— Назови цену и не заставляй меня выслушивать оправдания!
— Я бы хотел получить за них триста денариев. Но если тебе эта сумма покажется чрезмерной, могу сбавить, хотя, клянусь Юноной, я сам заплатил за них…
Диор повелительным жестом остановил красноречивого хозяина, не глядя, запустил руку в свою походную сумку, вынул полную пригоршню золотых монет. Даже на глаз в ней было вдвое больше названной хозяином суммы.
Грек испуганно замахал руками, попятился.
— Нет, нет, я не могу взять столько! Здесь слишком много!
— Подставляй кошель! — смеясь, велел Диор. — Знай, что я могу высыпать в него вдесятеро больше монет…
— Но ведь это целое состояние!..
Диор покачал головой.
Маргусцы ахнули.
— Нет, Сократос, для меня это все равно что отщипнуть крошку от огромного каравая.
— Откуда ты знаешь мое имя? — изумился хозяин.
— Сократос, Сократос, — сказал Диор. — Поверь, я никогда не трачу отпущенную мне судьбой жизнь ради несбыточной надежды отыскать то, чего не может быть, то есть непорочного человека среди людей, сколько бы нас ни было, собирающих плоды на широко раскинувшейся земле. Но, право, если меня попросят указать такого человека, то я укажу на тебя! То, что я тебе даю, — это лишь малая плата за твои добродетели! Поэтому подставляй кошель и не удивляйся!
На глазах огромной пораженной толпы Диор высыпал в робко протянутую кису грека пять пригоршней монет — все, что было в сумке. Маргусцы ахнули.
— А теперь прощай и помни о Диоре! — Советник Аттилы повернул жеребца.
Дом Марка оказался заново отстроен. Крепкие ворота в усадьбу были затворены. За ними слышался злобный лай сторожевых собак. А вот некогда благоустроенная усадьба Материона, отца Элии, выглядела значительно хуже. Провалившаяся крыша, покосившиеся колонны перистиля, высохший бассейн во дворе.
Возле летнего, неумело сложенного очага спиной к Диору возилась сгорбленная старуха с седой простоволосой головой. За подол ее грязного рваного платья держался мальчишка лет семи, зверовато поглядывая на появившихся всадников.
О Небо! Во что превратили время и горе некогда гордую Элию, дочь Материона!
— Кто ты? — тускло спросила Элия у подъехавшего Диора.
— Не узнаешь меня? — вопросом на вопрос ответил тот. — Не узнаешь того юношу, которого ты когда–то отвергла?
— Ты хочешь выдать себя за Диора? — подбоченившись, вдруг провизжала старуха. — Ха–ха! Если б ты видел моего красавца Диора, ты бы не осмелился этого сделать! Он был высок, как башня, могуч, как Геракл, и божественно прекрасен! Ты нисколько не похож на него, моего красавчика, убирайся! — Она подняла костлявые руки, потрясая черными кулаками.
Диор слушал с жалостью и горечью. В голове несчастной, наверное, все перепуталось. Теперь ей казалось, что она любила Диора и что он был прекрасен. Элия проворно нагнулась, схватила длинную хворостину, хлестнула по морде жеребца Диора. Сотник Ульген мгновенно обнажил меч. И только повелительный окрик советника заставил его вложить клинок в ножны. Когда–то любовь к прекрасной Элии спасла Диора от ворон Верховного жреца сарматов. Удивительно раздвоен человек: в нем светлое соседствует с темным. И кто воздвигнет в его душе Царство Божие, если сам Владыка Небесный не смог этого сделать?
Диор обратился к сопровождавшим его декурионам:
— Знайте, блистательные! Гуннам ничего не стоит смести ваш город с лика земли! Они не сделают этого лишь потому, что я не позволю! Ульпий и Гай Север, слушайте меня внимательно, ибо речь идет о ваших жизнях. К моему возвращению из Константинополя отстройте дом этой женщины и всем, что нужно для приятной жизни ей и ребенку, наполните его! Помните, декурионы, Маргус будет процветать, пока живет в нем Элия Материона!
Жители Маргуса, а вместе с ними и купцы прониклись к советнику величайшим почтением, ибо увидели в нем светлое, но не знали о темном. В противном случае они назвали бы его злодеем.
Караван миновал город Андрианополь, знаменитый тем, что в его окрестностях бежавшие от гуннов готы разгромили отборные римские легионы. Тогда погиб сам император Валент.
Примерно в двадцати милях от столицы посольству встретились так называемые Длинные стены. Протянувшись по возвышенности, они прикрывали дальние подступы к Константинополю.
На въезде в столицу гуннского посла поджидал градоначальник эпарх Анфимий, одноглазый толстяк, славящийся, по рассказам Клавдия, телесной силой и обжорством. Левый глаз эпарха, выбитый дротиком, прикрывала черная шелковая повязка, но правый глядел столь зорко, что заменял оба глаза. Анфимий объявил, что послу приготовлена гостиница и император примет его в ближайшие дни. После этого он попросил изложить цели посольства для ознакомления с ними Феодосия.
О первой цели — потребовать руки Юсты — Диор сообщил. О второй, не менее важной, умолчал.
— Проверь, подтверждается ли донесение осведомителя, — наказал Верховный правитель.
