Большеглазо
Глядящие на тугое
Спелое солнце…
Маки…
Поэтесса:
Что ж, хрустальная ваза — это весьма лестно
Для полевых цветов…Грядет бестелесная, как ангел бессонница
/как падший ангел?
Интересно, а падшие ангелы тоже бестелесны?/…
Женщина:
Месяцы медовые?
Видывали!
Месячник по обесцвечиванию синих птиц.
Нет, девочки.
Нам не по пути.
В служение вами же выданному идолу
Пожизненно отданы,
Выторговываете ничтожные
Льготы…
А у меня есть моя свобода —
Любуйтесь, ханжи и святоши.
Только…
Устаю иногда.
Тяжела эта ноша
Для женщины.
Другая женщина:
Ночная фантасмагория —
Над необитаемым городом
Парит
Улица, где фонари
Баюкают повешенных
/как я баюкаю ненавистную свою свободу…/.
Бесчувственные, как колоды,
Дряблые трупы надежд моих
С лицами посиневшими,
С непристойно свернутыми набок шеями
Раскачиваются под колыбельную,
Под которую же на мостовой
В дранном платьишке, дырявых колготках
Спит до ужаса безработная
Любовь…
Верноподданная
Любого
Сердобольного прохожего…
Поэтесса:
Моя непреходящая свобода
Складывается из множества
Преходящих несвобод…
Другая женщина:
Ночная фантасмагория
/люблю, знаете ли, всяческие бреды… бреды ли?/
Как при ускоренной съемке
Томительно медленно
Вальсируют в синем свете
Надежды мои бывшие,
Прильнув к стальным телам фонарных столбов,
Растрепанными веревками обвив их шеи толстые…
Женщина:
Ветер…
Тот, с гор…
Колышет
Полуживые мои волосы…
Поэтесса:
Самая сильная из моих несвобод
Не в силах лишить меня
Моей любимой, проклятой свободы,
Птицами синими
Исклеванной и загаженной…
Мужчина:
Скажут ли:
Кушать подано! —
И дичь синеперую сухим шампанским запьют?
Поэтесса:
Слышали?
Почетное звание «синие птицы» присвоили воронью.
Не слишком ли?
Хотя, учитывая заслуги в области санации…
Другая женщина:
/кто знает, когда придется оказаться
И в этой непарадной ситуации?../
Поэтесса:
Недавно одному —
не слишком душевному,
Неприступному очень.
К Новому Году
Послала по почте
Подношение —
Мою единственную
/во всех витринах выставленную/,
Мою непорочную,
Мою непотребную
Свободу.
Художница:
Ну все.
С синими птицами покончили —
Осталось покончить с журавлями в небе
И вплотную заняться
Синицами
/говорят, они прекрасно приживаются в клетках из пальцев
И даже приучаются петь песни…/.
Эпилог
Вчера мне приснилось,
что я сплю,
и мне снится
Синяя-пресиняя птица.
Если бы…
Женщина:
Последняя любовь…
Я краду ее у другой женщины,
Сама того не желая.
У этой женщины интеллигентное лицо
И модная стрижка.
У нее две маленькие дочери.
Она смотрит на меня
С видом снисходительного превосходства,
С которым
все обладательницы мужа и детей
Смотрят на безмужних.
Она не знает,
Что ее муж
Становится передо мною на колени
И припадает
Губами
К моим старым джинсам.
Что он старается коснуться
Кончиков
Моих растрепанных волос
И неманикюренных ногтей.
Не то чтоб он мне очень нужен.
Просто так уж вышло,
Что мне досталась
Его последняя любовь.
Вот так
Какой-то женщине достанется
Последняя любовь —
Та,
за которую
я отдала бы
все любови,
Назначенные мне в этой жизни —
Вместе с жизнью.
Поэтесса:
Кому-то везение:
Безудержные кони,
Зовущие губы
Истомившейся пропасти…
У меня все спокойно:
Стихи созрели,
Убраны,
В амбаре копятся.
У меня все спокойно —
на моем лбу —
Ни морщинки от прошедших и сгинувших бурь.
Зрелость — море после шторма.
