Однако, многие уже заняли места у края дистанции и не польстились на дармовщину, справедливо полагая, что поев и выпив, им уже придётся наблюдать за заездом через головы других. А народ всё прибывал и прибывал.
Проезжая мимо небольшой группы людей, они услышали, как кто-то крикнул: «Неужели наш старик совсем выжил из ума? Говорят, он поставил на чёрного жеребца». Однако тут же раздались голоса, одобряющие выбор императора. Однако, прокладывая путь сквозь толпу, они все чаще слышали: «Сулейман! Сулейман! Сулейман!» Чувствовалось, что роль фаворита зрители отводили лошади короля Юсуфа.
Сам Юсуф встретил их у городских ворот на великолепной чёрной кобыле. Поклонился Ильдико, ни словом не обмолвившись о её наряде, и о чём-то тихо заговорил с Евгенией. Затем, взмахнув украшенной драгоценными перстнями рукой, исчез в толпе. Вдова наклонилась к Ильдико.
— Он просил ни о чём не беспокоиться. К побегу всё готово.
— Он очень уверен в себе, — помрачнела Ильдико.
Она подумала о том, что брачный союз с королём пустыни, несомненно, имел свои плюсы, но на Востоке понятия жены и рабыни практически означали одно и то же. Они должны победить, сказала она себе.
Более не привлекая внимания, они подъехали к импровизированной конюшне. Тут к ним направился Бореан, на которого возлагалась забота о Хартагере. Его лоб покрывали капельки пота.
— Госпожа моя, я боялся, что ты не доберёшься до нас. Мне сказали, что все дороги забиты народом.
— Успокойся, — вдова огляделась. — Мы уже здесь. Как наш король?
Бореан нахмурился, поскрёб небритый подбородок.
— Всё время вертит головой. Ищет свою любимицу. Никогда не видел его в таком состоянии. Он закатывает глаза и бьёт хвостом.
В дальнем конце конюшни Ильдико заметила чёрного жеребца, окружённого конюхами. Ей показалось, что нервничает он ничуть не меньше Бореана. Если кто-то пытался подойти ближе, в воздух взмывало копыто, останавливающее смельчака на полпути. Не признал он и Ильдико.
— На таком расстоянии он может рассчитывать только на зрение, — прошептал Бореан. — Его сбивает с толку эта чёрная ткань на твоей голове. Не подходи к нему вплотную, пока он не признает тебя.
Но Ильдико не испытывала страха.
— О, король! — воскликнула она. — Красавец ты мой, я здесь.
Без колебания она подошла к нему, положила руку на его шелковистую гриву.
— Разве ты меня не узнаёшь? О, великий, я должна носить на голове эту отвратительную повязку, но она мне совсем не нравится. Тебе понятны мои чувства. Ты же помнишь, как тебе закрасили звезду на лбу и накинули на тебя попону простой вьючной лошади.
Тревога Хартагера бесследно исчезла. Он тряс головой, весело бил копытом, громким ржанием приветствовал появление своей наездницы.
— Король, — прошептала Ильдико, — сегодня мы должны мчатся, как никогда раньше. Мы должны поймать ветер, за которым там часто гонялись в горах, но так никогда и не поймали. Эти маленькие лошади пустыни быстры, мой великий король, но ты… ты без труда справишься с ними.
На судейской трибуне пропел горн. Лёгкая дрожь пробежала по телу чёрного жеребца. Он поднял голову и начал поворачиваться. Хартагер знал, что означает сей звук.
Ильдико сбросила накидку, в которой приехала из города, постояла, глядя на видимый через окно кусочек трассы. Она выглядела такой хрупкой и юной в белых тунике и юбке-брюках, позволяющих ей сидеть на лошади по-мужски. С сомнением взглянула на сапоги. Мужские, на несколько размеров больше, они грозили в любой момент свалиться с её миниатюрных ножек.
«Они и свалятся, — подумала она. — Так было всегда. И люди бросятся к ним и будут из-за них драться. Почему бы мне не снять их прямо сейчас»? Но мысль эту она отвергла. И так многим не нравилось участие в скачках женщины.
Он положила руку на холку Хартагера и одним прыжком оказалась у него на спине. Бореан разомкнул цепи. Пятясь, Хартагер вышел из стойла. Вскинул голову и громко заржал, вызывая соперников на бой.
— Он знает! — воскликнул Бореан.
Ильдико наклонилась к самому уху чёрного жеребца.
— Мой король, — прошептала она с полными слёз глазами, — ты должен сегодня победить, или у меня будут серьёзные неприятности. Меня увезут. В страну, где одни арабские лошади. Более я никогда тебя не увижу. Не увижу тех, кого люблю. А я, о король, очень, очень их люблю! Мне бы лучше умереть, чем уехать от них. Сегодня ты должен сделать всё возможное и невозможное для своей наездницы!
Бореан оглядел могучего жеребца.
— Сегодня он будет бежать, как никогда! — уверенно воскликнул он.
Но стоящие вокруг конюхи не разделяли его энтузиазма.
— Шансы араба предпочтительнее, — услышала Ильдико слова одного из них. Похлопала Хартагера по левому уху и выехала в яркий солнечный свет.
Ильдико первым делом бросила взгляд на императорскую ложу. Император, чуть наклонившись вперёд, с нетерпением ждал начала заезда. Под ложей продолжал играть оркестр. На скамье, чуть в стороне от оркестра, она заметила трёх темнолицых мужчин в красных войлочных шапках, что носили в армии гуннов. И мысленно поблагодарила Евгению за чёрную ткань, которой та обмотала ей голову. Озабоченно поправила повязку, дабы она не слетела по ходу скачек.
