— Это здравые рассуждения, — покивала вдова. — Мой тебе совет — оставайся здесь и забудь про свой маленький остров дикарей.
Чтобы обсудить положение дел, Евгения увлекла Ивара и Ильдико в угол.
— Этим утром я получила записку от нашего друга из пустыни, — прошептала она. — Он говорит, что у городских ворот выставлена дополнительная стража. Он полагает, что император прикажет выставить охрану у нашего дома.
— Значит, скачки отменяются, — в голосе Ильдико слышалось облегчение. Последствия поражения более не грозили ей, хотя над ней нависла другая опасность.
Вдова покачала головой.
— Заезд состоится. Юсуф об этом позаботился. Он побывал у императора и рассказал ему о наших намерениях. Ты помнишь, Ильдико, император присутствовал на обоих скачках, выигранных Хартагером, и чуть не сошёл с ума от возбуждения. Узнав о предстоящем заезде, он заявил, что ничего менять не надо. А вдоль трассы он приказал поставить своих гвардейцев, чтобы мы никуда не делись.
— Значит, побег невозможен! — воскликнула Ильдико.
— Мы убежим, несмотря на все усилия императора и его доблестной гвардии. Юсуф заверил меня, что волноваться не о чем. Если мы выедем за ворота, ничто не помешает успешной реализации его плана. Но он надеется, что прибегать к этому плану не придётся. Поскольку уверен в победе Сулеймана.
Ильдико помрачнела.
— Мы поставлены в неравные условия. Они знают, что шанс на выигрыш есть только у Сулеймана, так что остальные участники заезда попытаются придержать Хартагера.
— Король слишком честен, чтобы идти на такое! — воскликнула вдова. — Ему не нужна победа, добытая подобными методами. Я уверена, он не позволит своим наездникам помешать нам.
— Бояться надо не наездников, — вздохнула Ильдико. — Лошадей.
— Ты хочешь сказать, что другие лошади сделают всё, чтобы преградить Хартагеру путь к победе? — вскричала Евгения.
— Совершенно верно.
Вдова отреагировала мгновенно.
— Ерунда! Или ты будешь утверждать, что узнала об этом у Хартагера?
— Дорогая тётя, мой народ разводит лошадей многие столетия. Мы знаем такое, о чём другие не имеют ни малейшего понятия. Когда я была маленькой, мой отец научил одну лошадь считать. Бывало он говорил ей: «Два и три», — и она пять раз кивала. Что ты на меня так смотришь? Я говорю правду. Потому что видела это собственными глазами.
— Ерунда! — повторила Евгения. — Ты ещё скажи, что лошади умеют разговаривать.
— Нет, — последовал ответ, — разговаривать они не умеют, но общаться могут. Они всегда знают, когда будут скачки. Иной раз они решают, кому побеждать в заезде. Арабские лошади не любят Хартагера. Он кажется им монстром. Они не хотят его победы. И завтра приложат все силы, чтобы этому помешать.
Евгения покачала головой.
— И всё-таки я не могу в это поверить. Я очень надеюсь, что всё это досужие выдумки, потому что в противном случае, если они не дадут Хартагеру разогнаться, я потеряю целое состояние. И у тебя, дитя моё, есть основания опасаться за исход заезда. Но, если мы сможем выбраться за ворота, если чёрный жеребец победит, нам придётся сразу же уезжать. Поэтому пора готовиться к отъезду. Пойду отдам моим людям соответствующие указания.
Она двинулась к двери, но задержалась перед Иваром. Его туника была завязана на шее шнуром с кисточками на концах. Легонько ударила по одной из кисточек и она подскочила вверх, шлёпнув Ивара по носу.
— Хорошенькое ты выбрал время для возвращения, — улыбнулась вдова и выплыла из комнаты.
Ивар повернулся к Ильдико.
— Что это с ней? — недоумённо спросил он.
Ильдико с трудом сдержала улыбку.
— А ты не догадываешься?
— Не имею ни малейшего понятия.
— Дело это деликатное, а мы совсем не знаем друг друга. Но я думаю, что этим она показала, что выбрала тебя.
— Выбрала меня? Для чего?
— Она решила, что ты станешь её следующим мужем.
От изумления у здоровяка-бритонца отвалилась челюсть. Он вытаращился на Ильдико, на какое-то время лишившись дара речи. Потом печально улыбнулся.
— Ты смеёшься надо мной.
— Нет, не смеюсь. Я абсолютно серьёзна. Видишь ли, я уже хорошо её изучила. И могу сказать, что она буквально рвётся замуж.
— Но… не за меня же! Я варвар. Бывший раб. У меня нет ни земли, ни денег. Несколько монеток в кошеле — всё моё достояние. Такое просто невозможно.
— Нет, она настроена решительно. Хочет за тебя замуж. Я заметила, как загорелись её глаза, когда она вошла и увидела тебя.
Бритонца не убедили слова Ильдико.
— Это долго не продлится. Скоро она передумает.
— На это и не надейся. Говорю тебе: если она чего решила, то сделает обязательно. И твоё мнение в расчёт браться не будет. Если ты не хочешь стать её четвёртым мужем, тебе остаётся только одно.
— Что же?
— Уйти. В эту самую минуту. Не через ворота, где тебя могут увидеть. Через калитку в стене. И никогда сюда не возвращаться.
3
Наутро они уже собирались выехать из дома, когда Евгения заметила у ворот человека в бронзовом шлеме.
— Они явились, — предупредила она Ильдико. — Держись подальше от окон.
