— Ты понравился ему, старик, — сказал Эдико, услышав это. — И он не хотел уступить тебе в великодушии. Правда, у него есть недостатки. Но он не ничтожен и не мелочен. Он велик даже и при своих недостатках!..
В таких разговорах послы, сопровождаемые Хельхалом и Эдико, достигли южных ворот лагеря. Выехав из ворот, они неожиданно встретили большую толпу мужчин, женщин и детей, которые приветствовали их громкими кликами радости на латинском и греческом языках.
— Что это за люди? — с изумлением спросил Максимин. — По платью и языку это должны быть римляне.
— Да, это — римляне, — отвечал Хельхал. — Их тут триста пятьдесят человек…
— Это военнопленные, — продолжал Эдико, — которые достались повелителю на долю. Он освобождает их в честь тебя, Максимин. Ты должен сам отвести их на родину. Господин думал, что это будет для тебя лучшим подарком.
— Да здравствует Аттила! Да здравствует великодушный! Да здравствует он, благодарность ему! — кричали освобожденные.
И послы невольно вторили этим воодушевленным кликам.
— Странно, — сказал Приск Максимину — Мы перешли границу, посылая проклятия чудовищу…
— А теперь он заставляет нас возвращаться со словами благодарности на устах…
— Это не человек, а демон! Нет в настоящее время никого на земле сильнее его.
— И увы! Нет человека, который бы спас нас и освободил от него и его ужасного величия!
Книга V
Глава I
Когда Хельхал возвратился домой, он нашел у себя посланного Аттилы. Повелитель немедленно требовал его к себе.
— Поскорее, — торопил посланный. — У господина были какие-то послы. Они уже уехали… — Господин разгневан…
Неподвижно, как истукан, вырезанный из желтого дерева, стоял Аттила в одной из комнат своего деревянного дворца, у медного стола, заваленного письмами и римскими картами, на которых изображены были дороги западных стран: Галлии, Германии, Рэции, Винделиции, Норика и Паннонии.
Черты лица его были искажены злобой.
Внимательно и озабоченно смотрел Хальхал на своего господина, который, очевидно, чем-то был сильно взволнован: он тяжело дышал и дрожал всем телом, на лбу у него резко выступали напружившиеся жилы. Он хотел было что-то сказать, но вдруг губы его искривились, как в судороге, и изо рта на белый, блестящий ковер хлынула кровь.
— Кровь! — подбежав, воскликнул испуганный Хальхал.
— Да, — хриплым голосом, с усилием выговорил Аттила. — Моя кровь. Она вылилась прямо из сердца и совсем было задушила меня. Но скоро потечет… в реках… кровь других… — Он остановился. Потом, немного погодя, заговорил снова:
— Хельхал… подумай… они осмелились… эти тюринги… мне… в лицо… грозить. И знаешь ли… почему?
— Догадываюсь.
— Ну?
— Потому что ты потребовал дани девушками. Я тебя предостерегал!
— И хорошо, что потребовал! Теперь они обнаружили свои планы. — «Все, — сказал, обращаясь ко мне, Ирминфрид, этот дерзкий тюринг, — все, чего бы ты ни пожелал, возьми… мы знаем, что мы не в силах тебе противиться… возьми всех наших рабов, наших коней, наши стада, возьми все украшения наших женщин… но не трогай девушек». — «Их-то мне и нужно», — отвечал я. — «Тогда пусть лучше погибнет наш народ, пусть тюринги исчезнут с лица земли», — сказал он и печально опустил голову. Но тут другой, стоявший рядом с ним, выступил вперед и, схватив его за руку, воскликнул: «Не печалься, тюринг! Мы, алеманы, за одно с вами… Если вам придется сражаться за невинность ваших белокурых девушек, клянусь Циу и Берахтой, мы будем биться рядом с вами… Шесть наших королей согласились между собой, и я, как их общий посол, говорю тебе это пред гневным взором повелителя».
— Не успел еще он кончить (я не мог ни слова произнести от изумления и гнева), как уже выступил вперед третий и сказал: «И мы, хатты с Логаны и береговые жители с среднего Рейна и даже дальние салии с устьев реки, не отстанем от вас. Еще три года тому назад франки сражались против франков. А недавно повелитель гуннов привлек на свою сторону за золото и тех королей, которые тогда сражались против него. Но теперь, когда до них достигло известие о таком гнусном требовании, они решили отослать ему обратно присланное золото (оно уже в пути)… Древняя тюрингская сага рассказывает о кровавых битвах, происходивших между ихними и нашими предками у пограничного леса… Клянусь Вотаном и Гольдой, можете на нас положиться… Чтобы сказать все это прямо в лицо повелителю, меня прислали предводители хаттов, а вон того Хильдиберта — короли франков».
— Тут вышел вперед седой исполин. Он похож был скорее на истукана, высеченного из дуба, нежели на человека. Он вынул из-за пояса длинный каменные нож, который сумел скрыть от стражей, обыскивавших при входе. Трое моих князей бросились было к нему, но он только положил на нож пальцы и сказал: Меня прислали саксы с устья Висургиса. И вот что они велели сказать: «Вы, тюринги и все союзники тюрингов в этой священной войне, присылайте к нам ваших жен и детей. Четыре тысячи кораблей стоят у наших берегов и у берегов фризов… Фризы тоже поклялись. — Ратбод — здесь, он может это подтвердить. — Отбивайтесь от врагов и с оружием в руках отступайте к нашим берегам. Здесь мы все вместе дадим последнюю битву. Если будем побеждены, то мужчины, оставшиеся в живых, возьмут женщин и детей на корабли и перевезут их по морю на острова, в безопасное место. Посмотрим, как поплывут за нами гунны на своих лошадях по бушующим волнам. Но еще ранее того мы разрушим наши древние плотины, посвященные богам, и потопим коней вместе со всадниками. Так обратится земля наша в море, но она останется свободной».
