Среди пришедших поклониться праху повелителя был один, который как распростерся на земле, так уже и не встал более. Это был придворный шут, уродливый карлик Церхо, над безобразием которого все смеялись. Аттила всегда защищал его от грубых шуток окружающих.
— Ты умер, — воскликнул он, обливаясь слезами, — как же будет жить без тебя Церхо! — С этими словами он вонзил себе в сердце нож.
Непрерывно днем и ночью раздавались вопли в опочивальне.
Хельхал, Дценгизитц, Чендрул и Эрнак попеременно вводили новые толпы народа. Мальчик Эрнак раньше все осушил свои слезы. Он перешептывался с Чендрулом и вдруг сделался гордым и заносчивым даже с Дценгизитцем.
Эллак был уведомлен о смерти отца Хельхалом.
— А Ильдихо? — был его первый вопрос. — Что она стала его женой? И как ты намерен с ней поступить?
— Она заключена в башню, — мрачно отвечал старик, — а потом умрет вместе со своим отцом и женихом.
— И я поверю тебе, что она стала его женой? И я поверю, что он умер своей смертью? Разве Хельхал решился бы убивать вдову своего господина? Ты сам себя выдал. Она не вдова его! Она его…
— Замолчи, если тебе дорога жизнь! — с гневом воскликнул старик.
— Отпусти меня хоть на минуту. Отпусти меня поговорить с ней!
— Нет, влюбленный глупец, развратный сын! Ты останешься здесь до тех пор, пока ей уже не нужна будет защита. А я еще сердился на Дценгизитца за то, что он не позволил мне освободить тебя в такое время, когда колеблется все царство Мундцукка. Все братья и князья должны судить и решать дела с общего согласия. Так думал я. Я всегда желал тебе более добра, нежели отец и братья и хотел освободить тебя вопреки запрещению Дценгизитца, но теперь, когда я вижу, что ты безумствуешь, я не сделаю этого. Ты останешься здесь, пока я не отомщу за великого покойника, которому я на ухо в этом поклялся.
Глава VI
Так прошел первый день праздника.
На другой день гунны стали готовиться к торжественным похоронам своего великого повелителя.
Женщины обстригли себе головы с правой стороны, а мужчины кроме того обрили себе правую сторону лица, а в щеки нанесли себе кинжалами в знак печали глубокие раны.
На обширной площади, находившейся в середине лагеря, где обыкновенно собирались пехотинцы, и упражнялись в езде всадники, был поставлен высокий, большой, пурпуровый шатер из чистого шелка. Он держался на золотых шестах. На верху у него красовался золотой дракон с подвижными крыльями, с высовывающимся языком и завитым в кольца хвостом. Этот шатер когда-то был прислан в подарок китайским императором в Персию, затем достался в добычу одному из римских полководцев и с тех пор находился в Византии. Аттила, узнав чрез своих послов о существовании в Византии такой драгоценности, потребовал, чтобы шатер был выдан ему.
Этот шатер считался величайшей драгоценностью в сокровищнице повелителя, который только в редких, особо торжественных случаях принимал в нем чужестранных королей.
Теперь он сверху донизу был наполнен отбитым у неприятеля оружием и конской упряжью, блиставшими жемчугом и драгоценными каменьями. Сюда, в этот шатер был перенесен труп Аттилы, положенный в тройном гробе: в золотом, серебряном и железном.
После того как все приготовления были окончены, Дценгизитц, Хельхал и другие знатные лица, собравши всех гуннов, бывших в лагере, способных ездить на коне, — а таких было много, много тысяч, — и образовавши из них несколько отрядов, стали ездить вокруг толпы, теснившейся у шатра, трижды шагом, трижды рысью, трижды галопом и трижды вскачь, при этом они пели погребальную песнь, сочиненную на этот случай гуннским певцом — любимцем Аттилы. Пение прерывалось по временам воплями и рыданиями.
Церемония еще не окончилась, как к шатру примчалось несколько гуннских всадников, среди которых были приближенные Эрнака.
— На помощь! На помощь! — в ужасе кричали они. — Король Ардарих с гепидами ворвался в лагерь!
Глава VII
Дело было так. Гервальт, освободившись от своей «почетной стражи», скрылся в лагере. Бежать из лагеря ему удалось только тогда, когда известие о смерти повелителя разнеслось по всем улицам и площадям, и гунны в смятении устремились к трупу повелителя. В это время, когда даже стражи покинули свои посты, ему удалось захватить на улице лошадь, оставленную всадником, и на ней ускакать из лагеря.
Узнавши, что король Ардарих с сильным войском стоит в пограничном лесу, отделявшем область гепидов от гуннских владений, он не останавливаясь гнал лошадь, пока не достиг авангарда гепидов.
Едва переводя дух, явился он к королю Ардариху и сообщил ему о последних событиях в гуннском лагере. Он умолял его, как можно скорее, идти на помощь к захваченным германцам и, во что бы то ни стало, спасти их.
Ардарих не колебался ни минуты.
— Великий час настал, — сказал он вздохнув, — и настал скорее, чем можно было ожидать. Так пусть же он не застанет нас ничтожными! Не будем медлить! Я иду!
