— Посланец не обладал плотью, так что человеческий глаз увидеть его не мог, — ответил Николан и пересказал разговор с Мацио. Ильдико слушала внимательно, обуреваемая разными чувствами. Ей хотелось верить, что это правда, но она боялась что всё это плод больного воображения. Её окрыляла надежда, но она не могла отбросить сомнения.
Когда же он закончил, Ильдико, похоже, пришла к выводу, что Мацио видел вещий сон.
— Тем, кто стоит на пороге смерти, часто удаётся заглянуть в будущее, — заключила она. — А ты как думаешь?
— Я считаю, что поиски надо начинать тотчас же, вне зависимости от моего мнения.
— Но куда ты поедешь? Где будешь искать?
— В Раэтию. Из того, что сказал твой отец, следует, что Рорик где-то там. Но Раэтия велика, а дорог там мало.
— Почему он рассказал всё это тебе?
— Потому что он хочет, чтобы я возглавил поиски Рорика. Задача эта нелёгкая. Предстоит долгая дорога, возможно, придётся поработать и мечом. Если Ранно прознаёт об этом, он предпримет всё возможное и невозможное, лишь бы помешать твоему брату вернуться на плоскогорье. Рорик держит судьбу этого труса и предателя в своих руках, — Николан помолчал. — Этим утром Лаудио была у твоего отца. Кажется, задавала ему вопросы.
На лице Ильдико отразилась тревога.
— Она уехала рано утром, и никто не знает куда.
— С этим как раз всё ясно: она поехала к Ранно. Вчера вечером она пристально смотрела на меня, так что, скорее всего, узнала.
— Это означает, что Ранно первым делом выставит свои обвинения перед Ферма. С тем, чтобы добиться твоего осуждения до возвращения Рорика. Ты должен немедленно ехать к Ослау и рассказать ему обо всём.
— Ослау! Он ещё жив?
— К счастью, да. Жив и по-прежнему исполняет свои обязанности. Все суды Ферма ведёт он.
Николан облегчённо вздохнул.
— Ослау всегда отличало чувство справедливости. Я могу положиться на него. Но главное сейчас — найти Рорика и привезти его домой. Есть у меня одна зацепка. Твой отец несколько раз повторил слово, которое, по его мнению, могло мне помочь. Ты вспоминаешь подарок, который кто-то привёз тебе с Востока, набор фигурок, вырезанных из слоновой кости? Ты была совсем маленькой. Я видел их однажды и ещё подумал, какие же красивые эти фигурки.
— То была игра, — задумчиво ответила Ильдико. — Я не видела их давным давно, но думаю, они где-то в доме. Я спрошу Бастато… Нет, у него короткая память. Я спрошу старого Бларки.
Старика быстро разыскали. Он кивнул, исчез на несколько минут и вернулся с низким столиком из тикового дерева, на котором стояли миниатюрные фигурки, любовно вырезанные из слоновой кости.
— Игра королей и мудрецов, — возвестил старый шут. — Но иногда дураки предаются занятиям великих мира сего. Я, к примеру, самый невежественный из дураков, знаю, как играть в эту игру. Никогда не играл с королём, но мне случалось видеть, как лица священников, монахов и учёных людей, сведущих в законе, заливала краска позора при проигрыше шуту.
Николан внимательно изучал фигурки, затем поднял одну, напоминающую крепостную башню с зубцами поверху.
— Как она называется?
— Это ракх, — ответил Бларки.
— Вот оно что! — Николан резко поднялся, перевернув столик. Фигурки полетели в разные стороны. — Не зря твой отец несколько раз повторил это слово. Он хотел сказать, что продавец скота, с которым он имел дело, пользовался клеймом, напоминающим башню. Ракх. Теперь всё ясно! — он обратился к шуту, который ползал по полу, собирая фигурки. — Кто из скотовладельцев Раэтии ставит на своих быках и коровах клеймо в виде башни, чтобы их не могли украсть?
— Викторех, что живёт у подножия гор.
— Викторех! — победно воскликнул Николан. — Его-то и пытался назвать мне Мацио.
Старик Бларки ушёл. Ильдико встала, завязала волосы в узел.
— Теперь мы знаем, что нам делать. Если Рорик жив, а я почему-то уверена, что так оно и есть, мы должны его найти. Но сначала ты должен повидаться с Ослау и всё ему рассказать. Я хочу поехать к нему вместе с тобой. Далеко отсюда земли Виктореха?
— В ста милях, может, чуть дальше. Чтобы доехать туда и вернуться, нужно шесть дней. Возможно, мы успеем вовремя. Ты хочешь поехать со мной?
— Естественно! Но сначала я должна переговорить с отцом. Я уверена, что он очень рассчитывает на возвращение Рорика.
Ни один из них не думал о личной безопасности. В течение часа Ильдико могла бы вместе с Евгенией отправиться на север, к Альпам, за которыми её уже не достали бы люди Аттилы. А два дня быстрой скачки позволили бы Николану более не опасаться происков Ранно. Но они оба предпочли иной путь: прежде всего привезти Рорика, а потом ответить на обвинения, которые Ранно намеревался выдвинуть против Николана.
Ильдико, сжав на прощание руку Николана, ушла к отцу. Полчаса спустя вышла из его комнаты, бледная как полотно.
— Он умер! Перед смертью он узнал меня, но уже не мог говорить. Пошли, любовь моя, нам пора в путь.
