— Ранно — предатель, трус, лжец и вор! — воскликнул Росий. — Останется только пожалеть твой народ, если его вождём станет Ранно.
— Потому-то я и спешу вернуться. Не знаю, сумею ли. Мне придётся скакать во весь опор, чтобы проскочить горный перевал до того, как отступающие войска забьют все дороги. И поскорее уезжать. Ты сможешь дать мне лошадь? И перемётные сумы с провизией?
— Я дам тебе всё, что ты пожелаешь, молодой человек. Я тоже мечтаю о том, чтобы ты поспел вовремя. И хочу видеть твою страну процветающей, ибо только тогда у меня смогу продавать ваших прекрасных лошадей.
Уже несколько минут Николан слышал какой-то шум. В других комнатах переговаривались люди, хлопали двери, задвигались засовы. Наконец, к ним вошёл слуга в когда-то белой тунике с лампой в руках.
— Господин, — он поклонился, — все двери заперты, охрана выставлена.
— А ворота к бухте? Засовы задвинуты?
— Да, господин. Я всё проверил сам и убедился, что все охранники на своих постах.
— Ты попробовал еду, которой их кормили за ужином?
— Да, господин.
— Есть у них жалобы?
Слуга почесал спину, прежде чем ответить.
— Они всегда жалуются. О том или другом. Они говорят, что у них в постелях клопы.
— Да кто они такие, чтобы лезть с подобными жалобами? — недовольно воскликнул купец. — Клопы есть и в моей постели. Разве я жалуюсь? Лампы потушены?
— Все, господин, кроме как в твоей комнате, — с этими словами слуга зажёг от свечи лампу, которую принёс с собой, и поставил её на стол. Света от лампы было чуть. — Толку от них нет, — пробормотал слуга. — Надо сказать об этом тому обманщику из Антиохии, который продаёт их.
— Он продаёт их дёшево! — рявкнул К.Кай Росий. Улыбнулся Николану. — С покупками приходится быть осторожным. Кругом одни воры. День выдался тяжёлым, мне пора на покой.
В комнате стояли две кушетки. Ворчащий слуга уже укладывался на одну.
— Поднимайся, бездельник! — взревел его хозяин. — Я плачу тебе за то, чтобы ты охранял меня, а не спал. Отведи этого человека к главным воротам и покажи ему Карлака, — купец что-то написал на обрывке пергамента и протянул его Николану. — Тебе дадут всё необходимое. Карлак об этом позаботится.
— Могу я попросить тебя об одной услуге? Если вдова благополучно вернётся с Востока, расскажи ей обо мне. А если в городе появится высокий и сильный мужчина по имени Ивар, попроси, чтобы его привели к тебе. Он будет разыскивать меня. Скажи ему всё, что знаешь, о моих планах.
К.Кай Росий уже вытянулся на кушетке.
— Будет исполнено, — ответил он, закрывая глаза.
6
Утром на улицах Тергесте хватало и пустых бочонков из-под вина, и разбитых фляг. Тут же в пыли похрапывали горожане, которые, отпраздновав отступление гуннов, потеряли способность передвигаться. Николан осторожно объезжал их, держа путь к складам К.Кая Росия.
— Я отправляюсь в путь, — сообщил он старому купцу. — Но на дорогах полно воинов Аттилы, поэтому мне необходимо изменить внешность.
Купец послал за нужным специалистом. Он вскорости явился, невысокого роста, с огромным носом, который, казалось, тянул его голову вперёд. Оглядел Николана, развязал принесённый с собой мешок и начал доставать флакончики и шкатулки, наполненные красками и тайными восточными снадобьями. Прошло ещё немного времени, и лицо, шея, руки и ноги Николана стали коричневыми. Затем волосы и брови поменяли естественный цвет на иссиня-чёрный. И, наконец, после выверенного движения пальца кудесника перевоплощения от носа Николана к уголкам рта потянулись две глубокие складки.
— Годится? — спросил кудесник, отступая на шаг.
— Годится, — заверил его купец.
Николан посмотрел в маленькое зеркало и увидел абсолютного незнакомца, который родился как минимум на двадцать лет раньше, чем он.
Затем они обсудили, какое он должен выбрать себе занятие. Росий предложил Николану взять с собой мешок с товарами и прикинуться торговцем. Николан отрицательно покачал головой.
— Если ты везёшь с собой товары, но не продаёшь их, у людей поневоле возникнут подозрения. Пожалуй, лучше мне назваться христианским миссионером.
— И куда будет держать путь этот миссионер?
Николан указал на север.
— В земли Аламанни. Таким образом я попаду на свою родину. Лежит она, как ты знаешь, между Норикумом и великой рекой, в её излучине.
С тем он и отправился в путь, на крепкой лошади и с крестом на серой, вытертой до дыр тунике. Горный перевал он преодолел без проблем, поскольку отступающие армии ещё не подошли и он сталкивался лишь продовольственными отрядами, прочёсывающими округа в поисках еды для основных частей. Повернув на юг, он проехал дорогами Норикума, обогнув плодородные Паннонианские равнины, на которых уже два поколения жили гунны.
Где бы ни останавливался Николан, он задавал один и тот же вопрос: «Вы не видели вдову Тергесте? Она едет на север в большой компании. Много лошадей, сложенных тентов, повозок с едой».
На третью ночь хозяин маленькой харчевни, где он остановился на ночлег, выслушав вопрос Николана, утвердительно кивнул.