— При этих словах все послы подали друг другу руки и с угрозами вышли вон — все вместе! — те самые, которые ранее постоянно рвали друг друга на части. Он остановился, с трудом переводя дыхание.
— Я предостерегал, — повторил Хельхал. — Теперь уже поздно. Но уступать нельзя. Скорее зови гепидов и остготов.
— Они отговариваются, — с гневом тряхнув головой, сказал Аттила. — Валамер велел мне сказать, что он не может явиться, так как по обещанию должен приносить жертву в священном лесу. Но ведь я — его бог, и мне он должен приносить жертвы!.. Когда же я заметил послу, что по крайней мере братьям их короля, Феодимеру и Видимеру, следовало бы меня слушаться более, чем брата, он дерзко ответил: «готы научились повиноваться своему королю и только ему одному». Тогда я вместо ответа рассказал ему судьбу Каридада, вождя акациров. Хитрый сармат также отговаривался явиться ко мне. — «Ни один смертный, — велел он мне сказать, — не может взглянуть на солнце, как же я могу взглянуть в лицо величайшего из всех богов?» — Он думал, что наши лошади не достанут его на скалистых утесах его гор, но они, как козы, карабкались по утесам. — «И вот ты отнесешь, — приказал я послу, — в подарок королю Валамеру вон тот кожаный мешок, что висит у дверей моей опочивальни. В нем лежит голова хитрого князя. — Мой сын Эллак достал мне ее. — Глаза его открыты. Смотрит-таки он на Аттилу, хотя и мертвый».
— А гепид, Ардарих? — спросил Хельхал. — Ведь он тебе не изменил?
— Не изменил, но он не хочет явиться, потому что не хочет так же, как и Валамер, поклясться в верности моим сыновьям. Он велел мне сказать, что собрал все свое войско, чтобы отразить утургуров, собирающихся на него напасть… Но ему нечего отражать! Я сам защищаю моих рабов.
Он снова остановился и, взволнованный, сделал несколько шагов по комнате.
— Если бы это была правда! — заговорил он снова. — Если бы это действительно могло быть! Если бы они действительно научились повиноваться своим королям и действовать сообща! Тогда всему конец! Но они не должны этому научиться! Я не дам им времени на это. Скорее, Хельхал! Не будем ждать до весны, как я хотел ранее. Выступим немедля. Я растопчу прежде всего германцев, живущих на западе, этих мятежных рабов от Молдовы до Рейна. Их посевы, ограды их жилищ, их жилища и сами они — все это погибнет под копытами моих коней или в пламени пожаров! А эти тюринги!.. Как? Они не хотят выдать триста девушек?.. Так хорошо же! Прежде чем опадут листья на деревьях, в их стране не останется ни одной ни девушки, ни женщины. Сперва их на позор, потом — в реку! А мужчин — пригвоздить к деревьям рядами! Хороши будут желуди на дубах и буках в их зеленых рощах! И где теперь шумят деревья, покачивая своими высокими верхушками, там будет лежать пустыня, подобная нашим степям. Тогда их верные соседи пусть подумают, что лучше: разделить ли их участь, или целовать мои бичи. А Валамера должен привести ко мне его друга Ардарих, или головы обоих пойдут в один и тот же мешок.
— А когда, господин, ты выступишь против тюрингов?
— Завтра!
— Ты забыл, что после завтра праздник Дцривиллы, великой богини коней, в которой нельзя поднимать оружия. Пролитие крови в это время было бы тягчайшим, не слыханным преступлением. Да кроме того, ты уже давно пригласил к этому празднику короля ругов, который самовольно помолвил дочь, со всеми его…
— Верными товарищами и соумышленниками! — воскликнул повелитель, вытягивая свою короткую, толстую шею. В его неподвижно устремленном взоре блеснула дикая радость. — Ну да, они придут как раз кстати! Я как раз в таком настроении, чтобы принять их! Пылкий жених! И невеста — помнишь, как сказал тот раб, которого я оставил на дунайском острове на съедение воронам? — стройная, полная и белая! — Я жду ее… их всех!..
Глава II
На следующий день от гуннских разведчиков получено было известие, что король ругов с своими приближенными уже недалеко от лагеря и что их сопровождает Эллак.
— Очень рад, — сказал Аттила, от удовольствия покачивая головой и обтирая свои толстые губы. — Эллак? Ах да, он привез невесту на свадьбу! Это как раз ему в пору!.. Ты, Хельхал, все приготовь для них! Прими этих верных германцев с дунайского острова. Отведи им лучшие помещения. На другой день, ровно в три часа, пригласи их к себе на завтрак, а вечером — ко мне, во дворец на обед… А где герул Визанд, лангобард Ротари, маркоман Вангио и склабенские князья Дрозух, Милитух и Свентослав?