Ни в настоящем,
ни в будущем
Не предвидится ни мук, ни скорби,
Ни даже снов тревожных…
/кто мне поможет, боже, кто мне поможет?!/
У меня все спокойно,
Как в доме покойника,
Из которого
все вышли
вслед за гробом.
Мужчина:
Жизнь…
Дата в начале, дата в конце,
А между ними
Низкочастотный импульсивный процесс:
Случайные,
исчезающе краткие
всплески —
А именно,
Взрывоопасные состояния тела и души…
И все остальное —
прозябание на изолинии,
Которое и есть жизнь.
Старик:
Жизнь…
А разве
Она была?
Была дорога, долгая дорога,
Пересадки, залы ожиданья,
Случайные знакомства на перронах
И деревянный неуют вокзалов…
Живут и так.
Перебиваются и ждут.
Потом
Приходит день,
И вдруг оказывается —
Временное стало постоянным,
И, стало быть, вокзал
Отныне будет домом,
И, стало быть, не будет дома.
Никогда…
И смерть, и смех —
Тот самый смех,
cухой и рваный,
от которого корчит во рту…
И смех, и смерть…
Но разве смерти
Назначено
Являться
Не после жизни?
Поэтесса:
Пообщавшись с издателями и редакторами,
Я чуть было не поверила, что Маяковский и Пастернак — артефакты,
А реальность поэзии — это тягучее и пресное стихотворное варево,
Приготовленное по рецепту журнала «Юность»…
Словно какой-то скареда
Приобрел во вновь созданном гастрономо-поэтическом отделении ГУМа
Дешевые ямбики
И кое-как
Нафаршировал их обычной прозой
С изрядной дозой пожухлых лозунгов…
Ох, я бы!..
Но кто я?
Кто
я
в этом мире Прокрустов
И прошедших их обработку прочих —
куцых?
И я решила — грубо говоря — заткнуться.
Уйти — где тихо и пусто.
Уйти, задернуть за собой небеса,
В мягкую пуховую перину покоя самозабвенно зарыться…
Лениво грезить об обобществленном телевидением рыцаре…
Чужие стихи бездумно мусолить…
Я думала — я смогу не писать.
Буду
Личность свою угловатую в массы нещадно впрессовывать.
Займусь чем-нибудь попроще.
С более обеспеченным
Будущим.
А то — разве занятие это — создавать вселенноподобное нечто
С крохотными строчками,
Тускло мерцающими в несоразмерно огромной, знаменательно
Бесцветной пустоте…
Разве?
Неправда!
Вы — те —
Усредняющие и подравниваяющие,
Обкарнывающие,
Низводящие к общему знаменателю —
Врете!
Поколение —
Не взвод, не рота.
Не кордебалет. Не хор.
Я все равно создам
Целую Вселенную,
Где каждая строчка —
звезда!
Я подарю ее людям.
Губы кривите, ничтоже сумняшеся,
Головами качайте. Иное
пророчьте.
Я же
Знаю —
сбудется.
В точности.
Женщина:
Гаснет факел мой,
Факел мой гаснет.
Затухает огонь мой без топлива.
Соловья закормили баснями…
Трехразовое питание, горячие блюда —
Вкусней и питательней всякой говядины…
Боженька, боженька, сделай чудо —
Подайте голодному Христа ради…
закормили.
Голодными воплями
Оглашая пространство,
издох он…
Перепали от жизни мне крохи,
Да и те —
наполовину —
Вымели вздорные
Дворники…
Помните веселенькую
Эпопею блудного сына?
Для честных и верных не закалывают тельцов —
Их пускают по миру —
голеньких,
В ореоле терновых венцов…
Впрочем, что это я нагородила сгоряча,
И не на ту тему…
Времена сейчас уже не те —
На Голгофе пустили крест на дрова,
Да и самое срыли до основания,
Потому как нынче у каждого на плечах
Есть голова…
И вовсе не у каждого хоть что-нибудь в груди —
Люди пошли основательные,
Времена — лучшие…
Вымерли кандидаты в мученики,
Зато Пилатов — пруд пруди.
Сейчас бы Христа —
Он бы слез с креста
И смылся.
Ведь висеть за какие-то там убеждения давно нет смысла.
Висеть, волновать, зажигать…