— Вдова Тергесте проехала днём. Но она более не вдова. Жена. Нашла себе нового мужа.
— Опять! — воскликнул мнимый миссионер. Впрочем, с учётом того, что он узнал, находясь в плену у Аттилы, это известие не слишком удивило его. — Она может позволить себе много мужей, поскольку женщина она видная и очень богатая.
Хозяин харчевни кивнул.
— У неё много всего. Земли, домов, лошадей, скота. И рабов. А также необузданного темперамента, — он хихикнул. — Ах, какой же у неё темперамент! Но главное, у вдовы доброе сердце.
— Куда она направилась?
Хозяин харчевни указал на север.
— В страну великолепных лошадей.
— Была с ней ещё одна женщина? Молодая и красивая?
Потерев переносицу, хозяин харчевни кивнул.
— Маленькая. Худенькая.
— С золотыми волосами?
Хозяин харчевни покрутил рукой вокруг головы.
— Волосы были замотаны чёрной материей. Цвета я не видел.
Наутро Николан пришпорил лошадь и ближе к вечеру догнал караван вдовы, разбивающий лагерь. Тенты уже стояли на траве, невдалеке паслись стреноженные лошади, а от костров доносился дразнящий запах готовящейся еды. По лагерю расхаживал гигант в белой тунике, с золотой цепью на шее, в сандалиях с шёлковыми тесёмками. К своему изумлению Николан признал в нём Ивара. Высокий бритонец руководил слугами. Вдова (иначе он называть её не мог) сидела в золочёном кресле. У её ног на земле примостилась маленькая фигурка. От радости у Николана гулко забилось сердце. И разом отпали последние сомнения в том, любит ли он её. Как ему хотелось подхватить хрупкую девушку на руки, чтобы она положила головку ему на плечо.
Николан направил лошадь к Ивару.
— Эти дороги небезопасны для одинокого путника. Дозволено ли будет скромному слуге Господа нашего поставить палатку на краю вашего лагеря? — спросил он.
Ивар оглядел его с ног до головы.
— Мы будем счастливы, если ты присоединишься к нам, святой отец. И позволь пригласить тебя к ужину, как только его приготовят.
— Твоя доброта безмерна. Я постился с утра, так что не прочь перекусить.
Девушка, что сидела у кресла вдовы, встала и направилась к ним. Встала у головы лошади Николана, всмотрелась во всадника.
— Вытащи камешек из-под языка, Николан Ильдербурф, — воскликнула она.
Николан в изумлении вытаращился на неё. Она же радостно рассмеялась.
— Ты вернулся! Живой и здоровый! Господь Бог был добр к тебе. И ко всем нам.
Ивар ничего не мог понять.
— Ты сошла с ума, Ильдико? Это же старик. Он совсем не похож на Николана.
Евгения поднялась, подошла к Ивару, взяла его под руку, так же всмотрелась к тёмное, морщинистое лицо всадника.
— Лицо старика. И всё-таки… всё-таки…
— Я сразу узнала голос! — вскричала Ильдико. — А теперь я вижу за этой маской того, о ком… о ком всё время думаю.
Насчёт камешка Ильдико не ошиблась. Николан вытащил его изо рта, отбросил его, спрыгнул на траву. Взял Ильдико за руки.
— Ты думала обо мне! — воскликнул он. — Какой же я счастливый. И горжусь тем, что ты признала меня!
Занятые друг другом, они не обращали внимания на остальных. Ивар, который теперь-то узнал его голос, мысленно клял себя за то, что не смог разглядеть за гримом самого близкого друга.
— Не кори себя из-за этого, муж мой, — прошептала Евгения, угадав его мысли. — У любящего сердца самый зоркий глаз.
А Николан по-прежнему не отпускал рук Ильдико.
— Я бы всегда и везде узнал тебя, потому что твоё лицо навечно отпечаталось в моей памяти. Однажды, когда я сидел в кабинете Аэция, к нему пришёл художник. Я слышал его слова о том, что в каждом лице есть она, наиболее запоминающаяся черта, по которой можно сразу узнать человека. Если ты сможешь держать в памяти эту черту, всё лицо останется с тобой и ты никогда его не забудешь.
— И что самое запоминающееся в моей лице? — спросила Ильдико.
— Линия бровей. Они у тебя не прямые и не загибающиеся вверх на концах, но опускающиеся вниз. От этого лицо твоё становится более нежным и, представив себе твои брови, я тотчас же вызываю из памяти тебя всю. Кроме того… — он отпустил одну руку Ильдико и коснулся её носа, — божественный скульптор потратил немало сил, заботясь о красоте твоего носа.
— Мы также рады видеть тебя, — нарушила идиллию новобрачная.
Он подошёл к Евгении, взял её за руки.
— Не так уж трудно догадаться, что ты вновь вышла замуж. Хозяин харчевни, в которой я провёл прошлую ночь, сказал мне, что ты более не вдова. Но я не подозревал, что ты выбрала в мужья этого Голиафа с далёких островов, — он повернулся к Ивару. — Мой добрый друг! Я несказанно рад видеть тебя. И у меня создаётся ощущение, что вы оба безмерно счастливы.
Ивар широко улыбнулся, что случалось с ним крайне редко.
— Да, я счастлив. И горд. А теперь я счастлив вдвойне, потому что ты вернулся.