ый будет его наследником и повелителем мира.
Взор его пылал страстью.
Вдруг девушка, как подхваченная какою-то невидимой силой, вскочила на ноги…
— Я?.. Аттиле?.. Сына?.. — закричала она. — Да я раздавлю это чудовище, прежде чем оно откроет глаза.
Он смутился, но старался овладеть собой. — Так ты родишь в золотых оковах… А теперь покорись добровольно. Не принуждай меня прибегать к насилию! Ты моя. И никакой бог не спасет тебя более от меня.
— Если не бог, то богиня! — воскликнула девушка с благоговением. — Помоги мне моя богиня — Фригга!
Она стояла, гордо выпрямившись. Бесстрашно, даже грозно смотрела она на врага.
Пораженный такой неожиданной переменой, Аттила сделал шаг назад. Холодный ужас снова начал овладевать им, но он не дал этого заметить. Только широкие плечи его дрогнули, и он насмешливо сказал:
— Как однако проникнет сюда твоя богиня?
— Она уже здесь! — воскликнула девушка с восторгом. — Я чувствую, что она возле меня. Я замечаю, как она вливает силу в мои руки. — И она подняла свои чудные руки, сжав их в кулаки.
— Он сделал еще шаг назад. — Ты этим только увеличишь свои муки, — сказал он, прищурившись. — Ведь все покорялись.
— А я скорее умру! — воскликнула она, грозно выступая вперед. Ноздри ее раздувались, глаза горели смертельной ненавистью… — Только тронь меня, и я тебя задушу.
Аттила вздрогнул. Холодная дрожь пробежала по всему его телу. Он отвернулся… И тут взор его упал на золотую кружку, стоявшую на столе.
Опустившись в изнеможении на постель и отбросив в сторону небольшой кубок, он схватил обеими руками тяжелую кружку, до краев наполненную вином, и поднес ее к губам. Долго с жадностью пил он, пока не опорожнил ее… Глубоко вздохнув, хотел он поставить ее на прежнее место, но не мог, и она упала на медвежью шкуру.
Он щелкнул языком и облизал губы.
— Ах! О! Ах! Превосходное вино! Сладко почти, как поцелуй. Как глупо… так долго… сорок лет… более… не пить! О, я наверстаю!.. Да, вино действительно как огонь. Но… тяжело! Теперь… Ильдихо! Иди! Иди скорее!.. Садись ко мне! Нет? Все еще нет?
Широко раскрыв глаза, слушала девушка его несвязные речи.
— О, довольно! Не смотри так! Я не могу видеть этого взора! Я закрою глаза… Они закрываются сами. Сон? Да, короткий сон… полный сладких сновидений!.. Когда я проснусь… сперва еще вина… а потом…
Тяжело дыша, он упал навзничь. Голова свесилась с постели. Он храпел. Лицо стало темно-багровым. Рот был широко открыт.
Ильдихо подошла к самой постели.
— О, Фригга! Благодарю тебя! Теперь только оружия! — шептала она, хватаясь за свои волосы.
Вдруг ее роскошные косы расплелись и сами собой упали ей в руки.
Снаружи, у двери спальни лежало шестеро гуннов. Кругом все было тихо. Только раз одному из них показалось, будто кто-то кричит и зовет на помощь. Он встал, послушал у двери и посмотрел в замочную скважину.
— Вы ничего не слышали? — спросил он остальных. — Я слышал крик, как будто кого-то душат, и он зовет на помощь.
— Нет, ничего, — сказал один.
— Нет, ничего, — засмеялся другой.
— Будет тебе подсматривать, — сказал он, потянув его за плащ.
— Там темно, ничего не видно, — сказал первый, опускаясь на пол, — лампада догорела…
Короткая летняя ночь прошла. Звезды погасли. На зарумянившемся востоке показалось солнце. Оно взошло во всем своем блеске и красоте. Наступило ясное утро. Настал и полдень. А в брачной комнате все было тихо. Дверь не отворялась.
Глава IV
У двери вместе с другими стражами сидел Хельхал. Он с нетерпением ждал выхода господина. В течение ночи и утром получено было несколько важных донесений. Со всех сторон приходили известия о сношениях и собраниях германских князей. Нужно было немедленно принять решительные меры. Он уже несколько раз вставал, прислушиваясь у двери, но в опочивальне все было тихо по-прежнему.
— Неужели они так долго спят, — думал он. — Едва ли!
С беспокойством вспомнил он о большой кружке с вином, которого уже давно не пил его господин…
Вдруг ко дворцу подскакал всадник, покрытый пылью с ног до головы. Загнанная лошадь его тут же пала. Он вошел в приемную залу. В руках у него было письмо.
— Мы отняли это письмо у одного гепида, — сказал он, едва переводя дух. — Он был послан Ардарихом к тюрингам. Нам пришлось изрубить гепида в куски, прежде чем он его отдал.
Хельхал перерезал шнурки, пробежал письмо и затем, подойдя к двери, изо всех сил постучал в нее рукояткой меча.
— Пусть это стоит мне головы, — воскликнул он. — Вставай, Аттила, вставай! Теперь не время спать! Не время пить и целоваться. Отвори дверь, господин! Прочти! Возмущение! Открытое сопротивление Ардариха! Он стоит здесь, по близости со всем своим войском! Шваб Гервальт бежал к нему! Германцы восстали!
Ответа не было.
— Так я отворю сам, несмотря на твой гнев, — воскликнул верный слуга.
Он достал из кармана ключ и отпер дверь. Но она не отворялась. Напрасно он толкал ее руками и коленями. Она была заперта изнутри задвижкой.
