– Я потратил уйму времени, черт побери, чтобы найти тебя! – бешено выкрикнул он.
Лизетт не верила своим глазам. На какой-то момент она оторопела, не ожидая увидеть его здесь. Сослуживцы с ухмылкой поглядывали в ее сторону.
Слегка спотыкаясь, она двинулась ему навстречу, стараясь говорить как можно тише, чтобы другие не услышали их разговор.
– Я думала, что ясно дала понять своим уходом, что наши пути разошлись навсегда, – выпалила Лизетт.
– Ясно, но не для меня! – заявил Даниэль.
Когда Лизетт попыталась увильнуть от него, он злобно окрикнул ее, схватив за руки.
– Куда, черт возьми, ты снова пытаешься сбежать?
– Мне надо забрать велосипед.
– Плевать мне на твой велосипед! Вон стоит мой фургон!
Остановившись прямо среди толпы, Лизетт в упор смотрела на него.
– Если ты не прекратишь разговаривать со мной в таком тоне, я никуда с тобой не пойду.
Он передернул плечами.
– Извини.
На его красивых губах мелькнула горькая усмешка, и он умоляющим жестом протянул руку.
– Когда я тебя увидел, во мне опять поднялась злоба. Прости, я просто не владел собой. Сколько же времени я угробил на твои поиски!
Отдернув его руку, Лизетт про себя сравнила Даниэля с взбешенным папашей, который отчитывает свою нашкодившую дочь, но испытывает в то же время облегчение, видя ее живой и невредимой.
– Хорошо, – сухо сказала она. – Где твой фургон?
– На соседней улице.
Она шагала за ним следом, а Даниэль засыпал ее вопросами, как она живет, как попала на фабрику Люмьеров. Фургон стоял недалеко, за углом. Лизетт села в повозку, Даниэль – рядом с ней.
– Куда мы едем? – спросила она, откинувшись на спинку кожаного сиденья и сжимая в руках сумочку.
– Я знаю одно место, где мы можем спокойно поговорить, а потом вместе поужинать. Там отличная кухня. Мне говорили, что Лион – настоящий рай для гурманов.
– Я не могу. Вечером меня уже пригласили на ужин.
– Кто?
Она едва удержалась, чтобы не сказать, что это его не касается, и сухо ответила:
– Адвокат. Его зовут Мишель Ферран.
– Ты можешь послать записку и предупредить, что ты не можешь прийти.
– Нет, я не сделаю этого, – твердо заявила Лизетт, но в душе радовалась, что видит Даниэля живым и здоровым. – Долго ты еще пробудешь в Лионе?
– Завтра уезжаю в Париж. Братья Люмьеры представляют свой синематограф в Национальном обществе развития индустрии. А вообще-то я опять живу в Англии, и специально приехал в Лион, чтобы обсудить свой проект с Люмьерами. Я рад, что мне представилась возможность познакомиться с их великолепной лабораторией. Она находится здесь же, на территории фабрики, и они проводят там свои эксперименты со своей новой камерой.
– Откуда ты знаешь Люмьеров?
– Я какое-то время назад познакомился со стариком Люмьером на презентации аппарата Эдисона и с тех пор поддерживаю с ним постоянный контакт. Вчера вечером меня пригласили в дом Луи Люмьера на демонстрацию «живых картинок», а я показал свои. Вот я и увидел на экране, как ты катишься на велосипеде.
– А, вот как ты меня нашел!
– Честно признаюсь, я был до крайности удивлен, когда увидел тебя в кадре. Надеюсь, ты не расстроена, что эти кадры не войдут в ролик, с которым Люмьеры едут в Париж. Они получились слишком мимолетными и, как сказал Луи Люмьер, не отражают жизнь фабрики.
– Я ничуть не жалею, – искренне сказала Лизетт. – Мне слава не нужна.
– Что же тебе нужно, Лизетт?
Лизетт не успела ответить – они уже подъехали к гостинице.
В холле не было никого, кроме них. Даниэль помог ей раздеться, а потом снял свой плащ. Они расположились в удобных креслах у камина, и Даниэль заказал вина. Лизетт обрадовалась, что не шампанское. Это означало бы, что они торжественно отмечают свою встречу. Она догадывалась, что Даниэль чувствует ее внутреннее напряжение, но это была всего лишь защитная реакция.
– Расскажи мне о своей камере, – попросила она. – Из твоих слов я поняла, что ты добился всего, к чему стремился.
– Да! Я сконструировал и запатентовал камеру, которая может снимать и одновременно проецировать изображение на экран. Но должен признаться, Люмьеры шагнули дальше меня и всех остальных изобретателей: им почти удалось избавиться от мигания изображения. Я потратил кучу времени, чтобы понять, что все дело в частоте кадров. Были и другие трудности, но недавно я справился с ними. Помню, на первых порах я страшно злился, когда работал с фотобумагой. Она часто рвалась. Теперь я, как и Люмьеры, пользуюсь целлулоидной пленкой. Ее недавно изобрели. Она намного прочнее, с ней легче и удобнее работать.
– Потрясающе! – Лизетт от восторга захлопала в ладоши. – Поздравляю тебя! – Но ты считаешь, что Люмьеры сейчас занимают первое место в этой области?
– Я не умаляю их успехи… – прибавил он с оттенком горечи в голосе, – но, честно признаться, хотелось бы самому быть первым. И еще одна новость: Люмьеры планируют провести первый публичный сеанс своих роликов, а на это пока еще никто не решается, и я в том числе. Они даже затеяли одно рискованное дело – решили вытеснить из нашего бизнеса всех конкурентов: Эдисона и других изобретателей. И вот недавно нас самих потеснил один англичанин, фотограф Уильям Фриз-Грин.