Он хорошо знал, как слабо все собранное им здесь войско в сравнении с десятками тысяч гуннов, находящихся в лагере. К тому же большая часть его войска состояла, как и у других германских племен, из пехотинцев, а чтобы поспеть вовремя в лагерь приходилось пользоваться только всадниками, которых у него сравнительно было не много. Тем не менее он приказал всадникам немедленно садиться на коней, а для увеличения их числа — присоединиться к ним некоторым из пехотинцев. Одни из пехотинцев сели на лошадей позади всадников, другие бежали рядом, держась за конские гривы. Ядром всего отряда была верная свита короля, сидевшая на отборных конях и вооруженная превосходным оружием. Но вся свита состояла не более, как из двухсот человек.
— На коней, мои всадники! — воскликнул король, поднимая копье. — Норны зовут вас. Сама богиня судьбы — Вурда приглашает вас. Аттила мертв! Вы едете теперь, куда еще никогда не ездили: вы едете на свободу!..
Как вихрь помчались всадники по старой римской дороге, пролегавшей с юга на север, с берегов Дуная на Тиссу, на левом берегу которой находился лагерь Аттилы. Через несколько часов они уже достигли окраин гуннской столицы.
Стража, стоявшая у ворот, беспрепятственно пропустила Ардариха: он был известен как самый верный и самый уважаемый из всех покоренных королей.
Въехав в лагерь, гепиды прежде всего наткнулись на толпу гуннов, сопровождавших Эрнака. На плечах мальчика был широкий, увешанный и вышитый золотом пурпуровый плащ, совсем скрывавший его небольшую фигуру, а на голове — небольшая корона. В таком наряде приближенные его возили его по улицам лагеря, набирая ему приверженцев.
Еще не успели похоронить великого повелителя, а его ничтожные наследники — его многочисленные сыновья уже враждовали из-за наследства. Некоторые из них были моложе Эрнака, другие — старше. Многих не было в лагере: они занимали разные должности в обширном царстве Аттилы. Теперь, с его смертью, образовалось несколько партий. Одни стояли за Эллака, другие за Эрнака, третьи за Дценгизитца или за кого-либо из других сыновей. Начинавшиеся раздоры много помогали германцам в свержении гуннского ига.
Воспитатель и оруженосец Эрнака, а в особенности брат его — князь Чендрул, еще при жизни Аттилы, тайком распространяли в народе слухи, что повелитель назначит его своим наследником. Теперь, как только Аттила умер, они поспешно всюду разослали гонцов из лагеря с известием, что по воле, высказанной им самим отцом, наследником назначен его любимый сын — Эрнак. В самом лагере они, боясь Дценгизитца, объявлять этого не решались. Они только возили Эрнака по улицам, стараясь возбудить в народе расположение и сострадание к осиротевшему любимцу повелителя. И народ толпой следовал за ними, восхваляя великого отца и громко выражая одобрение красоте сына.
Вдруг от ворот лагеря прискакал всадник. Он явился, чтобы известить наследника Аттилы о прибытии Ардариха.
— Наконец-то он здесь, ленивый германский пес! — вскричал мальчик, подымаясь на стременах. — Я покажу ему, что значит заставлять ждать своего господина! Аттила стал слаб с ними под конец! Вперед!
Он изо всех сил хлестнул бичом лошадь, вонзил ей в бока шпоры, так что брызнула кровь, и, нагнувшись вперед, помчался навстречу гепиду, далеко оставив за собой своих спутников.
— Где ты пропадаешь? — взвизгнув закричал он на короля.
Ардарих, увидев его, остановился. Он неподвижно сидел на своем статном боевом коне. Темный плащ ниспадал с его широких плеч. Из-под его шлема, на котором красовался орел с распростертыми крыльями, выбивались золотистые волосы, слегка начинавшие уже седеть. Вся фигура его внушала невольное уважение. Между тем мальчик не унимался.
— Где ты, гепид, пропадаешь? — кричал он. — Мой великий отец умирая не переставал на тебя гневаться. Ты заставил ждать себя Аттилу. Этого я не прощу тебе. Я получил в наследство его царство, а вместе с тем и твое наказание. Что ты сидишь предо мной, будто какая-то спесь на лошади! Долой с твоей клячи, гордец! На колени, целуй мое стремя и жди моего решения! — И он взмахнул своим гуннским бичом.
Ардарих молчал, но грозно смотрели его серые глаза… Эрнак, пришпорив свою лошадь, подъехал вплоть к королю.
— Слышишь ли, раб? — нетерпеливо воскликнул он.
— Я не разговариваю с мальчиками, — сказал король, не обращая на него внимания, — но ты, Чендрул, и вы гуннские князья, выслушайте меня. Я поклялся в верности и повиновении только Аттиле, а не его сыновьям. Ради их великого отца даю вам добрый совет: покончите дело миром. Германцев, заключенных вами в темницу, пусть судят германцы вместе с гуннами…
— Молчи, дерзкий раб! — закричал Эрнак. — Я твой господин. Это ты сейчас узнаешь.
— Князь Чендрул, никогда я не служил какому-нибудь мальчику. Время рабства миновало. Я и Валамер впредь считаем себя свободными. И я советую вам, князья гуннов, дать свободу и другим германским племенам. Все равно вам придется это сделать, так лучше сделайте это добровольно!