кухне откуда-то вылез невысокий человечек в меховой безрукавке, холщовых штанах, лапоточках и серенькой кепке — домовой — поклонился мне:
— Здрав буди, новый хозяин!
— Здравствуй, Авдей Евсеевич! — я протянул ему руку, осторожно пожал.
— На праздники или как? — поинтересовался он.
— Пока на праздники, а вот через пару месяцев я насовсем приеду, — сообщил я.
— Чародейством заниматься будешь? — понимающе кивнул домовой.
— Буду, — согласился я.
— Это хорошо, — заключил домовой. — Будет нужда, зови! Федул нынче баню топить не велит. А вот завтра в самый раз будет.
Вечером, в районе пяти часов, во дворе я развел костер в мангале из кирпичей, насадил мясо на самодельные шампуры, найденные мною в гараже Зинаиды Павловны. Вместе с Селифаном принесли с его подворья старый алюминиевый стол. Maman вымыла его, насухо вытерла, застелила скатертью. Чуть позже приехал Василий Макарович, недовольный и сердитый.
— Десять километров крюк пришлось делать! — в сердцах сказал он мне. — Десять! А с тобой по прямой дорожке от Коршево ровно километр. Есть разница?
Он привез с собой свежую зелень — лук, петрушку, редиску, которую maman тут же помыла и накрыла на стол.
Подошла тётка Цветана. Я вышел ей навстречу, проводил через калитку. Селифан принес две бутылки настойки.
— Это женщинам, — он поставил бутылку побольше, литровую с длинным вытянутым горлышком. — А это нам, мужикам.
Налили и мне, той, что для мужиков, покрепче которая. Первый тост выпили, как водится, за новоселье. Настойка, точнее, самогонка, оказалась пряной и горьковатой.
— Хреновуха! — гордо сообщил Селифан.
— Рябиновая на меду, — пояснил он недоуменной maman, отхлебнувшей «женской» настойки.
— Баню не топил? — поинтересовался лесник.
— Федул не велел, — пояснил я.
— Ясно, — кивнул он. Ему было ясно, мне совсем нет. У меня даже мысль мелькнула, не зря ли я приволок банника, который будет диктовать мне свои условия?
Тем временем maman и Цветана, сидя рядом друг с другом, увлеклись разговором, что-то уж очень темпераментно обсуждая. Причем, тётка Цветана раздухарилась как бы не сильнее, чем maman.
Селифан, кивнув в их сторону, наливая по очередной стопочке нам, весело мне подмигнул и хихикнул.
Уже стемнело. Селифан помог мне вытащить на двор переноску и самодельный фонарь-прожектор. Во дворе снова стало светло.
— Фиат люкс! — провозгласил Селифан, поднимая рюмку. — Да будет свет!
Я сидел, довольный, чуть пьяный (периодически я запускал «айболита», чтобы нейтрализовать алкоголь). Кто-то осторожно тронул меня за локоть. Я обернулся. Рядом стоял Авдей Евсеевич и показывал мне ручкой какие-то знаки. Я ухватил с блюда на столе кусок шашлыка, положил его на хлеб, наклонился и протянул домовому:
— Угощайся!
— Благодарствую, хозяин, — степенно поблагодарил домовой и добавил. — Тебя Силантий Еремеевич кличет. Он там, на задах тебя ждёт!
И тут же пропал вместе с угощением. Я тронул за руку лесника. Он повернулся ко мне.
— Пойду погуляю, — вполголоса сказал я. — С Еремееичем пообщаюсь.
— Конфет возьми, — посоветовал лесник. — На зады?
— Ага.
Я сунул в карман горсть конфет из вазочки.
— Я не надолго.
Через сад, а потом и огород в вечерних сумерках я прошел без труда, пользуясь магическим зрением. Через калитку вышел к окраине леса (у меня лес начинался прямо за огородом!). На поваленном дереве сидел невысокий бородатый старичок в старой телогрейке, коричневых кожаных сапожках и темной фетровой шляпе, которую охотно носят чиновники разных рангов в возрасте от 50 и выше. Только шляпа была поменьше раза в два обычной.