Собравшаяся толпа затаила дыхание, когда она направила чёрного жеребца к стартовой линии.
Арабские лошади гуськом вышли с другой половины конюшни. Возглавлял колонну Сулейман. Во всяком случае, Ильдико решила, что первым из пяти идёт Сулейман, поскольку раньше не видела ни одной из лошадей. Наездник Сулеймана был в пурпурном тюрбане, с пурпурными же нашивками на рукавах. Держался он очень уверенно.
Стартовая позиция Ильдико не понравилась. Сулейман бежал по центру (неудивительно, он принадлежал королю). Слева от него заняли места Туркоман и Сайтиан. Ещё одна арабская лошадь встала между Сулейманом и Хартагером, а последняя — справа от Хартагера. Чёрный жеребец оказался в арабских клещах.
— Я возражала, — объяснила ей своё согласие Евгения по пути из города, — но Юсуф заверил меня, что нам нечего опасаться какого-либо подвоха. До первого поворота больше четверти мили, так что самый быстрый войдёт в него первым вне зависимости от стартовой позиции.
Мальчишка, который всё время болтался в конюшне (говорили, что он сын владельца луга, на котором проводился заезд), стараясь чем-то помочь, что-то спрашивая, очутился рядом с Хартагером.
— Госпожа моя, — воскликнул он, глядя на Ильдико, — мой уважаемый отец ошибается. Как ошибаются и многие другие уважаемые отцы, которые боятся арабов. Госпожа, чёрный выиграет. Утром он позволил мне постоять рядом с ним. Всего минуту, госпожа. Я знал, что он злится, потому что вокруг одни незнакомцы, а он скучал без тебя. Борьбы он не боится. Он принял решение победить!
— Как тебя зовут, мальчик?
— Малхуди, госпожа.
— От твоих слов мне стало легче на душе, Малхуди.
— Но, госпожа, — озабоченно продолжил мальчишка, — тебе не выиграть с этой повязкой на голове. Перед финишем ты всегда распускаешь волосы. Не знаю, что это значит, но без этого никак нельзя.
— Может, ты и прав, Малхуди.
Лошади выстроились в колонну и прогарцевали перед императором. Сулейман — первым, Хартагер — шестым. Затем все вернулись на старт. Ильдико посмотрела на наездников справа и слева от неё. Не прочитала в их лицах ни злобы, ни угрозы. Наоборот, они ей улыбнулись, продемонстрировав великолепные белоснежные зубы. Один что-то сказал на арабском, второй перевёл на латынь.
— Он говорит, что сегодня будут прекрасные скачки, белокурая госпожа.
Но когда грохот цимбал бросил лошадей вперёд, её худшие страхи подтвердились. Лошадь справа приблизилась вплотную, так, что нога её наездника коснулась Хартагера. Лошадь слева оказалась чуть впереди. Ильдико дёрнула Хартагера за ухо, что бы тот сбавил ход и двинулся к центру, но не тут-то было. Третья лошадь загородила путь. Три арабских скакуна буквально взяли Хартагера в кольцо. А Сулейман уже мчался к повороту. Один!
Ильдико поняла, что спасут её только решительные меры. Ногой толкнула чёрного жеребца в бок, переводя его на шаг. Другие лошади не смогли так резко сбросить скорость, и Ильдико сумела бросить Хартагера вправо.
— Быстрей, быстрей, быстрей! — закричала она.
Она знала, что по краю трассы земля не такая ровная. Она знала о дренажной канаве шириной в четыре фута. Но ничего другого ей не оставалось. Хартагер поначалу двигался осторожно, а потом начал прибавлять в скорости. Главного она добилась: вырвалась из арабских тисков.
— Скорее, король, скорее!
Хартагер уже не скакал, а летел. Арабские скакуны, поняв, что их затея не удалась, бросились следом. Но их уже разделял целый корпус. И догнать чёрного жеребца они не могли.
Евгения стояла под императорской ложей и плакала. Из-за спин и голов людей она не видела трассы. Но Ивар, возвышающийся над всеми, докладывал ей о происходящем.
— Мы проиграли, — всхлипнула вдова. Ну почему я согласилась поставить Хартагера между арабами. Я же чувствовала, что они задумали.
— Я ничего не понимаю в скачках, — прокомментировал увиденное Ивар, но мне кажется тут какой-то подвох. Сулейман-то вырвался далеко вперёд.
Внезапно толпа взревела. Евгения схватила Ивара за руку.
— Что такое? Что случилось?
Бритонец ответил, но слова его поглотил рёв толпы.
— Громче! — вскричала Евгения. — Говори громче!
— Она вырвалась!
— Вырвалась? Это потрясающе. Ильдико, дитя моё, как я могла в тебе сомневаться.
— Хартагер буквально летит над травой.
— А я этого не видела! Какая паршивая, провинциальная трасса, где никто ничего не видит. Почему я своими руками загнала Ильдико в эту ловушку? Почему, почему дала уговорить себя этому сладкоголосому сыну Сатаны.
Рёв толпы становился всё громче.
— Ивар, Ивар! — кричала Евгения. — Есть ли у нас шанс?
Бритонец не отрывал взгляда от трассы, а в голосе его слышались нотки сомнения.