Робко, с любопытством выглядывали из-за него стражи.
— Прочь с вашим любопытством! — закричал на них Хельхал. И они, как собаки, поджав хвосты, попятились назад.
— Аттила! Ильдихо! Отворите же! Важные известия! Германцы восстали!
Тут он услышал, как тяжелая задвижка медленно, с трудом отодвигалась.
Дверь отворилась сама. Он поспешно вошел, захлопнув ее за собой.
Ильдихо стояла перед ним, гордо выпрямившись, бледная как полотно.
Несмотря на яркий свет полуденного солнца, в комнате царил полумрак. Лампада давно уже потухла. Занавесы на отверстиях, сделанных в крыше, были закрыты.
Хельхал ощупью ходил по комнате, с трудом различая предметы. Прежде всего он заметил валявшуюся на медвежьей шкуре золотую кружку… Потом подошел он к постели. На ней, опрокинувшись навзничь, недвижимо лежал повелитель.
Он, по-видимому, крепко спал. Но что показалось странным Хельхалу, так это то, что лицо его почти сплошь было закрыто пурпуровым покрывалом. Видно было только широко разинутый рот.
— Он спит? — тихо спросил старик Ильдихо.
Та ничего не ответила, продолжая неподвижно стоять на том же месте.
Старик подошел еще ближе. Когда он снял с его лица покрывало, то в ужасе закричал.
Широко открытые, выступившие из орбит глаза с налитыми кровью белками неподвижно были устремлены на него. Черты лица были искажены. Все лицо припухло и побагровело. Подбородок, шея и белая шелковая рубашка были залиты кровью.
Но Хельхал не хотел верить своим глазам.
— Господин! — кричал он, тряся его за руку. Но рука бессильно опускалась.
— Господин! — Он с трудом приподнял его тяжелое туловище. Тело еще не успело остыть. — Аттила! Проснись! Ведь ты спишь!
— Нет! — сказала девушка твердо и спокойно. — Он мертв.
— Мертв? — диким голосом закричал старик. — Нет, нет! — И в ужасе отскочил назад.
Приподнятое тело, как пласт, рухнуло на постель.
— Он мертв? В самом деле мертв? О горе! Да, я вижу, кровь. Излияние крови… Это и раньше с ним бывало… О, это вино!
— Нет, не вино… Я его задушила. Он, напившись вина, заснул. Потом проснулся. Он хотел… принудить. Тогда я заперла дверь, чтобы никто не мог прийти к нему на помощь, и задушила его своими волосами.
— Убит женщиной! — завопил старик. В отчаянии он рвал себе волосы. — Молчи, несчастная! Проклятая! Если только гунны это узнают! Отчаянию их не будет границ! О, великий Аттила, ты пал от руки женщины! И теперь твой дух навеки обречен пресмыкаться в образе червя!
В диком отчаянии бросился старик на колени перед трупом, покрывая поцелуями его лоб и руки.
Ильдихо внимательно слушала его. Ей хорошо было известно верование гуннов в переселение душ, и потому смысл его слов был ей вполне понятен.
— Да правда ли это? — жалобно спрашивал он. Ему не хотелось верить, что Аттила умер такой смертью.
— Неужели ты думаешь, что Ильдихо может лгать? Да, мне нелегко было прикоснуться к этому отвратительному чудовищу. Но я с ним скоро справилась: опьянение сделало его почти беззащитным.
— Да, это правда! — с горестью воскликнул старик. — В его зубах еще осталась прядь желтых волос. О, это ужасно! — Он взял большой ковер и закрыл им лицо мертвеца. — Я не могу смотреть на него… Но погоди ты, убийца! Теперь праздник, и ты проживешь еще три дня, а на четвертый умрешь вместе со своими ужасной смертью.
Позвав стражей, он передал им пленницу, с приказанием заключить ее отдельно от других в уединенную башню.
— А если она убежит, — прибавил он, — вы поплатитесь жизнью.
— Мы все исполним, князь, — сказал начальник стражи, сидя на пороге и с недоумением заглядывая в комнату. — Но… где… господин?..
— Он здесь, — простонал старик, сдергивая ковер, — он мертв!
— Мертв? Аттила?
— О горе!
— Он мертв! Он убит!
— Кем?
— Никто не входил сюда!
— Мы все время лежали на пороге!
— Так он убит женщиной! — вопили гунны, теснясь на пороге.
— Нет! Не убит! — грозно закричал Хельхал. — Как смеете вы так думать!.. Могла ли убить его девушка, его, сильнейшего из сильных?.. Видите?.. Вот кружка!.. Он, как вы знаете, никогда раньше не пил вина. Нынче ночью он сразу выпил такую кружку и… умер… от вина и любви! Завидная смерть!.. Позовите сюда Дценгизитца, Эрнака и всех князей. Они должны узнать об этом и объявить всему народу, что славный умер славной смертью.
Глава V
Потрясающа и величественна в своей дикости была скорбь гуннов об их великом повелителе. Они чувствовали, что порвалась связь, сдерживавшая гуннские орды и придававшая им несокрушимую силу. Они понимали, что с его смертью пришел конец их могуществу и величию, что звезда их закатилась навсегда.
Все эти тысячи мужчин, женщин и детей, входя в опочивальню, повергались ниц перед ложем повелителя. С воплями и криками они били себя в грудь, рвали свои волосы, раздирали на себе одежды. Отчаяние их было не притворно. При жизни грозного владыки, они не только боялись его и удивлялись ему, но и боготворили, даже горячо любили его, так как он был полным отражением их самих со всеми их достоинствами и недостатками.