Готы поняли, что глава общины желает развлечься, унизив гунна, весело отцепили мечи, сняли плащи и, выпятив здоровенные груди, широко разведя мускулистые руки, пошли на него, презрительно переглядываясь. Они не спешили и растягивали удовольствие. Коренастый гунн не внушал им опасения, любой из них в одиночку ходил на вепря, а потому каждый надеялся только на себя. Об этой слабости германцев Юргут знал.
Они даже не стали окружать его, а подошли небрежно, как на прогулке. За самонадеянность расплачиваются. Гунн молниеносно упал на могучие руки, сжался, как бы изобразив колесо, прокатился мимо изумленных противников и оказался у них за спиной. Далее все слилось в сплошной вихрь. Едва ли тигр мог действовать стремительнее. Он вскочил на ноги и прыгнул к ближнему германцу, покрыв прыжком добрый десяток шагов, ребром ладони, жесткой как камень, ударил германца по толстой шее. Тот, утробно хрюкнув, рухнул на колени. О, как медленно, как неуклюже поворачивались остальные. Второй, не успев уклониться, получил удар ногой в межреберье настолько резкий, что был отброшен на несколько шагов и со стоном свалился в ручей. Третий кинулся на гунна, взревев, подобно раненому быку. Юргут упал плашмя. Воин перелетел через него, ударился головой о мраморную ступеньку, ведущую на возвышение, потерял сознание. Юргут мгновенно оказался на ногах и всю тяжесть тела, сопряженную с азартом и яростью, вложил в удар кулаком под подбородок последнему оставшемуся на ногах готу. Тот опрокинулся навзничь. Не прошло времени, равного нескольким вздохам, а все четверо стражей лежали поверженные. С возвышения Юлий наблюдал за происходящим в величайшей растерянности.
Юргут хрипло закричал: «Хар–ра!» — и, вскинув обе руки вверх в знак победы, пропел песню удальцов:
Благосклонный Тэнгри, храбреца награди.
За безумную смелость его…
Германцы со стонами поднимались с пола. Тот, кто упал в ручей, был совсем мокрый. Глаза его налились кровью, он поглядывал на свой меч. Но властный предупреждающий окрик римлянина остановил его.
Юлий подозвал Безносого, не скрывая восхищения, сказал:
— Ты поистине великий воин! Испытание твое завершилось! Назначаю тебя своим личным телохранителем!
Мрачный Ардарих, злобно косясь на гунна, повел его по подземному переходу. Открыл одну из келий, запертую на замок. В ней хранилось оружие. Лежащее на помостах, развешанное на крюках, громоздящееся на полу. Груды тяжелых копий, связки длинных мечей, ворохи кованых наплечников, поножей, кучи панцирей, россыпи наконечников стрел. Отдельно висели боевые пояса, тетивы, колчаны, ножны.
Юргут сразу обнаружил свой меч, небрежно брошенный поверх другого оружия, отыскал свой фракийский пояс, дамасский кинжал, короткие дротики.
Германец открыл следующую келью. Здесь оказалась одежда. Из этого помещения десятник вышел в новом кафтане, новых сапогах, в длинном плаще–сагуме.
2
На следующий день новый телохранитель встретился с Фокой и сообщил ему, что Юлий ждет возвращения каравана Дзивулла.
— Нам следует поторопиться, — сказал Фока. — Караван может прийти со дня на день. Главное — раздобыть оружие!
— Ключи у Ардариха. Я могу его убить. Надо склонить на свою сторону как можно больше мужчин. Вчетвером мы не справимся со стражей.
— Тун и Эрах уже действуют. Но боятся, что кто–нибудь их выдаст.
Опасения Фоки были не лишены основания. Тех общинников, которые пытались бежать, кто–то выдал. Они погибли в Крысиной келье.
Общие молитвы в зале начинались перед ужином. Мужчины, женщины, подростки, малые дети, входя в зал, становились на колени. Лишь стражи не покидали своих постов.
— Братья и сестры! — гремел под сводами зала голос Юлия. — Возблагодарим Небесного Пастыря, давшего нам возможность благостно жить и мирно трудиться, засеявшего наши души семенами сострадания и любви к ближнему…
— О Милосердный Пастырь! Не оставь нас своей неизреченной милостью! — исторгся у присутствующих дружный вопль.
Юргут, стоя возле золотого кресла, видел, насколько непристойно звучит молитва из уст сладострастника. Но рассудок коленопреклоненных общинников омрачен прошлыми несчастьями, у них подавлена гордость и отсутствует стремление к вольности. А подростки и дети подражают взрослым.
Юлий сурово произнес:
— И если мы, твои овцы, однажды преисполнимся греховных вожделений, предай нас казни, самой жестокой…
Братья и сестры с тупой покорностью повторили слова римлянина. Позади толпы стояли стражи, готовые по мановению руки Юлия исполнить его повеление.
Пришлось отказаться от мысли вовлечь в заговор как можно больше общинников. Кроме Фоки, Туна и Эраха пока только двое дали согласие выступить против главы общины и сразиться с германцами. Итого шестеро против трех десятков — каждому предстояло сразиться с пятью. Справится только Юргут, остальные погибнут. Бежать одному? Но как уйти от сокровищ, которые в любой момент могут исчезнуть. Безносый только плевался и все больше мрачнел.