— С добрым утром, Силантий Еремеевич! — весело сказал я. — Как спалось?
— Заселился, стало быть?
Старичок шагнул мне навстречу, раскинув руки для объятий. Я с удовольствием обнял его.
— Пока нет, — ответил я, размыкая объятия. — Через пару месяцев перееду. Пока только дом подготовил, подворье…
— Подготовил он, — сварливо отозвался лесной хозяин. — За тебя всё мастеровые сделали. И дом тебе подлатали, и сад с огородом в порядок привели. А сам-то ты что сделал, а?
Видимо, настроение у Еремеича было не очень. Спросонья что ли? Я протянул ему горсть конфет. Он поспешно выхватил их из моих рук, развернул одну, другую, сунул в рот. Бумажки сунул куда-то в карман, а не бросил на землю.
— Сладкое способствует улучшению настроения, — заметил я. — Вырабатывается серотонин и дофамин, которые отвечают за подъем настроения. Гормоны счастья.
— Чё? — открыл рот лесной хозяин.
— Конфеты настроение повышают! — пояснил я.
— А… Понятно, — кивнул Еремеич. — Поумничать решил или уже слова по простому сказать не можешь?
— Поумничать, — согласился я. — Исключительно поумничать.
И засмеялся. Еремеич мрачно посмотрел на меня, но не выдержал и тоже захихикал.
— Балбес! — отозвался лесной хозяин, просмеявшись. — Ой, балбес!
— Балбес, говоришь? — хмыкнул я. — А ты мои дубки видел?
— Видел, — согласился Еремеич. — И у тебя видел, и на подворье Селифана ходил смотреть. Даже к колдуну зашел. Хорошие деревца. Ужель сам сотворил-вырастил?
— Ну, не мастеровых же нанимал, — съехидничал я. — Нравятся?
Лесной хозяин замолчал, посмотрел на меня. Я молчал, выжидая его.
— Нравятся, — осторожно сказал он. — Очень полезные деревца.
— Полезные, — согласился я. — Я еще планирую акацию посадить по периметру забора, может, пару-тройку елей или сосенок.
Я заметил, Еремеич напрягся, заёрзал, но смолчал.
— Магией заниматься здесь буду, — сменил я тему. — В разумных, конечно, пределах. Я же маг Жизни.
— Интересная деревня получается, — заметил лесной хозяин. — Оборотень, ведьма белая. А сейчас еще и волшебник.
— Еще дачник один вроде приезжает, — заметил я.
— Приезжает, — согласился Еремеич. — С женой, детишками. Как каникулы наступают, так и приезжает. Но он смирный. Они даже в лес ходить боятся.
— Не ты ли их напугал?
Еремеич смолчал, только разве что улыбнулся.
— Они взяли за моду мусор в лес выносить! — сообщил он через минуту. — Потом всё лето у них на задах огорода волчья семья жила.
Я засмеялся.
— А что ж не Мишка-то?
— Мишаня молодой был, глупый, — отмахнулся лесной хозяин. — Да и сейчас еще тот шалопут!
Еремеич вздохнул, а потом, будто про себя, сказал:
— Вот бы мне с десяток таких дубовых саженцев… А лучше два.
— Или три… — задумчиво добавил я и рассмеялся.
Еремеич подхватил. Смех у него был хоть и заливистый, но негромкий, хихикающий. Добрый.
Мы отсмеялись. Он посмотрел на меня.
— Поможешь мне, Антон? Я за ценой не постою!
Он пнул ногой какой-то полукруглый предмет величиной с футбольный мяч:
— Держи! От души.
Я наклонился, чтобы рассмотреть. Предмет оказался чугунком, залитым с верху чем-то тягучим, то ли смолой, толи сургучом, толи воском.
— Что это? — не понял я.
— Клад купеческий, — ответил Еремеич. — Чистый он, без заклада. Монеты золотые да серебряные с полтора пудика весом.