Донесение, прибывшее с купцом Клавдием, было вот какое:
«Относительно укреплений можно сказать, что город окружен ими повсюду, кроме предместья, именуемого Влахерной. Длина стен равна восемнадцати милям. Даже со стороны моря невозможно пойти приступом, ибо и вдоль берега сильные укрепления. С северной стороны город огражден бухтой Золотой Рог. Укрепления на суше тройные. Две дополнительные стены возведены при нынешнем императоре Феодосии. Высота наружной стены пятнадцать локтей, высота внутренней стены — двадцать четыре локтя. Ворот множество, только вдоль моря их одиннадцать. Со стороны суши главные ворота — Золотые, за ними Пигийские, предназначенные для невоенных целей. В стене возле Влахерны скрыта потайная дверь, называемая Кирпокорта… Подступы к стенам затруднены из–за холмистости. Лишь участок низины, именуемый Месахтион, где протекает река Ликос, заключенная в трубу, пригоден для действий таранов…»
Гостиницу, в которой поселили Диора, называли «гуннской». В ней и ранее останавливались послы Баламбера и Ругилы. Неожиданное сватовство грозного Аттилы наделало переполоху во дворце. Об этом послу сообщил хозяин гостиницы, низенький толстяк Симмак.
— Великий доминус, Благославленный Всевышним император Феодосий, скорей всего откажет! — заметил толстяк, кланяясь и вытирая пухлой ладошкой обильно выступавший на его лице пот, ибо дни стояли душные.
Как бы подтверждая его слова, вскоре в гостиницу явился эпарх Анфимий и сообщил: дабы развлечь посла, занятый многотрудными государственными делами непобедимейший принцепс велел показать гостю укрепления города. Нетрудно было понять, что императору хотелось убедить гуннов в неприступности столицы.
Осмотру укреплений посвятили весь день. Аттила предполагал, что донесение осведомителя сильно преувеличено. Но оно подтвердилось. Грузная мощь колоссальных стен и замшелых башен произвела впечатление и на Диора.
Обратив внимание гостя на низину Месахтион, эпарх как бы между прочим заметил, что этот единственно слабый в обороне пункт нетрудно сделать непроходимым, перегородив реку Ликос.
— Не единожды к нашему великому городу подступали враги. Но на штурм не решались, стоило им взглянуть на циклопические сооружения! — откровенничал Анфимий. — На осаду бесцельно могут уйти годы и годы. Государственные склады ломятся от всевозможных запасов, защитников у столицы двести тысяч!..
С высокой крепостной стены хорошо был виден город, раскинувшийся до самого горизонта. По бесчисленным улицам сновали, подобно муравьям, толпы жителей. Широкая дорога вела к морю. Берег был покрыт садами. Среди густой зелени виднелись белоснежные виллы. Блестел на солнце огромный императорский Буколеонский дворец, «стены и колонны которого были покрыты золотом и серебром». В заливе на якорях стояли корабли. Мачты их казались лесом. Если эпарх и преувеличивал, то незначительно. Чтобы захватить столь многолюдный город, воинов потребуется не меньше полумиллиона. Но цель стоила средств. Тот же осведомитель доносил:
«Со всех земель ежегодно приносят сюда подати. Башни его наполнены золотом, шелковыми и пурпурными тканями, и ни в одной из земель не найдешь такого богатства…»
Осведомителем был не кто иной, как хозяин «гуннской» гостиницы Симмак. Как только Диор возвратился с осмотра, толстяк таинственно сообщил:
— Клавдий передал: великий доминус распорядился приготовить эскадру кораблей для отправки прекрасной августы в Равенну, к ее матери.
— Когда это случится? — спросил Диор.
— Как можно раньше, — ответил хозяин гостиницы, тараща на советника Аттилы смышленые глазки.
Диор дал Симмаку несколько золотых. Тот спрятал их в складках хитона, понизив голос, сказал:
— Клавдий приедет вечером. Если Юсту к тому времени не увезут, ты с ней встретишься!
Но встретиться не удалось. Когда Диор, Алтай, Клавдий и несколько воинов охраны подъехали в темноте к воротам стены, окружавшей дворец Юсты, на условленный стук вышел слуга и, узнав Клавдия, сказал, что Юсту увезли на корабль. Пришлось возвращаться ни с чем.
2
Император Феодосий так и не принял гуннского посла. Утром к Диору явился эпарх Анфимий, а с ним пожилой важный придворный, оказавшийся «магистром оффиций», то есть распорядителем дворцовых приемов, который объявил, что посла Аттилы примет магистр обоих родов войск Руфин. Лицезреть же царствующую особу посол сможет в знак особой милости, о чем ему будет объявлено позже, если решение окажется положительным. Но, видимо, оно не было таковым, потому что приглашения позже не последовало.
В сопровождении эпарха и магистра оффиций Диор отправился в Буколеонский дворец. К нему вела главная улица Константинополя — Мисийская, та самая, что шла к заливу Золотой Рог.
Чуть ранее приезда Диора столица праздновала годовщину вступления на престол непобедимого принцепса. Улицы все еще украшали венки, шелк, парча. Всадники миновали форум Феодосия Великого. На нем сотни рабочих при помощи блоков и канатов устанавливали на постаменты готовые колонны из мрамора. Вдоль форума стояли великолепные статуи Зевса, Геры, Афродиты, могучего Геракла.