— Это ты? Он… Он…
Лесной хозяин набрал воздуха в грудь и выдал:
— Он же бессмертный. Они здесь с начала веков живут…
Я развёл руками и буркнул:
— А какого хрена он с голой пяткой на шашку лезет?
Еремеич юмора не понял, продолжил меня терзать расспросами:
— Как же ты его? Чем? Его ж сам Велес вырастил! Они только с лесом уйти за кромку могут. Или с лесным пожаром. Даже могучий Святогор не мог с лешаком справиться.
Я отмахнулся и, пытаясь улыбнуться, спросил:
— Пошли кикимор смотреть!
— Отстань! — сердито отказался лесовик. — Теперь тебя в лесу все будут бояться: и кикиморы, и лешие, и трясинники, вся нечисть! Это ж надо так? Лешего изничтожил! Кстати, — Еремеич опять обратился ко мне, — как ты его?
— «Мертвой» силой, — ответил я. — Я же маг Жизни и Смерти. Начинающий, — добавил я. — Подмастерье.
— Некромансер, что ли? — с опаской переспросил лесовик.
— Это только одно из направлений магии, — уточнил я. — А почему этот леший тебя не послушался? Ты ж хозяин здесь, Еремеич!
Силантий Еремеевич поморщился, вздохнул:
— Весна. Он еще толком не проснулся, не очухался. Да и дурные они. Чужаков не любят. А так-то они послушные. Только, — он развел руками, — ты теперь в лесу никого не встретишь. Разбегаться от тебя все будут.
Мы присели на пеньки. Силантий Еремеевич удачно выбрал полянку. На ней было несколько ровных пенечков, прямо-таки стулья и стол.
— Ты с собой пожевать ничего не захватил? — поинтересовался он.
Я вытащил из кармана ветровки горсть конфет, протянул ему. Лесовик немедленно ухватил одну, развернул, отправил в рот.
— Ты и с духами можешь общаться? — спросил он, жуя «Ласточку».
— Вроде могу, — ответил я немного уклончиво.
— Это хорошо, — Силантий Еремеевич ухватил еще конфету. — Ты мне саженцев наколдуешь? Я с тобой расплачусь, ты не думай! Мне хотя десяток дубков посадить. А лучше два.
— Видно будет, — ответил я. — Перееду, постараюсь помочь.
— Будет у меня заповедная дубрава, — мечтательно выдал лесовик. — Раньше их берегини сажали-выращивали. А сейчас всё извели, вырубили. И некому снова…
Он вдруг смахнул слезу и снова выдал:
— Как же я так с лешим-то? Чуть тебя не сгубил!
— Да, — согласился я. — Чудище знатное было…
— Знатное? — Еремеич встрепенулся. — Ему тыщщи две годочков было, не меньше!
— Сколько? — удивился я.
— А ты думал! — Еремеич усмехнулся. — У меня их в лесу раньше десятка два было. Сейчас вот три осталось. Без этого.
— А куда ж они подевались-то? — удивился я. — Если их и убить никак нельзя.
— Засыпают они… — лесной хозяин скривился. — На зиму укореняются, засыпают, а по весне, глядишь, и просыпаться не хочет. Нравится ему так — спать. А через десяток лет глядишь, уже и не леший спит, а дерево растёт.
Он вздохнул.
— Может, с тобой и чёрный бор потом вырастим? — он с надеждой посмотрел на меня.
— Это что такое? — удивился я.
— Это вот как ты дубы выращиваешь, то же самое, только с соснами. Дубы — они защитники. Заповедные дубравы зачем берегини высаживали? Чтоб они от врага всех своих защищали: и родину свою, и лес, и поля, и людей. Целые города. Помнишь легенды про Козельск?
Я кивнул.
— Монголы этот город почему долго взять не могли? Потому что он со всех сторон заповедными дубравами огражден был. Даже зимой и то защита городу была! Пока шаманы все дубы не пожгли, не свели под корень огнем да черным колдовством, одолеть не могли.
— Тогда и мне твоя помощь потребуется, — задумчиво ответил я. — Клады у тебя в лесу имеются…
— Хочешь, все забери! — перебил меня лесной хозяин.
— Мне все не нужны, — покачал я головой. — Мне из них перстни с серьгами нужны, но чтоб обязательно с камнями. Я на них заклинания накладывать буду.
— И продавать? — осклабился Силантий Еремеевич.
— Ну, кому-то продавать, — согласился я. — Кушать-то тоже надо. А кому-то и так… Не буду ж я, скажем, с Василь Макарыча деньги брать? И с Селифана? Правильно?
— Это верно, — согласился лесовик.
Лешего я приложил самым простым по своей структуре конструктом магии Смерти под обозначением «Прах». Заклинание по своему воздействию моментально стари́ло любую органику от животных клеток до растительных, которые в считанные секунды распадались буквально в прах. Простенький такой конструкт, но смертельно убойный.
Я рискнул его опробовать в реальной жизни на трупе раздавленной автомобилем бродячей собаки. Тушка лежала на обочине и отвратно смердела. Миг, и на её месте осталась лишь кучка то ли мелкого песка, то ли пыли.
Второй раз я опробовал этот конструкт на пеньке во дворе нашего дома. Когда-то здесь рос древний тополь. Пенек рассыпался прямо на глазах.
На живых, людях или животных, я с этим заклинанием, разумеется, не экспериментировал.