8
На плоскогорье, народ которого так любил солнце, не было тюрем. По обычаю те, против кого выдвигались обвинения, оставались в маленьком домике, расположенном в центре котловины, в которой собирался Ферма. Здесь, над надзором Оратора, они жили почти что на свободе. Их навещали родственники и друзья, они могли удаляться от котловины на расстояние до пяти миль. Они давали клятву остаться и подчиниться решению суда, даже если им грозил смертный приговор. Закон этот за многие столетия вошёл в плоть и кровь каждого жителя плоскогорья. И даже самый старый из живущих не мог вспомнить, чтобы кто-либо из обвиняемых воспользовался предоставленной ему, пусть и ограниченной, свободой, чтобы сбежать до суда.
Подъехав к котловине, влюблённые остановили лошадей и посмотрели вниз. Ильдико, которая плакала всю дорогу, решительно вытерла глаза куском материи.
— Моё горе я должна держать при себе.
— Мой отец обещал привезти меня сюда, — Николан оглядывал котловину, её склоны-конус, правильный круг-дно. Создавалось впечатление, что природе не под силу такая геометрическая точность, и к созданию котловины приложил руку человек. — Но не успел.
— Однажды я была на суде. Фантастическое зрелище. Склоны усыпаны людьми, сидящими вплотную друг к другу. Я не помню подробностей, но разбиралось убийство. После объявления приговора все встали с поднятой правой рукой. То был знак согласия с решением суда.
— Его признали виновным?
— Да, — Ильдико погрустнела. — Только обвинялся не мужчина, а женщина.
— Её приговорили к смерти?
Ильдико кивнула. Какое-то время молчала, потом тяжело вздохнула.
— Я старалась не думать об этом.
— Я не смог бы посмотреть тебе в глаза, если бы выбрал более лёгкий путь.
— И всё-таки эта мысль не отпускает меня. В глубине души я осознаю, что иначе мы поступить не можем. Ты — из рода Ильдербурфов, я — Роймарков. Такими уж мы созданы. Но иногда… я не могу не вспомнить о последствиях, — внезапно она сжала его руку и улыбнулась. — Этого не случится. Твоя невиновность очевидна для всех. Если судьи ошибутся в приговоре, народ его не одобрит. Они не поднимут руки. Такое однажды случалось.
— И что сделали судьи?
— Они не отменили приговор, но назначили более лёгкое наказание. А потом выяснилось, что тот человек невиновен.
— Но в моём случае народ настроен против меня. Ранно об этом позаботился, — Николан вновь оглядел естественный амфитеатр. Ты говорила, моя красавица, что во время суда на склонах не было пустого места. Как же люди узнавали, что происходит внизу?
— Видишь маленькие возвышения, расположенные через равные интервалы? На каждом из них стоял глашатый. Помощники Оратора записывали самые важные вопросы и ответы и относили листки тем, что стояли на возвышении. А уж глашатаи во весь голос зачитывали их.
Здание в центре котловины сверху казалось игрушечным. Напротив него находились каменные сидения членов Ферма. На узкой полоске земли, разделявшей здания и ряд сидений и вершился суд. Они направили лошадей к одной из четырёх троп, ведущих на дно котловины. Николан ехал первым. Обернувшись, он увидел, что мужество вновь вернулось к Ильдико. Глаза её сияли.
— Мой смельчак, — улыбнулась она Николану.
Пожилой мужчина встретил их внизу. Одетый в простую серую тунику, перепоясанный верёвкой, на которой висели два старинных ключа. Он подошёл к лошади Ильдико, положил руку на её гриву.
— Я слышал о твоём возвращении. Какое счастье, что ты застала отца живым.
«Ранно уже побывал здесь, — сказал себе Николан. — Иначе Ослау не узнал бы об этом». В сердце его закралась тревога. Ранно, похоже, очень спешил.
— В твоих глазах печаль, дитя моё, — продолжил Оратор. — Означает ли сие, что он отошёл в мир иной, мой добрый друг?
— Да, господин мой Ослау. Он умер этим утром.
Тёмные глаза старика, под густыми седыми бровями ясно показали, сколь опечалило его это известие.
— Все мы уйдём, когда придёт наш час. Но это тяжёлый удар. Как нам жить без него? Он и я встречали беду плечом к плечу. Он был храбр и мудр, и твёрд как скала. Не единожды мы шли наперекор общему мнению, и всякий раз время доказывало нашу правоту. Мне недоставало твоего отца, дитя моё, с того дня, как болезнь приковала его к постели.
Он повернулся к Николану.
— Одновременно я узнал и о твоём приезде. Ранно только что отбыл. Он прискакал в спешке, поскольку лишь этим утром ему стало известно, что ты здесь, — в голосе старика проскользнули нотки озабоченности. — Твой отец был одним из самых близких моих друзей, поэтому я очень встревожен. Ранно выдвинул против тебя серьёзные обвинения и требует немедленного суда. Ты предполагал такое развитие событий?
Николан кивнул.
— Мне известно о его намерениях. Я приехал сюда и для того, чтобы очистить от лжи моё честное имя.
— Он обвиняет тебя в предательстве. И заговоре, в результате которого погибло столько наших людей.
— Заговор был, — кивнул Николан. — Если я смогу представить моих свидетелей, то выдвину контробвинения. Возложу ответственность за трагедию в Шалоне на действительно виновного. То есть на Ранно.