– Я помню, ты что-то говорил о нем. Кажется, ты работал у него?
– Да. Некоторое время назад он запатентовал свое новое изобретение – камеру «движущихся картинок» – и представил ее нескольким научным и фотографическим обществам. К сожалению, его камера не вызвала особого интереса. Пару месяцев назад я был у него. Знаешь, несмотря на безденежье, он никогда не отчаивался и продолжал работать, как волк-одиночка. И сейчас работает, следуя своей дорогой. С тех пор как его жена подарила ему призму, он единственный, кто с таким увлечением экспериментирует с цветом.
– Какой амбициозный человек! И ты думаешь, это ему удастся?
– Я в этом уверен. Во всяком случае, так должно быть!
– А ты? По какой дороге идешь ты?
Даниэль оживился.
– Ты помнишь старые ленты из склеенных кадров в «Волшебном фонаре»? Так вот, теперь я собираюсь сделать то же самое с «живыми картинками». Я устроил несколько сеансов, чтобы привлечь меценатов, и получил неплохие отклики – получше, чем у бедного Фриз-Грина. А еще продал часть недвижимости в центре Лондона, которую когда-то получил по наследству. Так я смог приобрести все необходимое оборудование.
– И где же ты собираешься открыть свое дело? Наверное, в Англии?
– Да, на южном побережье, в графстве Суссекс. Говорят, там самый мягкий климат в Англии и больше всего солнечных дней в году. Самое главное для меня – свет, хорошее освещение. Сейчас я снимаю разные дорожные сцены, местную хронику и прочее, но планирую заняться и другими сюжетами. У меня были долгие дискуссии с обоими братьями Люмьер, и знаешь, что они сказали? Мой метод съемки, по их мнению, скоро должен покорить мир.
– Я полностью разделяю их мнение, – Лизетт улыбнулась и подняла бокал. – За «живые картинки» и за всех, кто их создает!
Даниэль одобрил тост, и атмосфера немного разрядилась.
– Мне так многое надо тебе сказать и спросить, Лизетт, – наклонившись вперед, он положил руку на ее колено. – Как ты жила все это время, после того как бросила меня? Ведь я, не переставая, искал тебя – всюду, куда бы ни бросала меня судьба, выспрашивал о тебе всех, кого мог. Ты исчезла, будто тебя стерло с лица земли.
Окинув его быстрым взглядом, она на мгновенье подумала: не рассказать ли ему о ребенке, о его ребенке?
– Нашла работу, – начала она, ловя его взгляд. – Потом случилось так, что вернулась в Лион и устроилась работать на фабрике. Поработаю здесь, пока не вступлю в наследство, потом поселюсь в доме бабушки, но и тогда могу работать у Люмьеров. Не сидеть же мне, сложа руки.
– Послушай меня, теперь, когда мы снова встретились, может быть, ты подумаешь, что делать дальше?
Лизетт забеспокоилась.
– Что ты имеешь в виду?
– Приезжай ко мне в Англию и помоги мне добиться цели. Я очень хочу, чтобы ты участвовала в моих первых съемках. Мы можем работать вместе, как когда-то работали с «Волшебным фонарем».
Лизетт слегка усмехнулась и опустила голову.
– Впервые слышу, чтобы мне вот так спонтанно предлагали поменять всю жизнь. До сегодняшнего дня ты ничего не знал обо мне – что я делала, чем занималась все это время. Ты же не мог заранее принять такое серьезное решение.
– Вот тут ты ошибаешься. Я ни на минуту не забывал о тебе. Я мечтал, что ты вернешься ко мне. Естественно, я не рассчитывал увидеть тебя в Лионе. Но как бы то ни было, подумай над моим предложением!
– Нет! Я же рассказала тебе о своих планах.
– И твои планы определяет этот Мишель Ферран?
Лизетт не собиралась ему ничего объяснять.
– Возможно. Время покажет.
Даниэль был в отчаянии.
– Как ты можешь так говорить после того, как мы снова встретились?
Лизетт вздохнула.
– Я рада была тебя видеть. Поверь, Даниэль, я с удовольствием вспоминаю то время, когда мы вместе работали и колесили в твоем фургоне, но сейчас у каждого из нас своя жизнь: ты – в Англии, я – во Франции. Когда мне исполнится двадцать один год и дом в Белькуре будет моим, я обрету самостоятельность в Лионе. Я не могу жить нигде, кроме Лиона.
Она взглянула на часы.
– Мне пора.
– Снова сбегаешь? – сухо спросил он.
Они поднялись.
– Вовсе нет. Ты знаешь, где меня найти. Мы можем встретиться в любое время, когда ты будешь в Лионе.
Даниэль посмотрел на свои часы.
– Кажется, у тебя скоро ужин, да?
– А после ужина у меня еще одна встреча.
– И что это за встреча?
Она нетерпеливо вздохнула.
– Если уж ты все хочешь знать, отвечу: я играю в любительском театре. Сегодня у меня репетиция.
– Прекрасно. Если не возражаешь, мне бы хотелось пойти с тобой и посмотреть репетицию. Где это?
Лизетт дала ему адрес. В следующий момент совершенно неожиданно он обнял ее за плечи и крепко прижал к себе. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, пытаясь угадать, что скрыто внутри каждого из них. Он крепко сжимал ее в объятиях и, потянувшись к ее губам, впился в них так, что она не могла шевельнуться. Вдруг она снова ожила, охваченная желанием, которое так долго копилось в ней. Лизетт обвила руками его шею, и они слились в долгом и страстном поцелуе, словно хотели выплеснуть в нем всю сжигавшую их страсть.