Единственным, так сказать, «минусом» этого конструкта было то, что он не мог преодолеть любую преграду. От его воздействия спасала даже заурядная картонка, которая рассыпалась, а объект за ней оставался целым и невредимым.
Оказалось, что и от лесной нечисти защита у меня имеется!
Весь день с небольшим перерывом на обед maman провела на грядках. Точнее, на изготовлении грядок. В результате в саду появились посадки лука, петрушки, укропа, редиски, моркови, свеклы.
На огороде мы торжественно «похоронили» ведро картошки и с десяток семечек кабачков. На большее у нас не хватило времени. Насчет сил я был спокоен: периодически тайком подпитывал maman и себя «живой» энергией.
В конце дня, когда уже стемнело, maman вышла на подворье, повела плечами и горделиво заметила:
— Вот что значит чистый воздух и первозданная природа! Сколько всего сделала и ни капли не устала.
— На следующие праздники поедем? — поинтересовался я.
— Обязательно! — maman сказала, как отрезала. И направилась в баню, которую я уже истопил. Ей компанию составила тётка Цветана. Пока они парились, я накачал из колодца в бочки воды для полива, заварил чай.
Потом, после женщин, я парился в компании банника да домового. Селифан баню не любил, а лесник сегодня не показывался. Впрочем, спину мне веником нахлестал Федул, а Авдей Евсеевич притащил откуда-то кувшин ледяного квасу с пахучими травами.
— Красота! — заключили они оба. Я ушел ужинать, а они остались допариваться.
На следующий день сразу после завтрака я занялся «своим сельским хозяйством» — «подкормил» силой и конструктами свои дубки, выбрал место для посадки липы и акации. Потом подпитал магией саженцы у Селифана. Оборотень чем-то был занят, я не стал его беспокоить.
Затем пошел «на зады» огорода, где меня ждал с едва скрываемым нетерпением Еремееич.
— Пошли!
Я снова слил немного «живой» силы в дуб-великан, а потом, подумав, добавил конструкт регенерации. Удивительно, но дерево словно откликнулось на мои действия: зашумело кроной, осторожно мазнуло мою макушку ветвями. Еремеич озадаченно почесал затылок:
— Признал он тебя что ли?
— Оживает! — пояснил я. — Через неделю приеду, повторим. А пока, Силантий Еремеевич, приготовь мне десять небольших саженцев дуба в горшках. Буду делать тебе заповедную рощу.
Я решил не усердствовать особо, выращивая саженцы из желудей, а обработать магией уже готовые саженцы.
— Еще мне нужен будет один небольшой, сантиметров тридцать-пятьдесят в высоту, саженец сосны, — попросил я. — Попробуем, как ты говорил, черный бор возродить…
— Черный бор — первейшее место в лесу! — обрадованно заявил Еремеич. — Любимое место для всякой живности.
— А для меня саженец липы и с десяток ростков обычной акации, — продолжил я. — Возле дома высажу.
— Будут тебе дубы, сосна, акация и липа! — обрадованно подтвердил лесовик.
Дома maman перебирала на кухне монеты: серебро к серебру, золотые к золотым. Она разложила на кухонный стол большой кусок толстого целлофана, оторванного от рулона, что я приготовил для парника. Вывалила на стол мешочки и по очереди потрошила их. Вид у неё был весьма скучающий и печальный.
Кучка серебряных монет ожидаемо была раза в два побольше, чем кучка из золотых. Попались и с десяток медных монет: крупных, тяжелых пятикопеечных. Наверное, случайно затесались.
Maman вздохнула, взглянула на меня:
— Ну, и что мы будем с этим делать?
— Серебро пригодится, — ответил я, подразумевая, что из монет можно сделать амулеты. — Золото обещал Василий Макарович пристроить. Видно будет, мэм.
— Ты ж не думаешь, что всё это мы здесь оставим? — maman ткнула рукой в груду монет.
— Именно так и сделаем, — ответил я. — Не тащить же это всё с собой.
— А здесь нас не ограбят?
— Кто, ма? — засмеялся я. — Наоборот, за домом присмотр есть и догляд. Здесь такие сторожа!
— Ох, Антошка, — maman вздохнула. — Сколько сюрпризов сразу за три дня! И чем это всё кончится?
— Всё нормально, ма, — успокоил я её. — С собой ничего из этого брать не будем.
Я указал на монеты.
— Приедем на 9-е мая, разберемся.
Maman повозилась в саду еще с пару часов, посадив что-то там вроде патиссонов и тыквы.
— Как хорошо, что нам сад вскопали, — заметила она. — А то бы я умерла здесь.
Как только она отвернулась, я поспешно запустил в неё еще импульс «живой» силы.
Ближе к вечеру, около четырех часов мы стали собираться домой. Я подогрел для maman «титан» — водонагреватель для душа в бане на дровах. Пока она мылась упаковал немногочисленные сумки: грязную одежду да недоеденные продукты.
Перед отъездом заглянул Селифан, вручив maman бараний бок:
— Пожарите или харчо сварите!
Maman смутилась, попыталась расплатиться, но оборотень решительно пресек все её попытки:
— У нас с Антоном свои расчёты!
Цветана тоже зашла попрощаться, протянула свой гостинец — очередной мешочек с травами. Maman сразу засмущалась, а ведьма тихо (но я услышал!) попросила привезти в следующий раз шоколадных конфет и протянула maman рублёвую купюру.