Достав рулон чёрной материи, она начала обматывать голову Ильдико, пока золотые волосы не исчезли.
— Теперь тебя не узнают, — заявила вдова.
Ильдико не любила надевать что-либо на голову. Вот и теперь заикнулась о том, что такие предосторожности ни к чему. Всё равно люди Аттилы знают, что она в Константинополе.
— Нам не известно, знают ли они что-то ещё, — возразила вдова. — Это самый большой город в мире. Придворным, возможно, достанет ума держать рот на замке. В этом случае гуннам придётся попотеть, разыскивая тебя по всему городу. Нам сегодня ехать на другой конец Константинополя, так что тебе нет нужды выставлять свои знаменитые волосы напоказ всему городу.
Начальник караула внимательно прочитал имеющийся у него приказ, прежде чем распорядился отворить ворота.
— Вас должно быть трое. Двое мужчин и одна женщина. А это кто? — он подозрительно посмотрел на неловко сидящего на лошади Ивара. — Это он вчера снял ворота с петель? Мне рассказали об этом твои слуги.
Увидев утром Ивара, Ильдико чуть улыбнулась ему, как бы говоря: «Значит, ты всё-таки решил остаться».
— Он снял ворота, — подтвердила Евгения.
Капитан с уважением оглядел могучий торс бритонца.
— Говорят, один из евреев вот так же поднял городские ворота. Кажется, его звали Самсон.
— Никогда о нём не слышала, — заявила вдова. — Это мой друг и зовут его не Самсон. Он едет с нами на скачки.
Капитан тяжело вздохнул.
— Все сегодня едут на скачки. А мы должны стоять в карауле, дабы ублажить каких-то гуннов, присланных Аттилой, — знаком он предложил им продолжать путь. — Я капитан императорской гвардии. Должен ли я задавать вопросы, ответами на которые интересуются эти жаждущие крови гунны? Я не видел этого богатыря, что поднимает ворота. Проезжайте, благородные дамы. И я надеюсь, — тут он подмигнул Ильдико, — что большой чёрный жеребец и сегодня одержит победу.
Лёгкой рысью они проскакали мимо Библиотеки, повернули на дорогу, огибающую бани Зеуксиппа. Громада Ипподрома возникла впереди, не устающая размерами знаменитым аренам Рима. Из-за его стен не доносилось ни звука.
Вдова повернулась к Ильдико.
— Сегодня гонок колесниц нет. Капитан, похоже, прав. Тайное стало явным, и народ собирается посмотреть на наш заезд.
— Хартагера зрители не волнуют. Наоборот, ему нравится, когда за его бегом смотрит много людей.
Они свернули на Месе, торговую улицу города. Тишина и безлюдие уступили место шуму и толкотне. Всадники, повозки с товаром, пешеходы, кричали, торговались, покупали, продавали. Они не привлекали ни малейшего внимания, пока поравнялись с Акведуком. И тут какой-то мужчина, торопливо шагающий босиком, внезапно остановился.
— Это она! — крикнул он, указывая на Ильдико. — Девушка, что ездит на чёрном жеребце!
— Я не вижу твоего рукава, но чувствую, что на нём зелёная нашивка, — ответил ему чей-то голос из толпы. — Кто ещё, как не Зелёный, может утверждать, что такая малютка может ездить на том жеребце?
— Твои слова выдают тебя с головой. У всех невежд на рукавах синие нашивки, — не остался в долгу босоногий. — Клянусь тебе, это она. Я знаю это по тому, как она держит голову, как сидит на лошади.
— А я клянусь железными когтями Молоха, что мы все невежды и слепцы, как Синие, так и Зелёные, — заявил Синий. — Бредём, как стадо баранов на этот заезд и не замечаем, что тем самым мы ставим крест на наших любимых гонках колесниц, а может и на Зелёных и Синих. Ты знаешь, что Ипподром сегодня пуст? Ты знаешь, что император уже в своей ложе, чтобы не упустить ни минуты увлекательного зрелища? Говорю тебе, с этого дня всё переменится.
— Гонки колесниц останутся навсегда! — возразил ему Зелёный.
— Мне очень хочется согласиться с тобой. Но я не знаю случая, чтобы Зелёный хоть в чём-то оказался прав!
Вдова и Ильдико предпочли прибавить ходу, не дожидаясь окончания спора. Ивар, замыкающий маленький отряд, с трудом поспевал за ними.
Трассу заезда, длиной от одной до двух миль, проложили на ровной полоске земли между холмами и Акведуком. На высоких столбах, служащих маркерами, под утренним ветерком развевались флаги. Толстым дёрном и низко скошенной зелёной травой трасса напоминала Елисейские поля, где боги любили скакать на своих крылатых лошадях. Внутри овала, у того места, где лошадям предстояло финишировать, воздвигли трибуну для судей. За ней находились стойла.
На другой стороне старый дворец переоборудовали в императорскую ложу, разобрав мраморный фасад. Там уже восседал Марциан, суровый и важный. На нём была белоснежная тога и пурпурная накидка.
Старый император не обращал внимания на окружающие его шум и суету. Появлялись и исчезали курьеры. На всех углах стояли гвардейцы. Солнечные лучи отражались от их щитов, шлемов, панцырей. Оркестр, расположившись на земле перед императорской ложей, непрерывно исполнял какие-то восточные мелодии. Дамы за спиной императора о чём-то судачили. Рядом с оркестром накрыли большие столы. На них желающие могли найти бесплатную выпивку и питьё. Если, конечно, им удалось бы пробиться сквозь толпу, облепившую каждый стол.