Отныне он питался со стражами, пища коих готовилась отдельно и была гораздо вкуснее и сытнее, чем у прочих братьев. Вечерами, будучи свободным от дежурств, он удалялся в отдельную каморку с молоденькой женщиной, которой Юлий поручил обучить новичка прищелкивающему языку, к которому прибегали в присутствии посторонних. Но выучить его Юргут не успел. Старательность в деле, к коему мужчина приспособлен самой природой, невозможно успешно совмещать с занятиями, к коим гунн никогда не имел склонности. Впрочем, не хватило и времени.
Правда, Юргут в молодости несколько лет был гонцом и знаниями и сообразительностью превосходил любого воина. И Юлий охотно с ним беседовал. Безносый только диву давался, видя, с какой легкостью римлянин переходит от святости на языке к пороку в делах. Хоть сам Юргут мало отличался в этом от Юлия, но чужие пороки всегда отвратительны.
— Не было бы греха, брат Юргут, не было бы и раскаяния! А святость без раскаяния — ничто! — однажды заявил глава добродетельной общины.
Когда Юргут поинтересовался, не следует ли столь глубокие в познании веры мысли Старшего Брата довести до всех, дабы общинники искусились бы грехом и раскаялись, Юлий, ничуть не смутившись, заметил:
— Отнюдь, брат Юргут, отнюдь! Зачем овцам, добродетелью коих является послушание, знать что–либо сверх того, что отпущено им Небесным Владыкой? Соизмерима ли мощь пастыря с возможностями овнов?
Безносый вынужден был согласиться, что несоизмерима. Хотя бы в мужской силе. За ночь телохранителю приходилось приводить в спальню главы общины не менее трех женщин одну за другой, и выходили женщины оттуда весьма изнуренные и растерзанные.
Среди прочих слабостей римлянина была одна, которую он тоже не скрывал. Юлий страстно любил драгоценности. Мало того, что он носил тяжелую золотую цепь, перстни, браслеты, но как только в зале не оказывалось никого, кроме Безносого, Старший Брат поспешно скрывался в спальне. Край ковра в одном месте отгибался, образуя крохотную щель. Десятник на коленях подползал к щели и наблюдал.
В спальне стояли два огромных сундука, окованные железом. Запорные петли в палец толщиной. Такие не выломаешь. Юлий зажигал все светильники. Яркий свет наполнял помещение, обитое красным шелком. Сверкало серебряное оружие, висящее на стене. Римлянин отвязывал от пояса здоровенный ключ, открывал замок. С трудом поднимал массивную крышку. У Безносого перехватывало дыхание.
Вот они, сокровища дакийских царей! Вожделенная мечта! Юлий становился перед сундуком на колени, его взгляд загорался безумным огнем. На фоне красного шелка блеск драгоценностей был настолько ярок, что Безносый зажмуривался, чтобы не ослепнуть. А римлянину хоть бы что! Благоговейно шепча, он одной рукой хватал золотое блюдо, другой — кубок, украшенный ажурной резьбой, прижимал к груди, жадно, по–собачьи обнюхивал их, осторожно укладывал, погружал руки в груду золотых монет, пересыпал сверкающие блестки счастья. При этом раздавался особенный глухой звук, присущий только благородным металлам. Безносый скрипел зубами. В сундуке были и его монеты. Искушение ворваться в спальню было слишком велико. Он отползал.
Однажды Старший Брат вынул из сундука золотую диадему, усыпанную жемчугами и рубинами, и стал суетливо примерять ее. В это время в подземном переходе послышался топот бегущих людей. Безносый едва успел отскочить от спальни. В зал вбежал Ардарих и с ним несколько германцев. Услышав шум, из–за ковра вышел Юлий. Ардарих стал что–то торопливо шептать ему. Блаженство на лице главы общины сменилось тревогой. Он бегом спустился с возвышения, обернулся к Юргуту, крикнул:
— Охраняй зал! Убей всякого, кто войдет сюда!
Римлянин и стражи выбежали из зала.
Безносый немного подождал и в несколько прыжков оказался в спальне. Крышка сундука была захлопнута, но не заперта. Из замка торчал ключ. Юргут метнулся к сундуку, поднял крышку. У него помутилось в голове.
Забыв про осторожность, он нагреб пригоршню монет, спрятал в походной сумке. Схватил золотую чашу. Та оказалась слишком велика. Подцепил связку золотых колец, сунул за голенище сапога. Вдруг показалось, что в зале люди. Опомнился, выскочил из спальни. В зале никого не было. Только теперь он ощутил тяжесть груза в сумке, сапогах, за пазухой. Едва добрел до ручья. Наклонился, омыл горящее лицо. Поспешил в угол, где с возвышения свисал край ковра, решив спрятать золото там. И не заметил, как в зал, крадучись, вошли стражи.
На него сзади набросили рыболовную сеть, накрыв с ног до головы. Он рванулся, попытался скинуть сеть, но только запутался. Его спеленали, как младенца, сбили с ног. Опутали сверху толстыми веревками. Поставили на ноги и подвели к трону, на котором уже сидел Юлий. Возле него злобно улыбался Ардарих, мстительно пересмеивались стражи.
— Ну вот ты и не выдержал испытания, брат Юргут! — грустно произнес Юлий. — Я не ошибся, что не доверял тебе!
— Но ведь ты сказал, что я прошел испытание! — взревел из–под сети Безносый.